— Мальчик еще очень слаб. Поэтому он побудет пока у нас. Потом мы переведем его в больницу. А оттуда или же в специализированный Дом малютки или Дом инвалидов.
— Господи, что же дальше? — тяжело вздохнула Елена Степановна.
— К сожалению, прогнозы неутешительные.
— Да, я понимаю. Скажите, а детей с таким диагнозом усыновляют?
— Не знаю, — честно ответила заведующая отделением. И добавила: — Мы ведь роддом, у нас совершенно другая специфика. Елена Степановна, заболевание очень серьезное, хотя... Нет, не знаю. Врать не хочу.
— Все ясно. Спасибо вам, до свидания.
— До свидания.
Возле двери Елена развернулась и спросила:
— Скажите, доктор, а могу я посмотреть малыша?
— Он сейчас в боксе, на капельнице.
— Ну, хоть через дверь, хоть через щёлочку, — настаивала Аничева.
— Ну, вы же там ничего не увидите, — на лице Ирины Дмитриевны растянулась умиляющая улыбка. Она понимала негодование женщины, стоявшей перед ней, бабушки, которая так сильно желала исправить ситуацию, что была согласна даже усыновить собственного внука.
— Ну, пожалуйста, — не сдавалась Елена Степановна.
— Хорошо, я вас проведу. Пойдемте.
Когда Елена увидела мальчика через чуть приоткрытую дверь бокса, то сразу поняла — вот он родненький, бедный ее мальчик. «Я заберу тебя отсюда, во что бы то не стало...».
Женщина снова рассказала о своем желании врачу, и в душе возникла такая легкость, будто с нее упали цепи.
Мальчик лежал в кроватке, сильно зажмурив глазки, как будто понимал, что если он их откроет, то ничего хорошего не увидит. Елену будто ножом по сердцу полоснули, и она поняла, что не оставит внука здесь.
***
Прошло две недели. Елена Степановна вновь приехала к дочери, но уже для того, чтобы рассказать о своем желании взять мальчика. К этому моменту женщина уже обратилась в соответствующие органы и выяснила, что над внуком она может оформить временную опеку, что позволит забрать его из роддома.
— ...Так вот, мне сказали, что раз я ближайшая родственница, бабушка, мне пойдут навстречу. Главное — документы все собрать, — объяснила она Юлии.
— Мама, зачем ты это все делаешь? — обеспокоившись поступком родительницы, спросила дочь. Они с мужем так хотели побыстрее забыть о случившемся в их жизни несчастье.
— Я видела его там. И я не оставлю мальчика одного.
— А меня ты спросила?
— Послушай, Юля, но ведь ты же сама сказала — бери его себе. Вот я и беру, — развела руками мать.
— Господи, мама! Что ты так все буквально воспринимаешь?!
— Но оставлять ребенка там — преступление. Ты сама отказалась от него.
— Преступление? А ломать дочери жизнь — это не преступление? — лихо развернула вопрос Юлия.
— А чем я тебе ее ломаю? — возмутила мать. — Живи спокойно со своим Николаем. Мальчика же я беру себе.
— Живи спокойно? Ты себя слышишь, мама? Как я буду жить спокойно, зная, что мальчик живет у тебя? Мой больной сын живет у тебя.
— Я хочу растить своего внука.
— Мама, я поняла, почему ты все это делаешь. Первый раз не получилось, решила второй раз, чтобы окончательно добить меня, да? Ты хочешь, чтобы я его взяла, да?
— Да никто уже тебя не просит, не заставляет, успокойся. Если бы я могла, то вообще ничего бы тебе не сказала.
— Нет, мама, ты специально меня доводишь. Решила, что мало мне горя — на, мол, получай до кучи, так? — У Юлии заметно стала возникать истерика.
— Юля, опомнись!
— Мама, я тебя прошу... Нет, я тебя предупреждаю, если ты это сделаешь... — далее Юля не смогла найти слов, злость и одновременно отчаяние не давали молодой женщине сообразить.
— Хорошо, дочка, будь спокойна, я тебя больше не потревожу, — Елена собрала со стола все бумаги, которые хотела показать Юле, — живи счастливо со своим Колей.
Мать ушла. Никогда раньше она не испытывала такого разочарования в Юлии как сейчас. Она не могла поверить, что с ней так разговаривала ее родная дочь, с которой она провела большую часть своей осознанной жизни, которую сама воспитала и сделала из нее человека — по крайней мере, так она считала. Каждое слово Юлии было словно жало осы, которое раз за разом наносило матери новый укол в самое сердце.