Приснился мне однажды сон: будто посылают меня на Луну, да к тому же ещё и вместе с сынишкой. И так всё ясно представилось, так отчётливо, что проснулся я среди ночи в холодном поту и в совершеннейшем нервическом возбуждении.
Зачем меня на Луну посылали, ей-богу, не знаю. Человек я смирный: не то, что на Луну, — на обыкновенном самолёте, и то летать не приходилось. Может, для каких-нибудь научных наблюдений?
Зато сынишка очень обрадовался. Он у меня ещё маленький, но смышлёный и вполне даже самостоятельный. Оказывается, у него для путешествия на Луну всё давным-давно приготовлено — и сапоги, и фуражка, и фонарик. А жена ему ещё какие-то ботиночки синенькие суёт, с завязочками: возьми, мол, сынок — если что, переобуешься! Сынишка, конечно, ни в какую: мол, бу-бу-бу, что я, маленький, что ли? «Ладно, — говорю, — давай, мать, свои ботиночки! Авось, пригодятся. Не ровен час, ноги промокнут!» Только хотел я ботиночки в мешок запихать — гляжу: а у меня и мешка-то ещё никакого нет! Я же ещё и собираться не начинал! А ну как за нами машина сейчас приедет?! Тут я, конечно, заволновался во сне, засуетился — аж сердце прихватило. «Мать, — кричу, — помогай! Давай бутерброды режь, что ли! И сапоги неси, и штаны со штрипками!» А сам за тарелки схватился: две глубокие для первого, две мелкие для второго и два блюдца для сладкого. А ещё же и вилки с ложками не забыть, и чашки — всё-таки на Луну летим, не куда-нибудь в санаторий. Да и рубашку надо взять понаряднее, и галстук повязать, и белья захватить пару. В общем, дел невпроворот.
Тут и в самом деле машина за нами приехала, вроде пикапа. А в ней народу битком — ясное дело, всем на Луну хочется. Сидят, галдят: «Почему, мол, не едем? Какая-такая задержка?» А потому не едем, что я ещё не собрался: тарелки в газету заворачиваю. А сынишка рядом вертится, перед глазами мельтешит: «Пап, а пап, ну когда же? Пап, а пап, ну скорее!» «Молчи, — говорю. — Не видишь: для тебя же стараюсь! Прилетим на Луну, кушать захотим — куда мы без вилок-ложек? Отойди, — говорю, — в сторонку подобру-поздорову, а то мешаешься только!»
Хватился — ножика, и того нет! Как быть? Ладно, думаю, у сынишки одолжусь. Молодец он у меня всё-таки… А у самого на душе неспокойно, мысли тревожные: что у него за ножик? Одно слово: перочинный. Может, колбасу им и нарежешь, а ну как придётся на Луне с какими-нибудь страшилищами биться? Надо будет по дороге палку срезать, что ли — всё же на первое время какое-никакое, а оружие…
Тут и шофёр пришёл, вежливый такой, с усиками: «Что же это вы, товарищи, не готовы? Может, вам помочь чем?» Интересное дело, думаю: с чего это он такой вежливый? Я-то уж знаю, научен: чуть что шофёру не так — сейчас матюгаться начнёт. А этот — скажите, пожалуйста: «Может, вам помочь чем?» Не иначе, думаю, как поручение у нас с сынишкой такое важное и ответственное, что ему и ругаться-то на нас совестно. «Что ж, — говорю, — отчего не помочь? Помогайте. Давайте вон ту мясорубку в тряпочку заворачивайте!»
Больно уж мы с сынишкой котлеты любим. Сам-то я котлеты крутить не умею, не научился, а жена — вот жалость! — с нами не летит, на Земле остаётся. Да ладно, думаю, может, найдётся какая-никакая сердобольная тётенька, подсобит нам с котлетами. Вот мясорубка и пригодится!
Тут как раз жена из булочной прибежала. «Вот вам, — говорит, — бутерброды на дорогу, вот сахар в чай класть, а это тебе пирамидон от головы на случай чего. Гляди, — говорит, — не перепутай, а главное, сына береги! Один он у нас. А вы (это она уже водителю) мясорубку-то положите, откуда взяли!» — «Да я ничего, это мне ваш супруг велел». — «Положите, положите! Ишь ты какой прыткий (это она уже мне говорит). Котлеты ему тётеньки крутить будут! Знаем мы этих тётенек. Да и вас, мужиков, знаем: не первый год замужем!»
Ну, разобрали мы мясорубку, сели с женой на дорожку… Батюшки, а сынишка-то где? Нету. Вот так всегда: нам на Луну лететь с ответственным поручением — а его и след простыл! Ладно, думаю, далеко не убежит, здесь где-нибудь шляется. Вот прилетим на Луну — всыплю ему пару горячих!
Вдруг глядим: а из машины, что вроде пикапа, целая делегация к нам на пятый этаж поднимается — толстый гражданин в шапке-ушанке и валенках, какой-то бойкий старичок с арифмометром и тощая девица в очках: «Скажите, пожалуйста, это не ваш мальчик только что своим перочинным ножиком все колёса у нашей машины изрезал?» И сынишку нашего за руку ведут. «Так и есть, — говорим, — наш мальчик». «А вот сейчас будем протокол составлять. Платите штраф — пятьсот миллионов!»
Сынишка, понятное дело, в слёзы: «Я, мол, не знал, дяденьки-тётеньки, я думал, это амфибия». Ну что с него возьмёшь: дурачок ещё. Какая-такая амфибия посреди Москвы? У нас тут и моря-то никакого нет, одни лужи! Я и говорю им: «Видите, мальчик ошибся, думал, что это амфибия. Просто недоразумение, и всё!» А те ни в какую. Особенно старичок горячится, всё мне арифмометром в лицо тычит: «Знать, мол, ничего не знаем, будем протокол составлять! Это ж подсудное дело! Вы нам экспедицию на Луну срываете!» А девица тощая подвизгивает: «Ах, какой ужас! Ах, кошмар! Вот сейчас у меня истерика начнётся! Несите скорее компрессы!» И толстый гражданин в валенках не отстаёт — хвать шапкой об пол: «Я тут самый главный начальник! Вот мой мандат!»
Спорили мы с ними, спорили, а до чего доспорили, даже и не знаю: не досмотрел сон-то. Только пришлось им, видно, не солоно хлебавши обратно с пятого этажа вниз идти. Да и водитель пригорюнился. «Разворачивайте, — говорит, — свои тарелки обратно, никуда мы сегодня не поедем. Не на чем. Откладывается экспедиция!»
…В общем, проснулся я в холодном поту, огляделся, прислушался. Вроде всё тихо, мирно. Жена спит, сынишка в соседней комнате посапывает, и ни на какую Луну никто меня не посылает. И так мне стало хорошо, так спокойно! Встал я, пошёл на кухню, выпил стакан кефира — и снова спать лёг. Авось, думаю, чего получше приснится.