Рассказ из новогодней антологии «Гирлянды, монстры, оливье».
«Новый год шагает по стране».
Который раз, который год подряд диктор в телевизоре говорит эту фразу, и меня всегда от неё передёргивает.
Устало зажужжал телефон, запиликал рингтон.
На экране смущённо улыбается Лена, запечатлённая за секунду до своей же фразы «Ну не фоткай». Чёрные волосы, прикрывая немного оттопыренные ушки, падают на плечи и чуть свисают на грудь, которую волнующе облегает белая блузка. Верхняя пуговица маняще расстёгнута. На фоне стоит офисный стеллаж, забитый разноцветными папками. На корешках — унылые надписи: архив, документация, удостоверения…
Я долго рассматриваю фотографию, которую видел уже сотни раз, в надежде, что она сама скинет звонок. Но противная трель всё не смолкает, и я сдаюсь.
— Алло, — пытаюсь сделать голос равнодушным.
— Алло, Андрюш, привет, с наступающим, — тараторит Лена, чуть заплетающийся язык с трудом справляется с нагромождением согласных.
— Спасибо. И тебя.
— Может, всё-таки приедешь? У нас тут весело.
Словно подтверждая, на заднем фоне захохотал начальник их отдела Буров. Его смех ни с чем не спутаешь, я отчётливо вижу, как трясётся при этом его огромное брюхо, а изо рта вырывается вонь от сигарет, без которых он и десяти минут не может.
— Нет, Лен… я же говорил, что не праздную Новый год. Много плохих воспоминаний. А у мамы — ещё больше. Мне надо быть с ней.
На том конце слышу разочарованный вздох и звон бокалов, бьющихся друг о друга.
— Ну… может, хоть ненадолго, а? До Нового года чуть меньше часа, успеешь. Немного посидишь и назад.
— Нет, — твёрдо говорю я, пытаясь не показать раздражения в голосе, — не могу.
— Ладно.
— Хорошо вам повеселиться. Пока.
Я сбрасываю звонок, не дожидаясь её ответа. И скорее иду к окну.
Новый год шагает по стране. Если бы все эти дикторы видели то, что вижу я… они бы точно перестали говорить так.
Новый год действительно шагает. Я уже слышу вдалеке грохот, с которым его тяжёлые сапоги ступают на землю, и та с ужасом сотрясается. А если вглядеться в горизонт, прищуриться…
— Андрей.
Я вздрагиваю от голоса внезапно появившейся в тёмной комнате мамы.
— Я спать пойду.
— Хорошо, мам, — стараюсь говорить так, будто ничего не происходит и боюсь вопроса, который она сразу же задаёт:
— Будешь встречать?
Киваю.
— Может, не надо в этом году? Зачем оно тебе? Отпраздновал бы с друзьями, как все люди.
Тяжело вздыхаю, вспоминаю недавний звонок Лены.
— Нет, мам. Надо. Я по-другому не могу.
— Ладно, — мама тоже вздыхает. — Спокойной ночи.
— Спокойной.
Я снова поворачиваюсь к окну.
Разноцветные гирлянды отвлекают, не дают сосредоточиться. Их нескладные танцы стягивают внимание, оставляют пятна перед глазами. Каждый поганый огонёк словно кричит: «Посмотри на меня! Я тут самый яркий!» — и меняет окраску с одного пёстрого цвета на другой, словно ядовитое насекомое в тропическом лесу.
Но Его они всё равно не перекроют.
Через несколько минут я отчётливо вижу огромный силуэт. Украдкой гляжу на часы. 23:40.
Люди на улицах сбиваются в кучи, творят таинственные ритуалы: что-то разливают, что-то поджигают. И никто не видит Его.
Он не останавливается. Переставляет ноги, медленно вышагивает строго вперёд. Уже вижу потрёпанный тулуп, с которого свисают лоскуты ткани и нитки. Помпон на грязной шапке тяжело покачивается. Ещё двадцать минут, и он будет здесь.
Вспоминаю, как увидел Его в первый раз. Мне было всего два года, и, до боли сжав деревянный бортик детской кроватки, стоявшей у этого самого окна, я рыдаю, но не могу оторвать взгляд от бородатого старика ростом втрое выше девятиэтажки напротив. Первое воспоминание детства, а до следующего — ровно год.
23:45 горит в темноте на зелёном циферблате старых часов. Я уже вижу Его лицо, вижу чёрные провалы вместо глаз. И спутанную седую бороду, грязными лохмотьями свисающую с головы.
В девять лет я впервые всмотрелся в эту бороду, и заметил, что в ней что-то есть. Что-то живое, отчаянно трепыхающееся. Гигантский бородач сутулился. Длинную шею он вытягивал вперёд, отчего борода проходила сквозь дома словно рыболовная сеть, в которую попадались и путались…
Я вздрагиваю от яркой вспышки и взрыва. Кто-то не дождался, когда отобьют куранты, и запустил фейерверк, взорвавшийся прямо перед моим окном. Остальные из компании неудачливого пиротехника уже громко разъясняли ему ошибку.
В Его бороде были люди. Это я точно понял в одиннадцать лет. А на следующий Новый год рассмотрел в ней своего дядю. Он кричал, пытался выбраться… но грязные волосы бороды только сильнее стягивали его.
Летом того года дядя умер.
23:51.
Я вижу Его рот. Сложенные трубочкой губы, обрамлённые бородой и усами, через которые Он без конца втягивает воздух, и вместе с ним к нему со всех сторон летят мелкие песчинки и попадают точно в бороду, путаясь в ней.
Уже слышу свист, с которым Он втягивает воздух и маленькие песчинки-души.
С тех пор я встречал Его каждый год. Стоял у этого окна и ждал, всматриваясь в бороду, пытаясь вычленить каждый из сотни тысяч силуэтов. Но неведомым образом сразу же нашёл тётю, скончавшуюся через год после дяди. Бабушку и дедушку, ушедших в один год. Замечал их издалека, ещё крошечными песчинками, но точно знал, что это они. И только убеждался, когда старик проносил бороду сквозь наш дом.
23:57.
А два года назад в бороду угодил отец. Он умер прямо в новогоднюю ночь, вышел покурить в подъезд, и вдруг остановилось сердце. Отец не верил в мои рассказы об огромном бородаче, считал, что у меня просто проблемы с головой. Которые появляются аккурат под Новый год.
23:59.
Одна нога бородача перешагивает через девятиэтажку напротив. Песчинки летят к бороде.
— Давай! Иди сюда, ну! Показывай, кого у меня отнимешь! — я не понимаю, что говорю всё это вслух.
Среди летящих песчинок одна издевательски сверкает и влетает в бороду. Моё сердце пропускает сразу несколько ударов, но через секунду заходится с тройной скоростью.
Снова запиликал телефон. Краем глаза глянув на экран, вижу фотографию Лены. Но не успеваю чертыхнуться, как телефон замолкает. Вызов обрывается, оставив лишь грустное сообщение о пропущенном звонке.
Перевожу взгляд на окно. Борода уже практически передо мной, песчинка блестит наверху. Я вытягиваю шею, задираю голову. Вижу женский силуэт.
Мама?
Нет. Кто-то гораздо моложе. Кто-то с вьющимися тёмными волосами. Я до последнего не могу признаться себе, что знаю, кто это.
Бородач перешагивает наш дом. Призрачная борода проходит сквозь квартиру.
00:00.
Через стены слышатся радостные возгласы, топот, нестареющие новогодние хиты. Улица взрывается десятками фейерверков.
Справившись с оцепенением, бросаюсь к телефону. Не думая, набирая Лену. Пока мой звонок проталкивается через перегруженные сети, судорожно соображаю, что должен сказать и о чём вообще говорить. Но в трубке холодный голос сообщает, что абонент недоступен. Перезваниваю ещё. И ещё. И снова.
Но больше я её никогда не услышу.
Роман Давыдов