О книге Нила Стивенсона «Семиевие».
«Если б мир был всегда справедлив, разве б мы стали бороться?
Если б не долгая ночь, не холод и не темнота —
Как бы мы научились ценить каждый блик восходящего солнца?
Если б счастье давалось легко, как бы мы научились мечтать?..»
Елена Войнаровская
До сих пор из этой серии я читал только Цысиня, но теперь, кажется, начинаю понимать принцип отбора произведений для неё: все книги объединяет технологическое развитие. Может показаться странным, какая же НФ без технологий, но, по крайней мере у Цысиня и Стивенсона эти технологии отнюдь не являются декорациями, напротив, они едва ли не важнее сюжета. А уж как детально, подробнейше описывает технологии Стивенсон в «Семиевии» — это просто конфетка для ценителей как твёрдой НФ, так и научпопа на темы точных наук. Впрочем, чего ж и ждать от автора-математика-программиста. Это такой отдельный вид авторов, которые восторгают меня больше, чем что-либо другое, моя излюбленная триада – Виндж, Иган, и вот теперь Стивенсон. Цысинь инженер, Рейнольдс физик. Обожаю! Но фантастические прогнозы математиков-программистов на удивление точнее прогнозов специалистов других областей.
По словам самого Стивенсона, книга началась с изучения им угрозы космического мусора. После этого он совершил поистине колоссальную работу, погрузившись в горнодобывающую промышленность, в промышленное освоение астероидов, в орбитальную технику и в проектирование гигантских машин, в групповую робототехнику и роевой интеллект, в физику движущихся цепочек, наконец, в генетику. На всё про всё у него ушло семь лет – вот так пишутся гениальные романы. Забегая вперёд, скажу, что и социологическая сторона предмета повествования у Стивенсона проработана до мелочей. «Семиевие» — это эдакая смесь «Руководства астронавта по жизни на Земле» Криса Хэдфилда (именно, научпоп!) и «Марсианина» Энди Уира с сюжетом слегка побогаче и небольшими вкраплениями боевика. «Таинственный остров» наших дней.
Луна раскололась, спустя два года затопив Землю огненным дождём, в эти два года люди бросают все силы на то, чтобы создать возможность для выживания популяции в космосе. Отбирали в эту популяцию лучших учёных, а также с каждого этноса по паре. Спойлер: отправить смогли не всех, поэтому за несколько недель до конца американская президентша, словно бы вылезшая из поставленного на паузу «Не смотрите наверх», чтобы не терять время и напакостить где-нибудь ещё, сначала сбрасывает ядерную бомбу на взбунтовавшийся по этому поводу Эквадор с Венесуэлой, затем влезает в латаную-перелатаную ракету и несёт свои комплексы, тщеславие, жажду внимания, лести и власти на орбиту в общество будущего. Раскалывает его, катастрофически снижая общие шансы на выживание. Пожалуй, проблема учёных действительно была в том, что они не посвящали общество в подробности и обоснования своих действий, и не предлагали свою версию, пусть не до, но хотя бы сразу после версии президентши. Поразительно, как одна единственная корыстная особь может навредить проекту огромной степени важности. В то время как одни совершенно рационально причисляют себя к ресурсам и без оглядки жертвуют собой ради выживания всего Ковчега, эта особь не просто блещет эгоизмом, но и умудряется создать себе общество поклонников, заболтав их совершенно антинаучными рассуждениями. И чем дальше в лес, тем больше по дрова:
Основной сюжет заключался в том, что Джей-Би-Эф и ее внутренний круг все больше и больше отрывались от действительности. Луиза сравнила это со всплеском спиритизма после Первой мировой войны. В двадцатые годы те, кто так и не принял массовые потери в окопах и от послевоенной эпидемии «испанки», уверили себя, что могут разговаривать с усопшими близкими, то есть избавились от необходимости горевать под предлогом, что в сущности ничего не произошло.
Прямо как у нас:
– Ты исходишь из предположения, что у нее есть план, – откликнулась Луиза. – Я в этом сомневаюсь. Ею движет желание добиться власти. Она делает на этом пути какие-то шаги, а рациональное объяснение для них сочиняет уже потом.
Несколько раз в романе всё было настолько плохо, что я переставал отличать реакцию на события «Семиевия» от реакции на забывшиеся негативные сны, и целыми днями ходил буквально под прессом, хотя ничего подобного со мной от книг никогда не бывало.
В итоге случайным образом выжило семь женщин, способных рожать. (Отдельное восхищение тем, что они сообразили, как зачать, не имея ни мужчин, ни запасов спермы, отдельное восхищение тем, что уже во время второго поколения они смогли воспроизвести игрек-хромосому. На фоне всего этого решение вопроса о генетическом разнообразии даже не кажется чем-то выдающимся, хотя оно и однозначно важно для выживания). Среди выживших будущих матерей – и президентша, и бунтарка Аида, перехватившая у президентши власть и допустившая в своей части Роя каннибализм от безысходности, вообразившая, что этому нет прощения, и что осуждать её и её детей будут вечно, хотя, как сказала обитателям Ковчега психолог Луиза, их пугает не то, что Аида каннибал, а то, что её присутствие постоянно будет напоминать им, что и сами они не раз об этом задумывались. По-хорошему, Луизе с её менопаузой следовало бы тут взять всё в свои руки и начать работу, ведь последствия этих травм отразятся на вражде между будущими расами. Но они как бы забывают про это вообще, тратя все свои мозговые ресурсы на генную инженерию ради усиления в собственных детях тех или иных черт. В итоге получилось несколько симбиотических рас «синих», и «красные»: одна самостоятельная, но превосходящая всех (заведомо для борьбы), одна – с несколькими подрасами на все случаи жизни (снова заведомо для борьбы), и одна, не желающая ни с кем соперничать. Какое-то время меня мучил вопрос, зачем вообще пятеро способных рожать женщин плюс шестая с менопаузой оставили в живых президентшу и каннибалку. Вопрос нравственности. То самое идеальное человеческое несовершенство, о котором пишет Дукай, и которое придаёт прелесть всему живому, пусть даже оно временами приводит к фатальным ошибкам. Устрани они Джулию и Аиду – чем бы стали от них отличаться? Да, возможно, у их правнуков не было бы изначальных причин для ссор, но в таком случае они бы неизбежно рано или поздно появились – такова природа человеческого общества. Конечно, может быть, то генетическое вмешательство и полностью бы ликвидировало такую возможность, сделав все расы симбионтами. Однако потрясающе символично то, что оставив живыми и способными размножаться Джулию и Аиду, эти люди в буквальном смысле перенесли в будущее человечество недостатки прежнего. Тут уже наступает очередь философских вопросов, вынесенных в эпиграф.
Цель — это нечто более важное. <…> И даже пускай никто – пока что – со мной ею не делится, мне нравится ощущать, что она есть. Люди, которые утверждают, что ими движет Цель, ведут себя иначе – и в целом лучше – чем те, кто служит другим хозяевам.
– Это что-то вроде веры в Бога?
– В каком-то смысле – да. Только без теологии, Священного Писания, ослиной упертости и догматизма.
Однако на этом символизм не заканчивается. Потому что во-первых речь о выживании, а выживание подразумевает не только «долетели, живые, готовы плодиться и строиться», но и доказательства выживания – на многие поколения вперёд. А во-вторых, выжили все. И те, кто скрывался под землёй, и те, кто скрывался в глубине Марианской (и не только) впадины. И это ещё две отдельные расы, причём водная путём селекции неплохо так видоизменилась за пять тысячелетий. Возможности технологического и социального развития этих рас различны и зависят от пространства и ресурсов (какова предусмотрительность и широта угла обзора автора!). Обе расы родственны двум орбитерским расам: подземные происходят от Руфуса, отца Дины, породившей динайцев, а водные – от жениха Айви, породившей айвинцев. Первое родство пришло к конфликту, последнее платоническое родство неожиданно умудрились восстановить. Это самая душещипательная сцена во всём романе, и она стоит того, чтобы до неё дочитать. Без этого луча света/надежды сюжет и в самом деле грубо бы обрывался. Судьба всего выжившего человечества – это судьба не одних только орбитеров (о которой нам повествуют первые две части и большая часть третьей), но хотя бы зачатки отношений между разделившимися ветвями, — контакт. И… есть контакт!
И кто после такого символизма посмеет сказать, что Стивенсон плохой писатель?.. В отличие от того же Уоттса, слепившего вкривь и вкось кучу теорий в «Ложной слепоте» и совершенно пренебрёгшего не то что развитием характеров, а характерами вообще, речевыми характеристиками, интерьерными и экстерьерными описаниями (это называется пейзажем, даже если речь идёт о внутренностях космических кораблей, но, чёрт побери, у Уоттса все помещения на одно лицо, потому что не описываются никак, и бедному читателю попросту непонятно, кто где находится, откуда выходит и куда входит), и наконец, доступностью сюжета для понимания читателем. Чукча не писатель, в отличие от Стивенсона. В «Семиевии» прописано и объяснено буквально всё. Этот роман совершенен! Прошло несколько дней с момента прочтения, а я уже хочу взять и перечитать!
ПыСы. Переводчик удивил. При той лёгкости, с которой глаз скользит по тексту, иной раз встречаются такие ляпы, что не знаешь, что и думать. Самолёт, например, выдвигает «целую фалангу колёс», или же учёного «выдёргивают прямо с фулбрайтовской стипендии», или слово «клуша» употреблено там, где имелось в виду слово «рохля», и непостижимым образом описывает физическое строение тела, или же попадается вовсе непонимание разницы в употреблении совершенного и несовершенного вида: так, герои «всю дорогу преодолели под густым пологом облаков». С другой стороны, он выправил все ошибки Стивенсона в русских именах и фамилиях, которые даже вызывают уже лёгкое раздражение: если уж береёшься вводить русских персонажей, так пробей, какими бывают имена и фамилии, ты ж всё-таки Нил Стивенсон, а не киношная голливудская компания...
ПыПыСы. Оставлю тут ещё одну цитату:
В глубине души он предпочел бы, чтобы его родные уже умерли.
Несколько дней назад он произнес эти совершенно невозможные слова Луизе, и она лишь кивнула:
– Такое сплошь и рядом происходит с теми, кто ухаживает за родственниками на последней стадии Альцгеймера или чего-то подобного. К их мукам добавляются еще и чудовищные стыд и чувство вины.
– Но ведь у Амелии нет Альцгеймера, просто она…
– Это неважно. Когда ты ее видишь, когда разговариваешь с ней, тебе тяжело. На каком-то уровне сознания твой мозг хочет, чтобы то, от чего тебе тяжело, прекратило существование. Простейшая реакция. Она не означает, что ты плохой человек. И равно не означает, что ей следует поддаваться.