Лютый сидел на облезлых нарах в глубокой задумчивости. Его беспокоило, кто теперь будет заботиться о его матери. Денег и продуктов ей должно было хватить на несколько месяцев, а потом что? Заберут в дурдом? Он случайно облокотился спиной и лысеющим кожаным затылком об холодную грязно-синюю стену и тут же отпрянул, стена была мокрой. Лютый брезгливо поморщился, кинув быстрый взгляд на стену в серебряных капельках конденсата и вытер лысину рукавом рубашки, когда-то белого цвета. Его камера была переполнена, вместо положенных двадцати человек в нее утрамбовали сто двадцать. В других камерах положение было ничуть не лучше. НКВД неустанно выявляло врагов трудового народа на недавно присоединенных территориях Западной Белоруссии. Бывшие офицеры, кулаки, члены националистических организаций и немецкие шпионы составляли подавляющее большинство арестантов. Небольшая по вместительности Бригитская тюрьма проглатывала врагов молодой советской республики, как обжора с раздувшимся до боли животом, но продолжающим набивать свое брюхо.
Некогда просторные камеры были забиты под завязку. Тяжелый воздух пропитанный запахом табака, давно немытых тел и испражнений почти не позволял дышать и быстро сводил первоходов с ума. Открытые настежь зарешеченные окна с железными намордниками, рыжими от ржавчины, почти не пропускали свет и свежий воздух. Люди лежали и сидели везде, где было только возможно, весь каменный пол был занят их телами. Арестанты негромко разговаривали, переругивались и тяжело вздыхали. Кто-то храпел басом и получая время от времени тычок острым кулаком в бок на время затихал, а потом начинал басить снова.
Урок почти не было, основная масса арестантов была политическими. И Лютому без особого труда удалось подмять под себя камеру, заручившись поддержкой нескольких приблатненных. Теперь он тут был королем и устанавливал свои порядки. На столе рядом с его нарами, на почетном месте около окна, стояло несколько алюминиевых кружек с чифирем и валялось несколько недоеденных кусков хлеба, отобранных у лохов. Питание было плохое и его не хватало – только жидкая крупяная баланда пару раз в день и 400 граммов хлеба на человека. Но сейчас есть не хотелось.
Двое из его шестерок пили чифирь и базарили за жизнь. Третий огромный верзила резался в карточную игру буру с Петром, местным фраерком из Бреста. Лютый вспомнил свой недавний разговор с Петром, тот ему недавно горячо зашептал на ухо, что скоро дескать будем на свободе, Германия должна напасть на СССР в ближайшие дни. Петру шили дело как немецкому шпиону, и по всей видимости не зря. Да и не верить ему было сложно. Уже несколько месяцев по Бресту, а соответственно и по тюрьме шел слушок, что скоро начнется война. Люди как полоумные скупали впрок соль, спички, крупу, керосин и уезжали из города кто мог. Лютый иначе на них как на помешанных дурачков и не смотрел раньше. Сейчас же политическая обстановка на границе СССР уже не казалось ему настолько радужной, как рисовали ее в газетах и политсобраниях на его старой официальной работе в местном «Водоканале».
Наконец карточная игра закончилась. Пётр опять продул.
Он виновато улыбнулся и пробормотал: – Да скоро ребят отдам. С меня 400 рублей – и подмигнул Лютому.
Выигравший верзила, уже отмотавшим один срок за хулиганку, а в этот раз убившей по пьяни свою супружницу, краем глаза внимательно следил за паханом. Тот кивнул шестерке, что типа усе в порядке пусть фраер в долг играет. И самоиспеченный вдовец немного расслабился.
Лютого штормило. Он был давним наркоманом-морфинистом. Организм требовал инъекции и ему было плевать, что его хозяин сейчас вялиться на киче. Капельки пота выступили на вздувшимся венами лбу. Только круглый медный медальон на шее, который по странному стечению обстоятельств у него не отобрали надзиратели, своей мерной пульсацией успокаивал его и расслаблял тело. Один из шестерок с гадкой улыбкой на порочном лице услужливо преподнес пахану горячую кружку свежего чифиря. Тот отхлебнул зверского пойла от которого у него потом начинало штормить сердце и закрыл глаза. Картины воспоминаний, из его старой жизни на воле, повалились на него как экспонаты, из кузова попавшего в аварию музейного грузовика, придавливая своей тяжестью.
Лютый по жизни не был блатным. И свое погоняло Лютый, Дима Петров получил две недели назад, когда попал в тюрьму. От воровского мира он был также далек, как колымские зоны от Бреста. Дима был обычным брестским душегубом. При этом он был совестливым душегубом. После каждого убийства его терзали муки совести. Впрочем с каждой новой жертвой они становились все слабее, пока не исчезли вовсе. Темная сторона победила светлую и заполнила всю его бессмертную душу. Такой вот он был брестский мистер Хайд и доктор Джекилл.
Карьеру душегуба Дима начал случайно и в тайне во всем винил медальон, который оказался у него при очень странных обстоятельствах. Год назад он был вызван в Брестскую крепость как водопроводчик. Там случилась авария на одном из участков водопровода, который шел из города в Цитадель. Придя на место утечки, он увидел небольшое озерцо подозрительно правильной круглой формы и только присвистнул от удивления. Подобного явления природы он в жизни ни разу не видел.
Он уставился на сопровождавшего его молоденького лейтенанта и спросил: – Вы что тут маневры проводили?– и кивнув на озеро добавил, – Вон какая воронка от взрыва.
Молодой лейтенант смутился от такого наглого обвинения и красный румянец залил его щеки и шею: – Да не было никаких маневров. Сами не можем понять, что случилось. Говорят видели в этом месте синий огненный шар и вспышку как от электричества, а потом вот это появилось. Наверное шаровая молния или может старая бомба от нагрева солнцем взорвалась. Вообщем чините.
– Попа вам сюда надо или к бабке, – задумчиво изрек Дима, так и оставшись стоять с руками засунутыми в карманы видавших виды брюк.
Лейтенант весь сморщился, будто проглотил пару лимонов без сахара и сказал: – Вы мне тут бросьте религиозную агитацию проводить. Религия, как известно, это орудие классового гнета и опиум для народа. Чините вам говорят.
Дима только пожал плечами и наконец вынул руки из карманов. Получив в помощь двух бойцов с ведрами, он для начала приступил к откачке воды из ямы. Через минут десять показалось глинистое мокрое дно идеальной полукруглой воронки. Один из ее краев зацепил ржавую металлическую водопроводную трубу, из которой била струя воды. Он быстро справился со свищом в трубе намотав на него кусок тонкой резины от велосипедной камеры и закрепив его ржавой проволокой. Лейтенант было заворчал, глядя на его работу, но Дима его быстро успокоил сказав, что так они чинят все проблемные места по всему Бресту.
И лейтенант, решив, что ему тут больше делать нечего, ушел по своим делам, оставив бойцов закапать воронку. Наконец закончив с ремонтом, Дима попытался выбраться из ямы подпрыгнув и упершись рукой на подмоченный край земли. Тот мягко поехал вниз и обрушился под его весом, а Дима оказался распластанным на дне воронки. Солдаты- помощнички прыснули от смеха глядя на кувыркающегося в жидкой глине неуклюжего водопроводчика.
Дима матерясь попытался встать и вдруг увидел на дне ямы яркий красный блеск металла. И как он раньше его не увидел. Он с интересом поднял его. Это был вогнутый медного цвета кружок металла и его кожаный ремешок на котором он когда-то висел был оборван. Он положил круг в ладонь и тот внезапно на его глазах запульсировал волнами красного света и волна тепла разлилась по ладони. А в его голове раздался голос: «Спрячь». Дима почему-то не удивился. Один из все еще смеющихся бойцов заметил его находку и наклонился, чтобы повнимательней рассмотреть. Но Дима быстро сжал ладонь и отшутился, что это у него из кармана медная заглушка выпала и быстро сунул диковинную «заглушку» себе в карман. Красноармеец недоверчиво покосился на него, но не нашелся, что сказать на такую откровенную ложь и в крайнем ступоре помог ему выбраться из ямы.
Дома Дима рассмотрел находку повнимательней. Это был медный вогнутый круг с аккуратной дырочкой на краю. Металл походил на медь, но чувствовалось внутри какой-то необычный свет исходящий от него и невероятная глубина, будто толща воды в море. Дима выкинул ремешок, на котором висел медальон, и перевесил его на свою серебряную цепочку на которой раньше носил крест и повесил ее себе на шею. Крестик был небрежно кинут на дно семейной шкатулки. При нынешней власти за крест по головке бы не погладили, а на круг всем было наплевать.
Когда никого не было рядом и Дима был один, в своей маленькой комнатке небольшого деревенского дома на окраине Бреста, медальон оживал и начинал пульсировать испуская из себя золотистые лучи света, да так что можно было его использовать как свечу в темноте и при этом он переливался всеми оттенками красного, почти как живой огонь. А когда мать иногда заходила к нему, он также внезапно гас, как будто выключали электрическую лампочку. Диму это вполне устраивало, не надо было никому объяснять, что за чудо у него в руках. И самое главное у него появился настоящий друг. Его голос начал часто звучать в голове Димы. Голос говорил ему, что он не ценит себя, и что он достоин большего и что он Голос поможет ему стать лучше.
С появлением медальона его жизнь кардинально изменилась. Неуверенный в себе, лысоватый мужик лет тридцати пяти, живущий до сих пор с мамой, обрел уверенность, и одновременно все тщательно скрываемые желания начали выползать из своих самых темных нор наружу. Он стал очень агрессивным, и старые обиды снова всколыхнулись в памяти. Правда были и положительные моменты в его новой жизни. Он купил на базаре модный пиджак и брюки. Кожаные итальянские туфли и кепка восьмиклинка у него уже давно пылились в шкафу, но теперь он начал их носить. Занялся спортом и начал тягать пыльные гири по утрам, единственное, что осталось в наследство от давно пропавшего отца.
Когда несколько лет назад Советская власть присоединила Западную Белоруссию его отец держал лавку сантехнических товаров в Бресте, которая была частью приданного матери Димы. Город расширялся и торговля шла довольно бойко. Но с приходом Советов магазин власти закрыли и отец опасаясь репрессий бросил его мать и сбежал на немецкую территорию, прихватив с собой все семейные накопления. С собой их он почему-то не позвал. У матери Димы от всех переживаний поехал рассудок и она начала жить в собственном выдуманном мире. Жить стало не на что. Они сначала поменяли хороший дом на дом похуже с доплатой. Но когда и эти деньги кончились, то Диме пришлось пойти работать. Он никогда по-настоящему не работал, помогая иногда отцу в магазине. Единственное в чем он разбирался, это были сантехнические товары. И он стал водопроводчиком. Но с тех пор он затаил злобу и обиду на Советскую власть.
Первую свою жертву он убил случайно. Возвращался он как-то ночью домой немного под шафе и на него налетел какой-то пьяный мужик. Разглядев в нем своего соседа из дома напротив и по совместительству своего старого недруга и обидчика, он первый раз в жизни рассвирепел. Тот неоднократно задевал его колкими шуточками, а по ночам часто оглашал окрестности пьяными песнями и угрозами поубивать всех вокруг. И даже как-то послал его маму, на ее просьбу не шуметь ночью, тогда Дима промолчал. Внезапно зазвучал знакомый голос в голове: «Накажи его за все!» Не раздумывая Дима вытащил нож и всадил его соседу в пивной живот по самую рукоятку и провернул. Сосед закричал от боли и беспомощности. И в этот раз крики пьяного соседа Диме понравились. Начинающий душегуб, правда и сам испугался в тот момент и бросился бежать. Домой пришел намного позже, чем обычно, так как заметал следы и вернулся другой дорогой. Нож по пути выкинул в реку.
Мама как обычно хлопотала на кухне и готовила овощное рагу с мясом.
Увидев сына она расплылась в радостной улыбке и затараторила: – А что так поздно? И отец все еще в лавке задерживается. Тебя дождалась, теперь пойду к отцу, потороплю на ужин.
Дима поцеловал маму в морщинистую щеку и запротестовал: – Мам, ну сколько мне тебе говорить, что он уехал в Варшаву за товаром, и через несколько дней вернется. А лавку я уже закрыл.
Мать всплеснула руками и сказала: – Нет не говорил. А что же мне он сам ничего не сказал?
И начала накладывать большой кусок тушеного мяса сыну. Дима посмотрел на мясо и ему стало не по себе. Сказав матери, что он не голоден и поцеловав ее на ночь, пошел к себе. Мама еще что-то говорила, но он ее уже не слушал.
Он долго не мог заснуть, вспоминая тот беспомощный крик, сладостное чувство власти и собственного могущества затуманивало его мозг. Медальон стал еще более красным и искрился на его шеи придавая уверенности, что он все сделал правильно. Во сне он увидел как снова убивает своего соседа, снимает с него скальп и сжигает его жирное тело. Он проснулся свежим и отдохнувшим, энергия в нем просто кипела. Хотелось что-то крушить, громить или убить кого-нибудь снова.
Потом он убил одного из соседских мальчишек, который вздумал оскорбить его, начав ему корчить рожи, после того как он сделал замечание сопляку о вреде курения. И он оказался прав. Курение, хоть и косвенно, но сгубило пацана. Он подкараулил сорванца вечером на темной улице и свернул ему тонкую шею. Потом вытащил новый нож, острый как бритва, и в первый раз в жизни снял скальп и поднял над своей головой вымазанные кровью лохмотья. Его легкие и рот открылись одновременно в торжествующем индейском кличе, как у первобытного охотника. В детстве он зачитывался книжками о индейцах на польском языке, и теперь он реализовал свои детские мечты. Голос в голове потребовал, чтобы он сжег тело и Дима пообещал своему новому другу в следующий раз так и сделать.
После этого он уже не считал своих жертв, косой взгляд, любая обида заканчивалась смертью дерзкого обидчика. Причем количество обидчиков начало увеличиваться как снежный ком. Лютый сам удивлялся, откуда их столько набралось, раньше такого не было. Убивал он людей в своих любимых кожаных перчатках, чтобы не оставить отпечатков пальцев и не испачкаться в крови. Дима сдержал обещание данное Голосу. Он снимал с жертв скальпы, обливал керосином и поджигал тела. Медальон был постоянно теплым и красным, как сытый комар, будто питаясь энергией его жертв. Завелись лишние деньги, так как он конечно не только убивал, но и грабил. Деньги ведь покойникам не нужны. Барахло и ценные вещи он не брал, боясь попасться.
Его начали примечать бабы, но пара раз случаев полового бессилия по пьяни наделала ему комплексов и теперь только с местной проституткой Маруськой он чувствовал себя мужиком и мог расслабиться. И тут ему Маруська, у которой он очередной раз сбивал охоту до баб, дала попробовать морфин. Сначала, как это обычно бывает, задарма. Он без долгих раздумий согласился и уже с третьего укола почувствовал неукротимую потребность в нем. Морфий давал его мозгу и телу такую эйфорию, который не давало даже убийство людей. Да и медальон кажется, тоже одобрял его зависимость, пульсируя при виде шприца с дозой, как урчащий довольный кот. Вскоре эта эйфория Диме тоже приелась, но физическая потребность в наркотике осталась.
Теперь он убивал не ради удовольствия, а ради денег на дозу. Снимал скальпы со своих жертв и поджигал их скорее по привычке, типа его почерк, пусть знают и бояться. Ну и нравилось ему щекотать свое тщеславие, читая в утренних газетах в колонке происшествия о себе любимом. Газетчики прозвали его Индейцем. Кто-то слышал его боевой клич да и кому еще придет в голову снимать волосы с мирных граждан в наше цивилизованное время, кроме как краснокожим дикарям из старых книжек.
Милиция с ног сбилась, перетряхивая блат-хаты. Но все было по нулям. Блатные сами были не в курсах кто кошмарит провинциальный город. Попался он случайно. Убил партийную шишку и взял с того вороненый наган. Дима всегда любил оружие, но кроме ножа и топора он отродясь другого оружия не держал в руках. И крутя элегантный револьвер в руках он почувствовал себя еще уверенней, вот поэтому и начал таскать его с собой не задумываясь о последствиях. Маруся, пока он был под дозой, как обычно шманала по карманам и обнаружив наган, сразу же сдала его ментам, так как давно уже стучала на своих клиентов. И Диму Петрова, взяв с утра, в одних исподних под белы ручки, упекли в Бригитскую тюрьму как политического. Ведь на кого руку поднял – на самого заведующего отделом райкома. А это уже не криминал, а политическое дело.
Туман воспоминаний разогнал резкий крик надзирателя: – Петров, на выход!
Лютый не торопясь сел на нарах и с ленцой пошел к двери вперевалочку пружинистыми шагами, как мощный хищный зверь. Мужики перед ним почтительно расползались, давая проход в битком набитой камере. Как обычно в это время его водили на допрос.
Шел четвертый час каждодневного допроса. Вернее каждоночного. Черная настольная лампа была развернута и слепила глаза подозреваемого. В кабинете следователя на втором этаже было прохладно. В небольшое зарешеченное окно бились ночные мотыльки, пытаясь променять свою свободу на призрачный свет электрической лампочки. Дзержинский с большой фотографии, висящей на стене в деревянной раме укоризненно смотрел на Лютого. Следователь больше не пытался изображать из себя доброго дядю. Больше не предлагал сигарет и чаю с печеньем. Не смотрел на Лютого участливым взглядом. Пряники закончились, остался только жесткий кнут.
Преступника молодой следователь забавлял. Судя по возрасту, ему было немногим больше 25 лет. Наверное, только недавно выпустился из училища. Такой будет копытами рыть землю добывая доказательства, чтобы выслужиться перед начальством в громком деле. Видать чей-то сынок, раз такое дело сопляку доверили. Ну-ну попробуй выбить из меня признание.
Следователь, молодой лейтенант, в ярости стукнул кулаком по столу и заорал: – Сознавайся! Это же ты Индеец! Убийца десятерых человек!
Лютый прикинул про себя: – Десятерых? Да их как минимум было в три раза больше.
Следователь перешел на более спокойный тон и прошипел: – Давай подписывай признание. Тебя видели. Есть свидетели.
Он потряс стопкой бумажек и продолжил: – У тебя расстрельная статья. Подпиши признание и будет тебе скидка. На пятнарик пойдешь. Жить будешь.
Лейтенант встал из-за стола и нервно закурив папиросу подошел к окну.
– Я знаю, что это ты! – внезапно заорал он и ударил Лютого кулаком в челюсть.
От неожиданности Лютый не удержался на стуле и упал. Лежа на полу и расслабив уставшее сидеть в одной позе тело, он только расхохотался и сплюнул кровь на пол.
Потом медленно поднялся, сел снова на стул и сказал вполголосас хрипотцой:
– Еще раз ударишь и пожалеешь начальник.
Лейтенант усмехнулся сквозь дым зажатой в зубах папироски.
Он снова начал приближаться и продолжил: – Ну это же ты снял волосы со всех жертв вместе с кожей и потом сжег их!
Он приблизил свое лицо к лицу Лютого, чуть ли не тыча его угольком дымящейся папиросы и добавил сквозь зубы: – Наверное ты и сейчас хочешь снять скальп. Например с меня? А? Скажи да!
–Нет! – заорал теперь Лютый в ухо лейтенанту.
Тот отшатнулся как от пощечины и замахнулся, но ударить не успел. Лютый пригнулся и резко распрямившись, ударил головой лейтенанту в подбородок первым. Громко лязгнули резко сомкнувшиеся лейтенантские челюсти. Он беспомощно взмахнул руками и зацепив со стола папку с делом грузно упал на пол. По кабинету разлетелись не подшитые листочки.
В кабинет ворвались двое испуганных надзирателя, услышавших шум эпической борьбы добра со злом, из коридора. Вечное зло пока побеждало. Но на стороне добра было сейчас численное преимущество. Лютый запустил в одного из охранников тяжелую стеклянную чернильницу. Тот ловко увернулся, но в последний момент она перевернулась и излилась темно-синей жидкостью на лицо вертухая. Громко и очень грубо вспоминая маму Лютого новоиспеченный мавр кинулся вперед и попытался схватить душегуба, сильно попахивая продукцией Минхимпрома. Лютый побежал за стол, но был пойман ловкими руками и укушен острыми зубами за ногу все еще лежащим на полу следователем по особо важным делам, который уже пришел в себя после подлого удара в подбородок. Лютый обиделся на борьбу не по правилам и с осуждением посмотрел на кусающегося следователя и тут же получил сильный удар в челюсть от второго надзирателя.
Втроем служители Немезиды скрутили подследственного и нацепили на него потемневшие от времени наручники. После небольшой передышки, за свое дерзкое поведение, подозреваемый был наказан хорошей порцией ударов куском пожарного шланга набитого песком. Лицо лейтенанта раскраснелось от переизбытка чувств и ночной физкультуры. Он начал собирать по кабинету разлетевшиеся бумажки. Потом плюнул с ненавистью в сторону Лютого и осторожно потрогав себя за подбородок, приказал: – В карцер его.
Лютого конвоиры выволокли в коридор и дотащив до карцера сняли с него наручники и начали пеленать в мокрую смирительную рубашку, как два паука попавшую в паутину муху. Лютый вспомнил как ему рассказывали, что в здешней тюрьме был обычай, провинившихся сажать в карцер в мокрой смирительной рубашке, которая высыхая начинала стягиваться на узнике причиняя ему сильную физическую боль.
Внезапно раздался оглушительный треск сверху, потолок разверзся, грохнула ослепительная белая вспышка и мощные деревянные балки перекрытия попадали вниз на копошащихся людей внизу. Поднялась небольшая пылевая буря из серо-белой пыли от падающей штукатурки. Пользуясь моментом Лютый ударил пудовым кулаком в горло одного из надзирателей. Тот схватился за место удара и потерял всякий интерес к происходящему в мире. Второго полуоглушенного конвоира Лютый задушил одним из длинных рукавов рубашки для психов. И вытащив из своего заднего прохода заточку, сделанную из алюминиевой ложки, побежал с ней в кабинет следователя.
Рывком открыл дверь задымленного кабинета и увидел лейтенанта лежащего в лужи крови на полу. Одна из балок упала ему на голову. Лютый вытащил его из под балки и сел на спину следователю. Одной рукой он схватил его за волосы, а второй начал еще на живом человеке снимать скальп. Лейтенант очнулся от боли и захохотал. Лютый вздрогнул и остановил пилящее-режущие движения тупой заточкой.
Лейтенант прохрипел: – Я же знал, что это ты.
– Да я. Я это! – заорал душегуб сдирая скальп с головы со своей очередной жертвы. – Счас тебе признание подпишу, – и расписался заточкой на окровавленном черепе следователя.
Тот задергался от боли и прохрипел мокрыми от крови губами: – Теперь... я тебя точно засажу....
Сейчас уже рассмеялся Лютый, настолько нелепо выглядела угроза и произнес следаку на ухо: – Это я тебе сейчас засажу,– и всадил заточку ему в основание черепа.
– Приятно было познакомиться, лейтенант – сказал на прощанье Лютый и натянул ему на голову синюю фуражку.
Душегуб с красными от крови руками выскочил в заполненный дымом коридор. Зеки опьяненные ощущением близкой свободой уже ломали двери в камерах, вынося их наружу вместе с косяками, а зачастую даже с частью стены с помощью сломанных деревянных нар, действуя ими как тараном. Послышались залпы винтовочных выстрелов в коридоре. Это рота охраны подключилась к усмирению заключенных. Но стихийный бунт в горящей тюрьме уже было не остановить. Зеки обезумев от вида огня и дыма выкатывались из камер волна за волною. Выстрелы в упор только еще больше разозлили толпу арестантов, и они с диким криком набросились на надзирателей и нескольких красноармейцев из роты охраны.
На первом этаже ситуация была схожа, и хотя там не было пожара, но двери выбивались с не меньшим энтузиазмом, что и на втором. Толпы зеков беспощадно расправлялись со своими бывшими тюремщиками, попадавшимся им на глаза. Рота охраны выполнила свой солдатский долг сдерживая зеков, но должна была отступить потеряв практически весь свой состав. В тюрьме находилось более тысячи зеков. И сорок человек частично вооруженной охраны не смогли оказать серьезного сопротивления обезумевшей толпе.
Лютый вместе с тремя своими подручными и немецким шпионом Петром, вооруженные двумя винтовками и двумя штыками выбрались во внутренний двор. Душегуб с удовольствием втянул ноздрями свежий воздух пахнущий свободой. Медальон на шеи излучал потоки тепла по его телу, наполняя его уверенностью. Арестанты тем временем продолжали торопливо покидать гостеприимную тюрьму и бежали куда глаза глядят. Артобстрел прекратился, но крыша пенитенциарного заведения все еще полыхала. Он посмотрел на пристройку медсанчасти, и вспомнил что ему срочно нужна была доза какого–нибудь наркотика. Но здание медсанчасти было почти полностью разрушено, парой точных попаданий артиллерийскими снарядами, и в нем бушевал пожар. Лютого передернуло, как опоздавшего пассажира увидевшего торец последнего вагона своего уходящего поезда и он было бросился к пролому в стене, где виднелись заветные бутылочки с пилюлями и различными заманчивыми медицинскими жидкостями. Но тут огонь нащупав внутри что-то особенно вкусное, еще сильнее полыхнул и вниз повалились остатки кровли. Волна жара обдала, перекошенное от беспомощной злобы, лицо Лютого. Он с чувством сплюнул, даже если какие-то наркотики там и были, они все благополучно сгорели от такой адской температуры. Душегуб издал дикий вой и ударил с размаху прикладом винтовки по лежащему и ни в чем не виноватому мертвому телу красноармейца. Подручные шестерки шарахнулись от него.
Немного успокоившись после проделанной экзекуции Лютый повернулся к своей банде и сказал: – Пойдем в госпиталь. Тут рядом, там должно быть, чем можно будет ширнуться.
Шестерки растеряно переглянулись, но промолчали.
Петр посмотрел на Лютого и сказал: – Мне сейчас не по пути с вами. Мне надо с немцами связаться. Для тебя и твоих людей у меня есть взаимовыгодное предложение по сотрудничеству. От которого ты не сможешь отказаться, – он подмигнул Лютому, – Да и с меня карточный долг. Если встретите немцев кричите «Хайль Гитлер» и поднимайте руки. Скажете что работаете на Абвер группу 100. По-немецки это звучит как Абвергрюппе хундерт.
Лютому пришлось повторить это магическое заклинание несколько раз, пока Петр удовлетворенно не кивнул.
Душегуб скривился в брезгливой улыбке: – Язык сломать можно. Ладно разберемся.
Пётр широко улыбнулся на это и сказал: – Привыкай. Это теперь язык новой эры, – потом махнул рукой на прощанье и присоединился к толпе заключенных поспешно покидающих тюрьму.
Лютый проводил его взглядом, повернулся к банде и приказал: – Пошли поглядим, что похавать в тюремной кладовой осталось.
Один из шестерок подбежал, и спросил Лютого: – А что после госпиталя делать будем?
Душегуб задумался на секунду и ответил: – Потом заживем по-новому. По-богатому. К немцам для начала, а не понравится шнапс с сосисками, тогда в лес уйдем на свободные хлеба.
Шестерки одобрительно замычали.
Лютый продолжал рисовать заманчивые картины безоблачного будущего: – Теперь делай что хошь. Хошь коммуняк режь. Нужна баба? Бери любую. Теперь все бабы наши и барахло тоже.
Банда восторженно взвыла от восторга. Лютый уже сам начинал верить в то что говорит и ему сделалось хорошо и приятно на душе от сознания полной свободы и безнаказанности. Амулет нагрелся и испускал горячие волны энергии и Лютый почувствовал необычную легкость во всем теле и в душе не смотря на побои на допросе и две недели бессонных тюремных ночей.
© Виталий Касс 23.12.22
(Продолжение следует. Друзья, для поддержки автора, прошу подписаться и поставить лайк ;-)
Купить книгу целиком можно на сайте:
https://boosty.to/vkass/posts/8d83c71c-591f-4afc-b0ea-6d711beeafb2?share=post_link
(Прошу обратить внимание на разницу в покупке книги и ежемесячной платной подписке!)
Начало повести:
"Умираю, но не сдаюсь" Автор: Виталий Касс
Следующая глава: