Накануне премьеры фильма Григория Константинопольского «Клипмейкеры» – про российский шоу-бизнес 1990-х – Men Today поговорил с исполнителем одной из главных ролей об откровенных съемках, любимой музыке и невероятной любви.
«Клипмейкеры» – это же фактически автобиография Константинопольского. Почему тебе вообще было интересно сниматься в фильме режиссера, который решил сделать кино про самого себя?
В чем мой интерес был? В том, что Константинопольский охрененный чувак, очень крутой, таких людей мало. Их надо любить и оберегать, потому что они немногое, что у нас осталось.
А в чем зрительский интерес?
В том, что через эту ностальгическую сказку, этот комикс можно проследить причинно-следственные связи. И, возможно, увидеть, где нами была совершена ошибка. Разглядеть ее внутри этого милого романтичного воспоминания, где у всех еще горят глаза, где царит наивное, глупое сознание, не понимающее последствий. Чтобы вновь не допускать тех же ошибок.
Я слышал, съемки этой милой сказки проходили иногда в нечеловеческих условиях.
Съемки шли зимой, и одна сцена снималась в стеклянном павильоне на ВДНХ. Туда нагнали 50-60 девушек. Не знаю их профессий, но выглядели они роскошно. Многие из них были «улучшены» – носы, груди, губы – что для 90-х, конечно, исторически недостоверно. И вот все мы в большом неотапливаемом помещении. А у меня все никак не получалось сыграть один эпизод.
А девушки, конечно, были не одеты?
Ну там по сюжету я заставляю их снимать лифчики, шорты – и танцевать голыми вокруг Богдана Титомира. Холод жутчайший. И дубль, дубль, дубль… Григорий Михалыч [Константинопольский] орет из вагончика: [блин], че ты там за хрень играешь, давай еще раз! И тут одна девочка говорит у меня за спиной: да [блин], ты уже можешь сыграть нормально или нет?! Мне стыдно ужасно. Потому что я понимаю, что за мной мерзнут какие-то красотки, а я вообще ничего не могу больше.
С тобой играл Владимир Епифанцев – главный апологет поедания мухоморов. Он тебя не посвятил в свою веру?
Ну, мухоморы я ел и до встречи с Епифанцевым. И мы про это, конечно, общались. На этих съемках мы встретились уже как старые приятели, потому что вместе работали в спектакле Филиппа Авдеева «Страх и отвращение в Москве». Он был и про мухоморы, в том числе. Да, Володя гениальный человек. Пример для подражания, кумир прекрасной молодежи, женщин и детей. И мой тоже.
В «Клипмейкерах» много артистов той эпохи, которых играют современные молодые актеры. Кто твои любимые музыканты 90-х?
Меня умиляла группа Hi-Fi с песней «Беспризорник». А еще группа «Божья коровка». Короче, вся лирика такая задушевная меня увлекала.
Ты ведь и сам клипмейкер: снимал для Tesla Boy видео на песню Compromise. А если бы дело происходило в 90-х, для кого бы ты хотел снять клип?
Для «Мальчишника», для «Руки вверх!», Аллы Пугачевой и для «Арии».
Вот это классный набор! А чем клипы того десятилетия по-твоему отличаются от нынешних?
Сейчас все стали искушенней, занялись эстетикой, концепцией, смыслами, формами. А тогда все делали кто во что горазд, не думая. Просто беззаботный угар. Применяли какие-то дешманские спецэффекты, и вроде эти клипы должны сегодня устареть, но нет, многие выглядят как некий видеоарт.
Ты ведь в театре сыграл знакового персонажа 90-х – художника Влада Мамышева-Монро в спектакле «Берегите ваши лица». Тебе какой герой самому все же ближе: клипмейкер Константинопольский или художник Монро?
Мне ближе я сам. Который находит связи между всеми этими людьми. Потому что, несмотря на огромную разницу между ними, в них есть какой-то общий мотив. Вот это самое публичное одиночество, сгорание: у кого-то со знаком минус, у кого-то со знаком плюс. Константинопольский по-моему сгорает от своей невероятной любви ко всем. Он может беситься и орать, так что хочется сбежать. А потом подойти между дублями, положить руку на плечо и сказать: «Горчилин, я тебя теперь любить буду всю жизнь, ты понимаешь?». И я думаю: [блин], и ведь будет же.
У тебя есть хоть тень сожаления о том, что ты так поздно родился – и все 90–е провел ребенком?
Оно могло быть, будь я другим человеком. У меня все-таки немножко «вялые руки»: я бы и в том времени особо не двигался, а ходил бы и ныл. Но мама и отчим говорили, что, несмотря на все ужасы того времени, и страх, и опасность – все равно они вспоминают о нем с теплотой.
У тебя в «Клипмейкерах», да и вообще довольно часто бывают откровенные сцены. Они легко тебе даются?
Тут все от партнера зависит. Просто я не самый раскованный перед дамами человек. Если ты с партнером законнектился, вы с ним заодно – тогда позволительно и послать друг друга, и руку пожать, и обняться, и на коленки присесть. А с кем-то коннекта не случается, и тогда действительно сложно. Это все-таки личное пространство человека, его тело. Я понимаю, что мы – актер и актриса, получаем за это деньги, сцену надо отыграть. Но вечное ощущение физиологического насилия меня не покидает. Повторю: это не со всеми так. Просто кого-то стесняешься, кого-то нет. Это нормально.
Константинопольский сказал про тебя: «Горчилин – очень неуверенный в себе человек, который пытается это компенсировать легким зазнайством». Ты согласен?
Ну, то что я неуверенный в себе – это точное замечание. Зазнайство – нет, это легкомысленное слово по отношению ко мне. Я не зазнайка, но прикрываю свои слабости каким-то снобизмом. Надо же как то защищаться.
Фильм «Кислота» так и останется твоим единственным полнометражным режиссерским опытом?
Ты знаешь, вокруг столько всего изменилось, что у меня наконец появилось время позаниматься собой. Посмотреть на мир вокруг, за пределами театра, которому я отдал десять лет. Вот у меня в планах в институт киноискусств поступить.
На режиссера?
Да. Ну не поступлю в институт, буду так заниматься кино. Все равно я всеми мыслями больше в этой профессии, чем в актерской. Просто так сложилось, что я не сразу встал в эту колею. Ничего нет в этом страшного. Ну, снял фильм лет пять назад. Значит, буду раз в пять лет снимать фильмы. Да хоть раз в десять лет.