Вот уже больше десяти лет каждое Рождество я пересматриваю мультфильм Михаила Алдашина об этом замечательном дне. Работа над мультиком была завершена в 1996 году, с тех пор все больше детей и взрослых влюбляется в эти обаятельные образы, выполненные в стиле примитивизма.
После я узнала, что Михаил Алдашин выпустил книгу по мотивам своего мультика. Первая половина книги - это переложение евангельской истории рождения младенца Христа для детей. Во второй половине книги художник рассказывает о том, как создавался мультфильм. Давайте полюбуемся на книгу и почитаем рассказ художника.
А началось с картинки из книги. Был я в гостях у своего педагога Уколова Валерия Степановича. Он преподавал у нас во ВГИКе философию. И он показал мне книгу «Руки как символ и образ». В ней фотография барельефа. 1125 год. Собор французского городка Отан. Барельеф на капители колонны. Сцена, на нём изображённая, необычна для евангельских сюжетов, которые использовались в искусстве.
В самом Евангелии этого и вовсе нет: вот кровать, в которой лежат три короля, укрытые одним одеялом (спят в коронах, заметьте). Вот три головы мужчин бородатых, трех возрастов, торчат из-под этого одеяла. Крайний проснулся от прикосновения, потому что к его руке, что лежит поверх одеяла, к самому мизинцу ангел притронулся. Пальчиком. А другой рукой показывает на огромную, как ромашка, восьмиконечную звезду Вифлеемскую
Я подумал: «Вот оборот какой странный, какая интересная вещь». И такой свежестью повеяло из глубины веков... Я развеселился душой и в тот же момент понял, что хочу сделать фильм; вот такой, как этот барельеф.
Из всего, что видел на эту тему, сильнейшее впечатление произвёл фильм Паоло Пазолини «Евангелие от Матфея». Говорят, он снимал фильм без сценария, используя лишь текст Евангелия. И я тоже так хотел, бесхитростно. И ещё подумал, что интересно было бы увидеть Рождество и всё, что вокруг него происходит, так, будто ещё не написаны Евангелия, и мы подсматриваем за теми событиями, за рыженькой Марией и немолодым уже, плешивым Иосифом, за простой их жизнью, шаг за шагом, жест за жестом. Будто не созданы тысячи картин и скульптур, не канонизированы тексты. Как если бы ребёнок рассказал - простым и наивным языком. Мне показалось, что таким образом можно очистить историю Рождества от штампов, от музейности, от «открыточности». От сусальности. Рассказать её простодушно и незамысловато.
Нужно было найти точную интонацию. Предельно правдивую. Чего я не хотел, так это сделать благостный, постный пересказ. С другой стороны, всегда есть опасность впасть в излишнюю ироничность, облегчённость, хотя совсем без иронии тоже невозможно. Так и балансировал, нащупывал границы дозволенного. И три короля - те, что Под одним одеялом, - были камертоном. И вот я взял Евангелие, отксерил нужные странички и сел рисовать. Собственно, что подвигает делать вещи? Признаюсь честно: хотелось сделать лучший фильм в мире. Осчастливить человечество
Так и представлял, как в рождественские праздники весь мир сидит и смотрит моё кино. Хотел Норштейна «переплюнуть». Были такие мысли. Несколько лет спустя я рассказал ему об этом, он захохотал: «Конечно, Миша! Только с такими мыслями и можно за кино браться!» И вот тогда мне показалось: я - могу. Просто неимоверную силу в себе ощутил. Уверенность.
Кто-то принёс альбом с репродукциями западнославянских католических картин-икон. Оттуда в фильме появились: - дырки в соломенной крыше хлева и Ио-сиф, залезающий чинить эту дырявую крышу (на картине её ангелы чинят); - лесенка, по которой он на ту крышу лезет; - Иосиф, делающий стульчик; - замотанный в кокон младенчик с голыми пяточками; - Иосиф, набирающий воду из источника (на картине Ангел с коромыслом и вёдрами носит из колодца воду для омовения Младенца). Купание младенца в тазике подсмотрено в «Рождестве Марии» Пьетро Лоренцетти (1342). Мы поместили в хлев старую лохань, в которой теперь уже сама Мария купает своего Младенца.
Волхвы, как древние учёные, поддерживали связь, обменивались научными сведениями, даже дружили. Они знали пророче-ство, предвидели и рассчитали появление Звезды и ждали её. Они заранее договорились встретиться у одного из них дома, чтобы вместе ехать, куда надо. И когда Ангел разбудил их, они, хотя и сонные, привычно встали (не удивляет невозмутимость пожилых людей), привычно оделись, взяли приготовленные заранее дары, сели на заранее осёдланных коней.
Сотни разных Марий я пересмотрел и понял, что в фильме она должна быть простой. Совсем простой, обычной, рыжей, высоколобой, большеглазой, с выцветшими ресницами, белокожей юной еврейкой, тихой, неказистой. простоватой в движениях. Но в глубине должна тихо светиться Любовь, смешанная с грустью. Должно сквозить предчувствие неумолимой судьбы Младенца и желание уберечь его. И понимание своей беспомощности. И поэтому - желание дать ему как можно больше любви сейчас, пока это возможно.
В Лондоне, в Национальной галерее, я увидел картину (автора не помню) с изображением Святого семейства. Но не менее интересна оказалась старинная расписная рама. На ней маленькие картинки по углам: ангелы и львы, парами. Ангелочки, как и положено, - голые кучерявые карапузы с платочками на шее (вроде пионерских, но белые). А львы похожи на больших кошек, такие полукошки-полусобаки гривастые. Ангелочки держат львов за пасти, чтобы те не могли рычать и не разбудили, соответственно, Младенца на самой картине. Один обхватил льву пасть руками и держит, а сам смотрит наверх на картину. Другой снял платочек, обмотал им львиную морду и завязал узлом, а лев сидит покорно, терпит, хотя и недоволен, наверное. Понимает, почему рычать нельзя.
Сцена со львом и зайчиком родилась из рельефа на лестнице дворца Дария в Персеполе: могучий лев убивает ревущего быка. Потом нашёлся ещё один рельеф с похожим сюжетом: стилизованный хищник терзает парнокопытное. Судя по ушам - осла. В эскизах у нас была лань, а потом я заменил и её - на зайчика, чтобы усилить ощущение беззащитности. Зайцы - из Библии Василия Кореня. Эти зайцы незабываемы. Я старался перенести их из гравюры в фильм почти без изменений. Ни за что бы не смог такое нарисовать. Ангелок передо львом - с бронзовой медали Пизанелло; в фильме превратился в Ангела с книгой. Мне понравилось, что льву подсовывают что-то читать, и он так внимательно это разглядывает, будто читать умеет.
Было понятно, что изображать некие божественные знаки - нимб, свечение, недетское выражение лица, - как это делалось, - нельзя. Сверхъестественное в искусстве легко превращается в неестественное.
В фильме Младенец, конечно же, может светиться, но не больше, чем светится нежное тельце ребёнка в потемневшей от старости ветхой корзине.
Было понятно, что лучше не пытаться изображать младенца Христа. То есть его лицо, его лик. Мне это недоступно. И никакие аналоги меня не устраивали; нигде не нашёл я Младенца, который бы мог «сняться» в моём фильме.
Но кино, в отличие от живописи, позволяет накапливать образ во времени, кадр за кадром. И можно его создать, сыграть, не показывая всё буквально, а лишь намекая, мимолётно. Пусть каждый зритель сам представит, что скрывается за теми несколькими линиями, которыми обозначен Младенец - воображение всегда ярче очевидного. Кроме того, хотелось сыграть его окружением. Пусть будет убедительным всё, что вокруг Младенца, - тогда будет правдив и он.
***
Смотрели этот мультфильм? Какие еще произведения вы пересматриваете или перечитываете к этому дню?