И вот эта Цельная Больная Шайка-Лейка плетется, шатаясь, по улицам полная сентиментальных порывов и желания набить кому-нибудь морду. Неодушевленные уличные фонари светят им прямо в глаза, заставляя относительно одушевленную Шайку припоминать Бога, Дьявола и половые органы...
– Бляд-д-дь! – процедил Бархатный своим фирменным ангельским голоском, благодаря которому даже бранное слово в его устах становилось благородным, соприкасаясь лицом с асфальтом.
– Наших бьют! – не жалея децибел, проорал Иисус и набросился на ни в чем не повинный асфальт с кулаками.
Иисус был из фамильной династии плотников. С раннего детства отец обучал его этому ремеслу. Как и любой уважающий себя плотник, Иисус рано пристрастился к алкоголю. В его семье была традиция: каждый мужчина избирает себе алкогольный напиток по вкусу и пьет его до конца дней своих. У его деда это была водка. У отца – виски. А Иисус выбрал, как несложно догадаться, вино. Благодаря всему этому он получил свою кличку и в подарок – больную печень на закате второго десятка.
– Бей его! Бей! Ха-ха! – подстрекал Братец Лис, скаля свои острые зубки и отхлебывая из бутылки.
Тело Братца Лиса резко переместилось в пространстве , присоединяясь к Бархатному и Иисусу на асфальт, из-за сильного импульса. Этим импульсом был Гамлет. Он заходит в круг света от фонаря, точно злодей из старых фильмов и, потирая костяшки, выдает:
– Хер ли ты орешь, дебила кусок!? Хочешь в мусарне остаток ночи провести? Сомневаюсь.
– А кто хочет? – потирая скулу, на которую пришелся удар ответил Братец Лис. Попытался отхлебнуть из бутылки, но ее и след простыл. Осталась только груда битого стекла, блестящего в свете фонарей и заставляющего усомниться, что в этом мире не осталось ничего прекрасного, – ну вот мы и остались с пустыми руками, кошельками и головами...
– И черт с ней! – жадно глотая воздух, реагирует Иисус. Его руки были уже в шаге от того, чтобы стать кровавым месивом, – дерьмовая была водка!
– Водка, может, и дерьмовая, а вот ром очень даже.
– Так это был ром?
– Угу.
– А я и не заметил.
– Когда это ты хоть что-то замечал?
– И то верно, – рассудил Иисус и продолжил колошматить асфальт.
Бархатный тихо постанывал, взывая ни то к помощи, ни то к смерти. А может, все вместе.
– Ты как? – Гамлет сел на корточки возле.
– А сам как думаешь? – с явной раздраженностью говорит Бархатный, медленно переворачиваясь на спину и озаряя всех своим лицом, всем в ссадинах, порезах и кровоподтеках.
– Ой, бля!
– Так плохо?
– Ты на Фредди Крюгера похож!
– Могло быть и хуже – хе-хе - я мог быть похож на твоего отца.
Смех эхом прокатился по всей улице, не минуя ни единого переулка и закутка. Вся доброжелательность Гамлета переросла и приумножилась в агрессию...
Шутить над его отцом в Шайке было уже что-то вроде традиции. Как красить яйца на Пасху или напиваться до состояния Ельцина в День Святого Патрика. Отец его был убит дядей Гамлета в новогоднюю ночь. Куранты уже пробили полночь и все принялись отмечать, так сказать, по полной. Отец и дядя удалились на балкон покурить и на редкость долго не выходили на контакт. Когда же Гамлет все-таки решил проверить в чем суть да дело, то увидел лишь дядю со стеклянными глазами, который обхватил себя руками и чуть покачивался взад-вперед, не замечая ничего вокруг себя. Гамлет понял, что что-то не так.
Он спросил:
– Где отец?
Нет ответа.
– Где он!?
Ничего.
– ГДЕ ОН, ЁБ ТВОЮ МАТЬ!!!
Дядя трясущемся пальцем показал вниз – туда, где перекинувшись через перила , пролетев 8 этажей и подчиняясь закону всемирного тяготения, упал отец.
Физика в чистом виде!
– Скарамуш! Скарамуш! Ты станцуешь фан-дан-го!? – запел телефон отца, лежавший на полу, заставляя оцепенеть Гамлета и его дядю. Ни годы на военной службе, ни вполне хороший ум не уберегли его от такой участи. Кому тогда, вообще, есть спасение?
В суде признали, что убийство было совершенно по неосторожности и, учитывая инвалидность дяди, ему дали условный срок.
После этого Гамлет стал сам не свой. Бил все, что движется и то, что не движется – тоже. По началу, Шайка относилась к нему со снисхождением, но вскоре поняв, что агрессии Гамлета нет ни конца, ни края – решила беспрерывно осыпать его шутками про отца. Глядишь – выработается иммунитет.
Не выработался.
Единственное, чего они добились – еще больше насилия в, и без того, жестоком мире. Около 80% всех ссадин, гематом и тому подобного на телах остальной Шайки были последствиями поцелуев кулаков Гамлета с их телами. Особенно доставалось Братцу Лису – он не был способен заглушить свой поток остроумия, даже если это было для него чревато.
Бил он их не настолько сильно, чтобы они прекратили. Хотя и мог.
Складывалось ощущение, что ему самому нравилось выслушивать это.
Может, и правда нравилось. Но теперь...
Гамлет медленно встал, подняв правую ногу над лицом Бархатного и стал ждать, как тот поступит.
– Ты ведь этого не сделаешь, верно? – неуверенно спросил Бархатный.
Гамлет молчал.
– Воу! Воу! Воу! – засуетился Братец Лис, подбегая к месту потенциального преступления, – давай не будем нагнетать, а? – встал вплотную к Гамлету, – ты ведь не идиот, да и в конце концов – как ты говорил мне: «неужели ты хочешь провести остаток ночи в мусарне?»
Гамлет перевел взгляд на него.
– Прочь с дороги, – произнес он, будто подражая маньякам из Голливудских фильмов.
– Слушай, давай все-таки не будем...
Очередной импульс. На этот раз – в два раза сильнее предыдущего.
Братец Лис скрючился на холодном асфальте, прижав обе ладони к солнечному сплетению.
От смеха осталось только эхо где-то вдалеке, которое угасало с каждым последующим мигом.
Иисус начал отчитывать Гамлета, запинаясь на каждом слове и грозя ему своим в пух и прах разодранным пальцем.
– Слышь … ТЫ! А ну … а ну … живо … живо … БЛЯДЬ!.. живо убрал руки … ноги … понял!? – пошатываясь направился к нему.
– Ты что творишь?! – корчась от боли, недоумевал Братец Лис.
Бархатный стеклянными глазами смотрел на подошву Гамлета. С сантиметровым слоем грязи – от такой точно не хотелось умереть. Бархатному, вообще, не хотелось умирать. Он жить то особо не хотел – а тут умирать!
Иисус, кружась, будто детская каруселька, бросал кулаки во все стороны, пока не присоединился к своим друзьям-приятелям на асфальт, так и не задев своего противника.
Гамлет убрал ногу от лица Бархатного – слишком устал держать ее на весу да и тем более – есть куда более изощренные проявления насилия.
– Встань, – скомандовал он Бархатному.
– Может не...
– Встань.
– Прекрати, я всего лишь...
– Встань!
Бархатный поднялся против своей воли, будто кто-то дергал его за невидимые ниточки. «Все мы марионетки в руках безумцев», – подумал он. Ему часто приходило в голову нечто подобное, но ситуация сейчас была неподходящая, так что он убил свои размышления до того, как они успели родится.
Так поступают многие из нас.
– Руки по швам, – не унимался Гамлет.
Бархатный исполнил приказ.
Секунды не прошло, а он уже лежал на спине на уже ставшим родным ему асфальте. А перед глазами его выплясывали полупрозрачные червячки. «Не у всех столкновение с твердой поверхностью заканчивается летальным исходом», –- минуя все поставленные барьеры промелькнула мысль. Бархатному это показалось забавным – он и сам не знал почему.
– Че лыбишься!? – крикнул Гамлет. До этого момента он старался казаться сдержанным, холодным и расчетливым, но все это в миг улетучилось, как только Гамлет увидел самодовольное лицо Бархатного.
Его руки тряслись, как у наркомана в завязке, на лбу пульсировала крупная вена, а на глазных яблоках лопнуло парочка капилляров – из-за чего глаза Гамлета, в прямом смысле, наполнились кровью.
Если до этого каждый из Шайки догадывался, что беды не миновать – то теперь в этом никто не сомневался.
Гамлет шел, скрипя зубами, по направлению к Бархатному, но тот даже не взглянул на него. Ни Братцу Лису, ни Иисусу (который был готов вот-вот вырубиться) не было ясно, что его так разозлило. И только Бархатный знал. Он закрыл глаза и улыбнулся, словно Чеширский Кот, понимая, что одержал победу. Не физическую, нет. Духовную? Ближе к правде, но все равно не то. Он одержал ту победу, которую все чувствуют, но никто не может описать или увидеть ее последствия...
И тут – ШЛЕП!
Огромная туша Гамлета , будто подскользнувшись на банановой кожуре, как в дурацких мультиках, плюхнулась прямо возле Бархатного.
Гравитация в сухую выиграла у всей Шайки.
– Хе-хе! Чем больше шкаф тем … – Иисус отключился, так и не договорив. Его храп стрелой пронесся сквозь темные улицы и уши остальной Шайки.
Заглушил этот храп только крик Гамлета. Если Иисуса слышала вся улица, то Гамлета – весь город. Осколки от разбитой бутылки впились, точно пиявки, ему в спину – но это не было причиной крика...
– Что здесь происходит? – спросил прокуренный голос, светя фонариком прямо на лик Иисуса.
Тот немного поежился.
– Нет … мы … мы это того … не пили … товарищ полицейский, – сквозь сон сказал Иисус.
– Охотно верю.
Гамлет замолк, сфокусировав весь свой взгляд на высоком, слегка неопрятном мужчине в форме. В этот момент он по-настоящему испытал страх.
Полицейский посветил на каждую жертву гравитации и, тяжело вздохнув и потерев переносицу, произнес:
– Ну, братцы, пожалуйте в отделение.
– Не уверен, что у нас что-то получится в таком состоянии, – сказал Бархатный.
– Получится, получится – здесь всего 10 метров.
– Оу!
– Вот тебе и "оу"! Не орали бы на весь Китай – может и закрыл бы на это глаза, а так...
***
И вот эта Цельная Больная Шайка-Лейка сидит на месте за решеткой , полная неловкости и желания забыть все, как страшный сон. К счастью, все обошлось малой кровью – парочка неглубоких порезов на спине Гамлета (тщательно продезинфецированные полицейским) да пара десятков синяков и ушибов. Даже руки Иисуса и лицо Бархатного были не так покалечены, как могло показаться (эти раны также обработали, а руки еще и забинтовали). Мелочь, по сравнению с тем, что могло бы произойти.
Полицейский сосредоточенно решал кроссворд, лишь изредка поглядывая на Шайку.
Молчание длилось уже 1.5 часа и его было необходимо кому-нибудь нарушить. Эту инициативу взял на себя Гамлет.
– Почему люди всегда причиняют друг другу боль?
Полицейский резко повернулся к нему, как-будто только и ждал – когда же его наконец об этом спросят.
– Люди ли? – с легкой улыбкой сказал он, – люди ли заставляют тебя чувствовать боль или все же их поступки?
– Ну... поступки.
– Ага! Значит боль тебе причиняет что-то неодушевленное. Ох, эта извечная борьба одушевленного с неодушевленным! Нам всегда портит кровь что-то неживое, правда управляется оно всегда чьей-то душой. Это неодушевленное может быть как чем-нибудь материальным, так и чем-то неосязаемым, вроде … вроде гравитации! Но неодушевленное всегда оказывается сильней, берет верх над душой и все – пиши-пропала...
Шайка стала неподвижна, как кариатиды.
– А я вижу разгадывание кроссвордов даром не проходит, – попытался разрядить обстановку Братец Лис.
Полицейский попытку оценил:
– Хех, вроде того.
После они еще долго разговаривали о том, о сем. О важном и не очень. Казалось, что все позабыли прошлое и оно больше не имеет никакого значения. Невозможность познания другого человека уже не казалось такой уж невозможной. Полицейский включил радио, откуда передавали «Bohemian rapsody», но Гамлет не вздрогнул, услышав ее, как это бывало раньше – он смотрел на полицейского и ощущал защищенность, которую прежде чувствовал в присутствии отца. Все ощущали, что человеческое, одушевленное наконец победило – души стали ближе друг к другу и им было все равно на происходящее вокруг.
И лишь неодушевленная решетка отделяла их друг от друга...
