О чём стоит вспомнить перед Рождеством
...Христос родился в коровьем хлеву. Мне легко представить ту значительную картину, когда юная мать, в поисках лучшего места для новорождённого, укладывает его в ясли, на свежее сено. Нутро коровьих загонов вряд ли изменилось с тех пор. И сейчас тут низкая загородка для сена называется замечательным деревенским словом «ясли». Это в хлеву самое чистое место. В него приносили коровий корм. И то, что первыми запахами, которые узнал Иисус Христос, были запахи сена, навоза и парного молока, делает бесконечно трогательным и понятным тот необычайный момент, в который явился он на земле. И корова смотрела на него глазами языческой богини. Помните, у Гомера: «Богиня волоокая Гера». Все-таки запомнилось кое-что из Гомера.
Меня с детства занимало слово Спаситель. Как это могло быть, не верилось мне, чтобы мальчик, родившийся в бедной семье галилейского плотника и матери-рукодельницы, мог спасти мир? И от чего именно надо было спасать тогда этот мир? Теперь я понимаю, что отчасти эти детские безгрешные вопросы отдавали фарисейством. «Как может быть он Мессией, — высокомерно судили они. — Разве мы не знаем его? Не он ли сын плотника с Нижней улицы Назарета?»
Чтобы ответить на эти вопросы, надо вернуться в библейскую старину, тысячи на две с половиной лет. Тогда народ впервые воспринял божьи заповеди. Это были составные великой формулы нравственного здоровья людей. Далее с ними произошла жестокая метаморфоза. Ветхозаветные книги бывает больно читать. Бог общего братства где-то между книгой Исхода и книгой Чисел превращается в злобного маньяка, провоцирующего свой народ на расовую ненависть и кровопролитие, завещающего ему земли, богатства и власть над всеми другими народами. Неумная местечковая ярость сквозит в словах, приписываемых ему:
«Когда подойдёшь к городу, чтобы завоевать его, предложи ему мир. Если он согласится на мир с тобою и отворит тебе ворота, то весь народ, который найдётся в нём, будет платить тебе дань и служить тебе. Если же он не согласится на мир с тобою и будет вести войну, то осади его. И когда Господь Бог твой предаст его в руки твои, порази в нём весь мужской пол острием меча... А в городах сих народов, которые Господь Бог твой даст тебе во владение, не оставляй в живых ни одной души... увидишь между пленными женщину, красивую видом... приведи её в дом свой... если же она после не понравится тебе, то отпусти её...»
Иисусу, конечно, известны были эти слова. «Бойтесь закваски фарисейской», — учил он. Это означало, что современные ему учителя народные густо подсыпали в тесто общего сознания дрожжи злобы и ненависти. И тесто это быстро всходило. Чаяния народа, обиженного обстоятельствами истории, принимало формы уродливые и недостойные. Он ожидал явления человека необычайного, в котором копившаяся веками ярость нашла бы свой выход.
Вот в какую чудовищную поэзию всё это отлилось: «Как прекрасен царь-Мессия, происходящий из дома Иудина. Он опоясывает свои чресла, выступает и повелевает начать битву против его врагов, и побивает их царей и начальников, и нет столь могущего, кто бы мог выстоять против него. Горы он обагряет кровью своих избитых врагов; одежды, обагрённые их кровью, подобны гроздьям пурпурного винограда...»
Или вот ещё: «Господь отомстит за нас скопищам Гога. В оный час будет сокрушена сила народов; они будут как корабль, на котором сорваны снасти и сломана мачта, так что нельзя уже на ней поднимать парусов. Тогда Израиль разделит между собою сокровища народов — великую массу добычи и богатств, так что даже если среди него окажутся хромые и слепые, и те получат свою долю».
Это была не просто наивная глупость сознания, ограниченного узким национальным горизонтом. В мире пустила первые ростки упорная злоба на обстоятельства, жажда реванша и мести. В данном случае речь идёт о древней Иудее, но носителями этих идей в разное время будут разные народы. История двадцатого столетия даёт этому особенно ясные подтверждения.
Чтобы мир пришёл в равновесие, нужно стало, чтобы появилась другая идея. Если вглядеться в историю особым взглядом, то можно угадать следующую закономерность. Личность, меняющая картину мира, всегда приходит вовремя. Как будто само время материализует его из собственной нужды.
Христос пришел восстановить то, что было утрачено в злобном умствовании. Не отменить закон, а исполнить его. И вот над маленьким городком Вифлеемом взошла многоцветная прекрасная звезда спасения.
Со времени, когда пришёл Христос, можно стало говорить, что мир держится на простых истинах. Но при этом надо помнить, что нынешние банальности когда-то начинались как великие откровения. Священное имя Христа и до сей поры остаётся великим средством утвердить на земле те простые истины, без которых человечество давно перестало бы существовать. Самая великая из банальностей уже две тысячи лет звучит так: «Делай другим то, чего хочешь для себя». Вот и всё. Новый Мессия, принёсший в мир вместо меча эти простые истины, показался вначале смешным. Ни на какого Мессию не похожим. Но когда у исповедников ненависти стала уходить из-под ног почва, он показался опасным, и они убили его. Это и есть высшая мера фарисейства. С тех пор всё содержание земной истории в той или иной мере лишь отражает начавшееся противостояние. В трагедии Джордано Бруно, Николая Вавилова, или даже простого солдата, не вернувшегося с чеченской или теперешней войны, есть явный отпечаток фарисейского наследия и того, что ему противостоит. И пока мы умеем различать, кто тут прав и кто виноват, мы исповедуем Христа, даже если и не верим в Бога.
Я предполагаю, что у человечества может оказаться такая короткая память, что из неё изгладится даже имя Иисуса Назаретянина. Но то сопротивление, которое пришло в этот мир вместе с ним, будет и тогда поддерживать его равновесие, и в этом смысле Иисус настоящий спаситель мира.
В земной истории Иисуса Христа есть, по крайней мере, три чудесных поучительных момента.
И самый великий человек обязан владеть простым ремеслом. Иисус унаследовал мастерство плотника. Если уточнить, то он скорее был столяром. По-русски, плотник — это тот все-таки кто ставит дома. Столяром он был, видимо, не плохой квалификации, потому что, по преданию, ему и приёмному отцу его, Иосифу, некий местный царёк доверил даже сработать себе трон. А в основном они делали кровати. Ложа любви и смерти. Причём, Иисус нередко исправлял в них погрешности своего отца. Значит, руки у него, должно быть, пахли сосновой стружкой и были в рубцах от порезов и в янтарных мозолях. Как не назвать после этого занятие плотника благословенным.
Он не имел, как бы сейчас сказали, систематического образования. Он не учился в школе. И вот думаешь, пообтеши он свой свежий природный ум этим самым систематическим образованием, вышел бы из него такой же безоглядный реформатор? Остался бы его взгляд на вещи таким же смелым? Возможно, что и каждый человек рождается со своей единственной правдой, только забывает о ней, заблудившись в книжном знании. Не убиваем ли мы в себе, в какой-то степени, Христа, столкнувшись с диктатурой книжных мнений, с диктатурой устоявшейся школьной премудрости?
Его ученики были почти сплошь из галилейских рыбаков. Сильные, опалённые солнцем парни. У них не было изощрённого ума, но именно они произвели величайший переворот в человеческом сознании. Факт этот потрясает. Именно он убеждает в могуществе и ценности любой отдельно взятой человеческой личности. Надо в неё только вдохнуть веру и истину.
Иисус Христос говорил прекрасным языком. Если бы он захотел что-нибудь написать сам, это было бы, вне всякого сомнения, выдающимся литературным образцом. После него и так утвердился в писательстве труднейший жанр притчи. Вот какое, например, есть блестящее у него метафорическое описание дикого цветка: «Посмотрите на полевые лилии, как они растут. Не трудятся, не прядут. Но говорю вам, что и Соломон во всей славе своей не одевался так, как всякая из них».
Он не был аскетом. Любил застолья с вином и разговорами. Он имел влияние на женщин. Они, вот именно, боготворили его. В нём в высшей степени присутствовало то, что называем мы обаянием, харизмой, божьим даром. Он был тонким знатоком человеческой души, умел тронуть её самые сокровенные струны. Один только недостаток, на мой взгляд, был в нем — он почему-то недолюбливал собак. Это может следовать из одного Его высказывании о фарисеях, для которых вся человеческая мудрость — ничто, не стоит их питать общей мудростью, как не стоит метать крошки со стола бездомным псам... Впрочем, может, это простое сравнение, и псы тут вовсе ни при чём...
Вот эпизод совершенно потрясающий. Его невозможно было бы выдумать... На Голгофе прибиты к крестам три человека. Христос и два разбойника. Все трое на крестах разговаривают. И здесь отношение к Христу разделило людей на два вечных непримиримых характера. Один злословит целый мир, другой пытается угадать зерно истины. Сюжет колоссальный, но что-то не помнится, чтобы великая литература интересовалась им. Тут, на кресте, Христос обрёл себе последнего ученика. И, кстати сказать — первого поселенца христианского рая, первого отмеченного божьей благодатью праведника. И этим закончился спор о вере и безверии, о земном и духовном, о преходящем и вечном. Разбойник по левую сторону умер в злобе, проклиная и ненавидя весь мир. Тот, что по правую — в последний мучительный миг глотнул воздух истины. Весь жестокий парадокс его непутёвой жизни в том, что самое значительное и счастливое мгновение её случилось здесь, на кресте. Он узнал пронзительную радость сочувствия ближнему... После этого легко представить, что и сейчас весь мир как бы на Голгофе. Эти два непримиримых варианта человеческого сознания противостоят в мире. И от того, какой возьмёт верх, зависит окончательная его судьба... Не потому ли именно сейчас, в начале третьего тысячелетия от рождения Христа, его авторитет подвергается такому решительному натиску. Христос, как и прежде, участвует в борьбе за спасение мира...