Моя жена однажды в сельской библиотеке вела литературный факультатив. Занимались в нём ребята средних и старших классов, выпускали собственный альманах. Предлагаемый на ваш суд рассказ ученицы восьмого класса написан в первые месяцы 2004-го года.
Таня сидела в кресле, поджав под себя ноги, и разглядывала фотографию. На ней они стояли вдвоём с братом среди пышно цветущих яблонь, щурились от солнца и улыбались. «Почему не пишешь, Лёшка? – шептала Таня, едва шевеля губами. – За три месяца всего лишь открытку прислал, да и то без обратного адреса. Знал бы ты, как мне сейчас плохо!» В глазах предательски защипало и, стыдясь собственной слабости, она быстро вытерла ладошкой набежавшие слёзы.
Вспомнилось, как в день Алёшкиного отъезда ей пришлось убираться в классе. Конечно, она боялась опоздать, поэтому всё делала торопясь. А географичка, будто нарочно, долго не отпускала её, придираясь то к плохо вымытому полу, то к непрополосканной от мела тряпке... Когда прибежала домой, брат уже укладывал чемоданы и багажник машины.
Тане стало невыносимо грустно. Она встала, подошла к окну, раздвинула плотные портьеры. И обомлела: за стеклом медленно падал первый снег! Был он необыкновенно густым. Крупные пушистые снежинки, кружась, порхали над чёрной землёй, одевая её в нарядное белоснежное платье.
Как заворожённая, Таня смотрела на первый снегопад, который манил на улицу, пробуждая желание закружиться вместе со снежинками и упасть на сотканное ими же невесомое покрывало. Не раздумывая, она накинула на голову шаль и, на ходу надевая пальто, как была в тапочках на босу ногу, выбежала на крыльцо дома. В лицо пахнуло опьяняющей свежестью. Таня запрокинула голову, подставив лицо летящим снежинкам. И закрыла глаза, наслаждаясь свежим ароматом первого снега.
Открыла их она лишь потому, что от калитки доносилось похрустывание снега. Будто кто-то топтался на одном месте. Там действительно стоял человек. Осторожно ступая по тропинке, Таня направилась к калитке: «Интересно, кто это подглядывает за мной?» Человек тряхнул головой, освобождая свою шевелюру от снега, и Таня почувствовала, как сердце в её груди застучало громко-громко и быстро-быстро. Не узнать этот знакомый жест она не могла. «Лёшка!» – вскрикнула она и, не глядя под ноги, кинулась навстречу старшему брату. С разбега повисла на его шее и, уткнувшись носом в мокрый воротник куртки, разревелась: «Лёшка! Лёшка! Почему долго не писал мне?! Я так ждала тебя!». Он крепко прижал её к себе обеими руками и смущённо зашептал: «Как же ты выросла, сестрёнка! Совсем взрослая, почти невеста... А плачешь как маленькая!»
Спустя час они сидели на крыльце дома и любовались снегопадом. Теперь ей казалось, что никакой долгой разлуки не было, как нет никаких её, Таниных, проблем, ещё утром казавшихся неразрешимыми. Рядом с ней её единственный брат – самый родной, самый любимый в мире; брат, который всё понимает и всегда готов прийти на помощь. Она прижалась щекой к плечу Алёши и подумала, что он совсем не изменился. А вслух сказала:
– Странно. Вот идёт первый снег, и ты здесь. Ты вернулся. А когда тебя провожали – помнишь? – снег начинал таять. Понимаешь, о чём я говорю? – она заглянула в его глаза. – Ты ушёл со снегом и вернулся со снегом!
– Знаешь, – задумчиво произнёс он, – я тосковал по снегу. Представляешь, я не видел его два года!
Таня ещё сильнее прижалась к брату и обняла его за шею:
– Как же я соскучилась по тебе! Все скучали. Но мне тебе не хватало больше, чем другим. Самое страшное, что я даже не знала, где ты и чем занимаешься!
Он чмокнул сестру в щёку, давая понять, что не хочет сейчас обсуждать тему своего отсутствия. Но Таня не унималась:
– Лёша, а ты... ты.., – начала запинаться она, подыскивая нужные слова. – Ты потом... когда-нибудь расскажешь мне, где провёл эти два года?
– Расскажу, – ответил он после некоторого колебания. И, немного помолчав, уверенно добавил. – Потому что забыть не имею права.
После полудня потеплело. Брат вынес из дома тёплый овчинный полушубок и заботливо укутал сестру. Так они и сидели на крыльце, дожидаясь прихода родителей. Снег – густой, лёгкий, искристый – всё падал, падал и падал... Крупные хлопья порхали в воздухе, ложились на влажную землю и таяли, едва коснувшись её. А жизнь продолжалась.
Планировалось продолжение рассказа, но его так и не последовало.