Западная Двина разливается и по сей день, затапливая целые районы. Два самых знаменитых наводнения 19 века вошли не только в историю города, но и в историю Кляцкиных.
Про паводок 1837 года, когда Залман заслужил медаль, мы уже рассказали. Двинемся вглубь, в 1829 год.
О бедствии 1829 года мы узнаём из прошения, которое в 1840 году Залман подал Губернатору Витебскому, Могилёвскому и Смоленскому. Он, кстати, подписал его: “Награжденный с медалью Динабургский мещанин Залман Кляцкин”, - так что, медаль пригодилась.
Речь в прошении идёт об отце Залмана, который назван по имени-отчеству: Ношон (или Носон) Эльясович. Теперь мы знаем и имя Залманова деда - Эльяс.
Точный год рождения можно найти только в метрике, в прочих документах возраст часто ставили приблизительный. Поскольку год рождения Залмана колеблется между 1797 и 1802, то можно очень приблизительно прикинуть годы рождения Ношона - 1760-80-е и Эльяса (Элии) - 1730-50-е.
Это первая находка, идём дальше.
Суть жалобы Залмана такова: в 1826 году его отцу Ношону Динабургский строительный комитет разрешил строительство деревянного одноэтажного, о пяти окнах, дома и выдал ссуду в 750 рублей. Ношон установил фундамент “трёхсаженного камня булыжного”. И тут случился 1829 год. С “каждогодным”, но тем не менее “внезапным” наводнением:
“Означенный же дом о пяти окнах был совершенно отстроен отцом моим, но внезапно случившимся в 1829 году сильным необыкновенным наводнением и напором льда снесен со всем имуществом, от чего и получил отец мой болезнь и в скором времени прекратил жизнь свою”.
Насчёт скорой смерти Залман несколько преувеличивает, в чём мы скоро убедимся. Но тем не менее беда надолго отбила у Кляцкиных желание строиться на опасном месте, и участок простаивал десять лет. Наконец, в 1839 на Даугаве воздвигли дамбу, и Залман решил, что теперь можно не волноваться:
“Я от коммерческих моих занятий избрал время свободное. Пришел на место, где только оставался один фундамент, положенный отцом моим. Там начинают мастеровые строить дом. Спросил у рабочих, кто застраивает и с какого дозволения, на что я узнал, что отставной аудитор Цыганенко сделал незаконно купчую крепость в уездном суде”.
То, что произошло дальше, напоминает произведение Салтыкова-Щедрина. Кажется, классику русской сатиры нечего было выдумывать: только наблюдай и записывай.
Полиция и уездный суд бездействовали, а чиновничья машина работала усердно, но безрезультатно. Прошение легло на стол к полковнику Бриммеру. Тот “сделал распоряжения” и уволился в отпуск. Папка перекочевала к военно-уездному начальнику округа и управляющему Витебской Губернии полковнику Агатонову. Тот “озаботился исполнением” и предписал Динабургскому городничему Авринскому доставить производимое дело.
Началось, наконец, расследование. Что же выяснилось?
“Носон 13 апреля 1834 года передал означенное место пожарному мастеру Даублеру в полное распоряжение, в срок на шесть лет, до 1840 года; а по истечении оного оградил себя правом получить то место обратно”.
На секунду прервём рапорт. Смотрите: в 1834 году Носон был ещё жив, но к 1840-му уже скончался. Так что год смерти Носона - между 1834 и 1840 гг. Продолжаем:
“Но Даублер 4 мая 1836 года уступил таковое дворянину Игнатию Малаховскому с тем правом, какое предоставлено было ему от еврея Кляцкина.
Малаховский же, выстроив тут себе дом, продал оный и с землею по купчей крепости, совершенной 8 марта 1839 года в Динабургском уездном суде, отставному обер-аудитору Цыганенкову в вечное и потомственное владение, невзирая на условия Кляцкина и Даублера”.
О какая витая получилась цепочка. Причём её последнее звено, стрелочник, то есть, простите, аудитор, сам, похоже, стал жертвой обмана.
Дворянин Малаховский прекрасно осознавал свои птичьи права, но продал аудитору дом вместе с чужим куском земли.
Потом незаконную купчую внесли в книгу, а книгу отправили на проверку в Витебскую Казённую палату, короче: игла в яйце, яйцо в утке и далее по списку - то есть, справедливость не найдёшь.
В итоге начальство наложило резолюцию: “объявить еврею Кляцкину, чтобы он обратился со своим иском в подлежащее судебное место”. Но удалось ли Залману отсудить отцову землю, мы так и не знаем.
Вообще, каких только неприятностей не было в жизни Залмана. В 1850 году случился и пожар, о чём нам известно из того же НИАБа, из “Дела о происшедшем в доме Динабургского мещанина Кляцкина пожаре”. Залман сдавал флигель в своём доме некоему Геселю под производство спичек, а тот манкировал техникой безопасности:
“его работник Исер Мендель, не зная пропорций для состава фосфорической массы, положил чего-то много, и когда стал мешать состав, то оный произвел треск и загорелся, отчего огонь распространился по стенам флигеля, и на еврее, мешавшем массу, загорелось платье, и обожгло тело. Опасность пожара прекращена действием пожарной команды”.
Залман тогда понёс убытки на семьдесят рублей серебром, но нам симпатично, что он отказался “поискивать от кого-либо, или утруждать правительство о вознаграждении”.
Так что, учитывая серебряную медаль, Залман прошёл огонь, воду и медные трубы.
На этом мы закончим рассказ о Кляцкиных. У нас есть и другие истории, но они об отдельных личностях отдельных веток, может быть, мы вернемся к ним позже.
Начало историй можно прочитать тут.
Подписывайтесь, чтобы не пропустить продолжение.