“… в ночи с 4 на 5-е апреля сего 1837 года от внезапного и чрезвычайно высокого наводнения реки Западной Двины подвергся опасности Динабургский большой форштадт, жители коего находились в бедственном положении.
В это время здешние евреи Шлёма Иерусалимский, Залман Кляцкин и Лейба Меркин, движимые усердием и состраданием к человечеству, в темноте ночной бросились в лодке спасать от видимой погибели людей, кричавших и просивших помощи, из домов, в воде находившихся, с быстрым стремлением на них льда в больших глыбах.”
Это выдержка из “Дела по рапорту Динабургского городничего о спасении якобы при наводнении Динабурга евреями Кляцкиным и Ерусалимским некоторых лиц от утопления.” Дело хранится в НИАБ - Национальном историческом архиве Беларуси, поскольку Динабург был уездным городом Витебской губернии.
Поступил сигнал - надо проводить расследование. И чиновники для особых поручений принялись “отбирать” показания с тех, кто стал жертвами наводнения.
Рассказы получились довольно страшные.
“Динабургского провиантского №1 магазейна вахтер Николай Максимов показал:
Квартира его была затоплена по верхние косяки окон, он спасался на чердак, только не нашел никакое средство с чердака выбраться, но еврей Шлома Иерусалимский с евреем же Залманом Кляцкиным и еще каким-то, в распоряжении их бывшим, приехали под чердак, взяли на лодку и перевезли на сухой берег, на чем и утвердился вахтер Николай Максимов.
Денщик унтерцейхвартера 12 класса Горбунова Василий Иваненко показал:
Во время внезапного наводнения барин с женою переправились на сухой берег, а его, Иваненку, и кухарку оставили в доме с приказанием спасать на чердак вещи. Но как сильное стремление с льдом воды начало ломать дом, он сам несколько разов на лодке пущался в опасность, но сила воды и льда ему воспрепятствовала.
А уже евреи Ерусалимский и Залман Кляцкин, пробравшись чрез лёд, взяли его на лодку с чердака и перевезли на сухой берег, на чём и утвердился Василий Иваненко.
Анна Иванова, динабургская жителька, показала:
Когда самое стремление воды и льда на дом барыни её, дворянки Богдановской, начало действовать, сама барыня успела спастись на сухой берег, а они с другою служанкою, Катериной Литинскою, остались для спасения вещей на чердаке.
Только в мгновение весь дом наполнился водою и они не имели средств к спасению, влезли на печь и там ожидали участи. Когда же кричали, прося помощи, евреи приехали в лодке прямо в окно, сняли их с печи, которая уже начала от воды разрушаться, и перевезли их с большой трудностью между льда на сухой берег, на чём и утвердились”.
Бюрократический штамп “на чём и утвердились”, разумеется, означает, ответственность свидетелей за их показания. Но в нашем контексте клише превращается в поэтический образ: спасённые из бушующей стихии вновь обретают твёрдую почву под ногами.
Показания Анны Ивановой крутятся в голове как кино. Вот служанки мечутся по комнатам по щиколотку в воде. В руках тюки с бельём. Воды всё больше. Куда бежать? Барынино добро уже не спасти. Руки разжимаются. Платья плывут по комнате, напитываются водой, тонут. Вышивки, кружева, пуговки смутно маячат на дне. Задыхаясь от страха, девушки лезут на печь. Поджимают ноги: ледяная вода всё выше, пробует лизнуть. Лежанка стремительно остывает, печка тает как весенний снег.
- Помогите!
Кричать толку нет: сквозь грохот льдин и треск дерева никто не услышит. Вдруг – удар в окно. Створки распахиваются, и в окне небесными ангелами появляются “похвальные евреи”.
“Динабургской жандармской команды рядовой Федор Горячев, показал:
Командир его, капитан Колен, приказал с квартиры своей перевозить канцелярию и вещи в безопасный дом, и сам туда же отправился.
Пока они с товарищами приготовляли, внезапно окружила вода и льдом начало ломать надворные строения. В то же время евреи Шлёма Иерусалимский и Залман Кляцкин подъехали на лодке взяли всех их троих с чердака и тогда уже общим старанием спасли бумаги канцелярии и некоторые вещи, на чём и утвердились”.
Нас в этом деле особенно трогают две вещи.
Во-первых, Залман спасал людей, невзирая на вероисповедание и положение в обществе. Это простые люди:
· служанки Анна Иванова и Катерина Литинская,
· рядовые Гвоздиков, Любабащинский и Горячев,
· фейерверкер Воронцов,
· бомбардир Щербаков,
· канониры Естев, Кухарев и Зверев,
· вахтер Николай Максимов,
· денщик Иваненко,
· мещане Зуська Вульфсон и Михель Лейбович Вовси с семействами. Вот на этого последнего давайте обратим особое внимание, мы ещё к нему вернёмся.
Сколько родов не прервалось благодаря Залману. А ведь ему самому тогда ещё не было сорока, и дома - жена и два маленьких сына.
Подумаешь об этом, и кажется: нет в истории посторонних. Кого-то спас твой прадед, кто-то спасёт твоего правнука, и все мы друг другу немножко родня.
А во-вторых, Залман спас бумаги жандармской канцелярии, а значит, у кого-то есть шанс найти сведения о предках. Если, конечно, канцелярия господина Колена, выйдя сухой из воды в 1837-ом, благополучно пережила следующие катаклизмы. Залман, таким образом, тоже причастен к генеалогии. И сам в историю вошёл, и чужую историю сберёг.
И городничий, и спасённые - все просили наградить “похвальных евреев”. Но хлопоты о награде с размаху налетели на бюрократическую дамбу: начальство ограничилось выражением “признательности за благонамеренные поступки”.
Герои инициировали пересмотр дела. Борьба с бюрократией затянулась на два года и оказалась трудней, чем борьба со стихией. Наконец, Его Императорское Величество высочайше соизволил повелеть: Динабургских мещан евреев Шлёму Иерусалимского и Залмана Кляцкина наградить серебряными медалями “За спасение погибавших” на Владимирской ленте, для ношения в петлице.
Такой медалью награждали представителей всех сословий и возрастов (включая детей), за “подвиг человеколюбия с риском собственной жизни.” За одного спасённого давали серебряную медаль, за нескольких - золотую, так что Залман и Шлёма, если честно, заслужили по золотой.