Ребята, я поздравляю вас с наступающим праздником, пусть грядущий год окажется добрее ко всем нам, пусть никто не тревожится и просыпается с желанием жить. С Новым Годом!
Для себя у Силы Пикабу прошу одного: заниматься любимым делом (писать истории) всю свою жизнь. Вы можете внести свою лепту и поддержать меня как автора: https://t.me/its_edlz - здесь можно прочитать другие истории; https://vk.com/itstyere - сюда можно приходить, добавляться в друзья, я не всегда отвечаю (т.к. чаще обитаю в телеграме), но добавляю каждого желающего. Приятного чтения!
***.
Все, что никак, никаким образом, ни в одном из миров любой вселенной, не могло произойти, произошло. А то, о чем грезилось, мечталось, о чем шепталось в курилке, что рисовалось на полях толстых тетрадок с неровным восходящим почерком, обросло сизыми урывками дыма, таяло, как дым, оставляло горькие привкус на обкусанных губах, слезило глаза, как дым, прилипало к одежде, как дым, но не осязалось, не воплотилось. Всхлипнуло, умерло за плинтусом, да там же и было похоронено.
Аська бежала по перону, с рюкзаком наперевес. В рюкзаке, к сожалению (или к счастью), уместились нехитрые пожитки. Пара толстовок, широкие вельветовые штаны, убитые, однако продолжающие верно служить кеды, книжка о морфии в искусанной обложке, зубная щетка в пластмассовом футлярчике, нижнее белье, носки, душистое мыло, что служило и мылом, и шампунем, пакет с хлебом и дешевой колбасой, которую не стали бы есть даже дворняжки, ютившиеся у входа на вокзал.
Аська бежала, захлебываясь слезами, вдыхая крупные хлопья снега. Вот бы успеть, вот бы повезло хотя бы раз за треклятую неделю!
Аська уже натурально рыдала, правда, от облегчения, протягивая проводнице паспорт и сложенный вдвое билет. Суровая дама в годах, с губами-ниточками, хмыкнула, увидев, несчастный, многострадальный билет, покачала головой, увидев смачный синяк под правым глазом Аськи, ничего не сказала, сверила данные, посторонилась и пропустила девушку в тамбур.
Уселась Аська на свою полку (нижнюю, на которую в последний момент выцарапала билет), и только тогда выдохнула, вдохнула, прикрыла глаза, откинувшись назад, стянула с головы вязаную шапку. Взъерошенная, коротко обстриженная неумелой рукой молоденькой парикмахерши. Достала карманное зеркальце, кое-как пригладила волосы. Слезы снова начали подступать, но Аська взяла себя в руки. Чего тревожиться из-за волос, отрезанного не вернуть. Были до пояса, собиравшиеся в тяжеленную каштановую косу. Проданы и ладно, деньги нужнее прически.
Короткая стрижка подчеркивала миловидные черты лица, открывала всему миру огромные карие глаза, с тревогой таращившиеся в окружающий мир (а раньше наблюдавшие за миром с любопытством и восторгом), только Аське казалось будто стрижка сделала нос крупнее, чем он был на самом деле, оголила торчащие в стороны уши. Аська быстро убрала зеркало, скукожилась, мрачно подытожив, что отрастит потом обратно. Все не так, все не так.
- Здравствуйте, - вежливое приветствие вырвало Аську из омута мыслей, в который она начала медленно погружаться. Она, подгоняемая обстоятельствами, даже не заметила, что кто-то из спутников уже успел расположиться на месте, упрятав сумки под полку. Аська заметила, что на столике стояла бутылка минеральной воды без газа, пакет с пирожками, остальная снедь выглядывала из другого пакета, убранного под стол.
Пожилой мужчина в очках-половинках, сползших на кончик крючковатого носа, снежные волосы и короткая снежная борода, присел напротив. На морщинистой шее красовалось украшение в виде когтя.
- Здравствуйте, - пискнула Аська, поворачивая лицо так, чтобы синяк не был заметен. Мужчина выпростал вперед руку, с полуулыбкой подался вперед. Аська пожала теплую ладонь и даже чуть улыбнулась в ответ. Заметила, что протянул он левую руку, а правой попросту не имелось — рукав теплой фланелевой рубашки безвольно свисал. Аська почему-то застыдилась, к щекам прилила кровь.
- Виктор Николаевич, - представился попутчик.
- Ася, - проклекотала Аська. Голос ее устал и где-то в голове промелькнула мысль, что если начнется долгая, утомительная беседа, то девушка не сможет ее поддержать. Разговаривать с незнакомцами не хочется и не любится, разговаривать с пожилыми незнакомцами — слушать развернутые истории из жизни, вежливо кивать, абстрагируясь и погружаясь в себя поглубже, авось не придется ничего выдавать, кроме кивания. Только вот попутчик убрал руку, не стал ни о чем расспрашивать, скользнул лишь хитрым прищуром по неказистому фиолетово-синему пятну под Аськиным глазом, ловко развязал пакет с пирожками и жестом пригласил угощаться.
- Ой, нет, что вы, - залепетала Аська, растерянно заморгав, - у меня бутерброды.
- Как хотите, Ася, - Виктор Николаевич достал из пакета под столом эмалированную кружку, поставил рядом с бутылкой.- Могу лишь вас заверить, что пирожки эти — страсть как хороши. С картошкой и грибами, но попадаются и капустные, ничем не хуже тех, что с картошкой. С мясом тоже вроде бы имеются, если я их не слопал, пока сидел в зале ожидания.
Аська порылась в рюкзаке, извлекла бутерброды.
- Угощайтесь тоже, - смущенно пробормотала она. Бутерброды смотрелись крайне грустно на фоне золотистых пирожков, явно слепленных с любовью. С какой угодно - с любовью к готовке ли, к каждому, кого угощать ими придется ли.
- Спасибо, - попутчик благодарно склонил голову.- Тогда надо бы чаю нам сделать да поужинать.
Проводница прошлась по вагону, проверяя не осталось ли кого из провожающих. Поезд тронулся, проводница вернулась, чтобы еще раз проверить документы, постельное белье, пожелать доброй дороги и поздравить с наступающим праздником. Аська увидела, что кое-где вагон украшен мишурой, на окнах прилеплены вырезанные из бумаги снежинки, а сама проводница из суровой дамы превратилась в смертельно уставшую, но немного преобразившуюся, когда Виктор Николаевич предложил угощаться и ей, взяла парочку, вывалила столько благодарностей, сколько смогла.
- Итак, чай, - Виктор Николаевич хлопнул себя по колену рукой, выудил упаковку с одноразовыми заварочными пакетиками, вторую кружку. Аська вспомнила о своей чашке со смешными енотами, которая осталась там, где осталась, взгрустнула, потом забеспокоилась — совсем не подумала о том, что надо бояться данайцев, дары приносящих.
- Кружка чистая, чай буду вскрывать при вас, - попутчик словно мысли прочитал.- Если беспокоитесь, то можете кружку ополоснуть или попросить стакан у проводницы. Пирожки, к слову, тоже не отравлены, не испорчены и даже не заветрены.
- Будь я отравителем, так бы и сказала, - вырвалось у Аськи. Попутчик лишь улыбнулся в усы.
- Верно говорите, верно. Однако мои паспортные данные занесены в систему перевозчика, они есть у проводницы, случись неприятность — найти меня труда не составить. Да и в таком преклонном возрасте вряд ли получится скрыться от правосудия.
Правосудие. Аська хмыкнула, усмехнулась. Знавала она правосудие, когда ее били по животу, когда раскаленное лезвие ножа, нагретое над газовой конфоркой нищей кухоньки в коммуналки, где худо-бедно удалось снять комнату, подставлялось к впалым щекам, когда голос, глухой и низкий, обещал изрезать, изувечить, чтобы никогда и никто больше не захотел смотреть на Аську. Не убить, убить просто, нож бы вошел под ребра как по маслу, или с нажимом, но вошел, избавил от ежедневного кошмара, из которого, как ни старайся, не пробудиться. Она и кричала, и дежурному надоедала, звонила, и на помощь звала, отвечали, мол, наговариваешь на славного человека, не бывает такого, выдумала, заняться нечем, не хватает остроты в отношениях. А остроты хватало. Остроты лезвий, иголок, что однажды вошли под ноготь на указательном пальце, хватало и дыма, выпущенного в лицо за завтраком, потушенной о ключицы сигареты.
Верила мама только.
Жила мама за много-много километров, дней и ночей от Аськи, выслушивала, как дочь плачет в трубку. Мама уговаривала приехать, все бросить. И университет, будь он неладен, жизнь в городе, который снился с детства. Не потому, что Аська — бездарь и ничего не получалось, не потому, что с учебой не ладилось. С ней-то как раз срослось, повышенная стипендия исправно радовала, хвалили преподаватели. И они же отводили взгляд, когда Аська заявлялась на лекции с располосованными щеками, израненными руками. Они спешно складывали бумаги в папку и бочком, по стеночке, сбегали из аудитории, наверное, боялись, что Аська вдруг завоет, бросится в ноги, начнет умолять вытащить из ужаса и мрака. Она же несколько раз в деканат приходила, просила повлиять, ответ не менялся никогда:
- Что же вы удумали, очернять такого перспективного молодого человека! Побойтесь бога, Асенька, вы себя на посмешище выставляете. Прекратите немедленно глупостями заниматься. Умница, красавица, а клеветой развлекаетесь!
- Нашли кем пугать, - сердито выплюнула в последний свой визит в деканат Аська.- Раз бог ваш существует, то он слепой, немой, глухой и злой безмерно на своих же созданий, которых вылепил наощупь в полной темноте закрытой на замок комнатенки. И закрыта она затем, чтобы никто из нее не выбрался, сам ваш бог, в том числе!
И когда под глазом в канун праздника расцвел синяк, а перспективный молодой человек уехал поздравить родителей, Аська наспех собрала вещи, выгребла деньги из копилки, где хранилась ее стипендия отложенная на общие нужды, кинулась в первую попавшуюся парикмахерскую, отрезала волосы под корень, продала косу, ринулась на автобусную остановку, сиганула в автобус, не разобрав номер на заляпанном грязью табло — пришлось пересаживаться, но ерунда, какая ерунда, эта мелкая пересадка. Затем уже в нужном автобусе нагуглила в телефоне расписание поездов до родного города, увидела, что ближайший подадут к перону совсем скоро, захныкала от бессилия. Автобус полз как черепаха, собирая пробки на своем пути. В чудо Аська не верила, оно, правда, произошло.
До вокзала добралась, кинулась в кассу, урвала последний билет на нижнюю полку и перевела дух только сейчас, рассматривая пирожки. Плевать на празднование в вагоне, плевать на долгую дорогу. Здесь до нее никто не доберется, ведь поезд уже выбирался за пределы города, радуя крохотными пригородными домиками за окном, их теплым, желтоватым светом окон, заснеженными деревьями, наваливающимися на них чернильными сумерками.
Виктор Николаевич отказался ото всякой помощи, сам сходил за кипятком, заварил чай, предложил сахару из пластикового контейнера, Аська вежливо отказалась.
- Далеко ли вам ехать? - неожиданно вырвалось у Аськи, которая немного расслабилась, пригляделась к попутчику. Он ей напомнил собственного деда, который почил еще до поступления в университет. Чуть сгорбленный, немного неуклюжий, читал ей сказки о зеркальных мирах, мозаиках, множащих чудовищ и о чудовищах, эти мозаики пожиравших. О чудовищах смешных и косматых, о чудовищах злых, бурчащих, ворчащих, на трех, пяти, семи лапах, на одном хвосте, изрыгающих пламя, увлекающих в морскую пучину. О чудовищах, спасающих заплутавших во вьюге, буране, страшной грозе, катающих на шерстяных спинах детей, защищающих колыбели от темноты и теней ползучих, девушек молодых от лесов дремучих, стариков — от одиночества, молодых — от пьянства. Разные они были, вонючие, клыкастые, сопящие, прыгучие, пряные, кривляющиеся, с колокольчиками на хвостах, с закрученными рогами, с острыми клыками, но мягкими лапами.
Дедушка курил трубку на веранде, окруженной стеклянными стенами, катался в кресле-качалке, катался и катал на санях, любил огненный виски, выращивал вишни, хохотал, щекотал усами, готовил пироги с малиной, шаркал тапочками по паркету, раздражал советами, звонками, хотел внимания, Аське хотелось гулять, встречать ночи и рассветы, смотреть на кометы сгорающих жизней вокруг, думать — надо же, как повезло мне со всем, чем только может повезти на этой заброшенной планете, из которой мы возвели ад. Бога не было, ад окружал повсеместно, но в мареве вина, хохота, жаркого шепота, костры его смягчались, таяли, черти улыбались ласковее. Дедушка не жаловался, звонил реже, научился писать смски, пил капли, горстями таблетки забрасывал в горло. Мама плакала, люди в халатах ходили, как к себе домой, вздыхали, мол, чахнете, взяли да увезли.
А потом одели в парадный костюм и погребли.
Виктор Николаевич поправил очки на носу.
- Держу курс на систему Медузы, - пошутил он.- А вам?
- Дальше, чем вам, - задумчиво отозвалась Аська, смутно припомнив откуда взялась цитата.
Люди в вагоне сновали туда-сюда, радостные и грустные, кто-то в пижаме, кто-то, как Ася, в вытянутом свитере, что не колется, в нем мягко спать, есть и существование не тяготило. В конце вагона раздался хлопок — подсуетились перед дорогой, взяли с собой бутылочку шампанского. Потянуло очищенными мандаринами, оживленные голоса делились историями, смеялись. До праздника не так близко, но и не так далеко. Бегали в тамбур перекурить и проводница нисколько не ругалась, так, предупредила о правилах безопасности, попросила не бросать тлеющие окурки, сначала гасить и только потом выкидывать, ушла к себе, дверь купе оставила открытой, включила радиоприемник, совсем запечалилась — Аська видела, как она сидела с пустыми глазами, подперев голову рукой, с баночкой оливье на кружевной салфетке, постеленной на стол для напоминания о далеком домашнем уюте.
- Домой едете? - Аська пожалела, что не заскочила купить хотя бы баночку сидра.
- Сыновей навестить, - вздохнул Виктор Николаевич.- Вы?
- Я к маме еду.
В пакете с запасом еды на дорогу у попутчика тоже нашелся оливье в контейнере, имелась там и селедка под шубой, извлеклась бутылка шампанского, даже парочка бутербродов с икрой.
- Подготовился, - пояснил Виктор Николаевич и достал несколько мандаринов.- В дороге встречать, положить немного куда лучше, чем ехать совсем без ничего. Соседка подсобила, самому сложновато, но я стараюсь справляться.
Аська понимающе кивнула и изумленно захлопала глазами, когда вторую вилку протянули ей.
- Неудобно мне как-то, - замялась Аська.
- Неудобно спать на потолке, ведь одеяло вниз сваливается, - Виктор Иванович мастерски открыл бутылку. Бокалами послужили два пластиковых стаканчика. Где-то за окном мелькнул сноп красных и золотых искр салюта, ослепили на мгновения фары автомобилей, ожидавших очереди у железнодорожного перегона за шлагбаумом. Аське подумалось, что чем дальше от города мечты, тем счастливее она становилась.
- Простите меня за крайне нескромный вопрос, голубушка, - Виктор Николаевич оперся локтем на стол, - но как так вышло, что….
Он выразительно посмотрел на синяк.
- Небольшая домашняя перепалка, - стушевалась Аська, совсем забыв про фиолетовую отметину. Виктор Николаевич вдруг побагровел, она посчитала, что попутчик сейчас разразится гневной тирадой. Но он тихо сказал:
- Уходите, немедленно. Не тяните, дальше житья не станет никакого.
- Я не ушла, а сбежала, - так же тихо отозвалась девушка. Виктор Николаевич одобрительно закивал. Аська перевела разговор в другое русло. Она бы рассказала от и до, вывалила бы подноготную, не вынесла, а вышвырнула сор. Да никак не хотелось тревожить улегшийся страх, гнев, и омрачать обстановку.
Потому сначала спросила какая книга у Виктора Николаевича любимая, разговорились о фильмах, музыке, зашла речь про Аськину учебу и будущую профессию, про работу попутчика и как он на пенсии проводил время. Виктор Николаевич писал картины, плохонько, но какая разница насколько хороши они получались, если от процесса получал колоссальное удовольствие? Так ли уж важен результат, если путь к нему радовал душу?
Аське, как отличнице, результат был важнее. Она ночами не спала, зубрила, когда не понимала, исчеркала, кажется, тонну тетрадок, лепила цветные стикеры по всей квартире, чтобы информация постоянно находилась перед глазами.
- Вы, пока гранит науки грызете, зубы растеряете, - ввернул Виктор Николаевич. И Аська слегка опечалилась. Она действительно не помнила, когда в последний раз полноценно отдыхала, высыпалась. Мельтешащая круговерть подхватила, утащила, перемежалась ссадинами, порезами, тасканием за волосы. Отбиваться пробовала, били с удвоенной силой за смелость дать отпор. Уходила — находили, волокли обратно, иногда обещали исправиться, просили прощения и Аська давала слабину, люди ведь меняются.
Виктор Николаевич спросил про маму, Аська взахлеб стала трещать о доброй женщине с кудрявыми каштановыми волосами. Рассказала про ее коллекцию виниловых пластинок, про серого кота, про вязание, про альбом с советскими марками, про коробку значков, про комнатные растения на подоконниках, про шубу, на которой осели духи с черным перцем и пачули, про ранние подъемы в 4.30, чашку кофе и сигарету. Мама иногда капризничала, вещала про кулинарные программы, смеялась в голос даже над самыми отвратительными, скабрезными шутками, которые Аська приносила со двора и из школы. Ужаснулась первой татуировке, отметив, мол, слишком большая. Хмурилась, едва Аська шутила про желание стать патологоанатомом.
- Не пристало красивой девушке иметь дело с мертвецами, - возмущалась она, сдвигая брови к переносице.
- Они зачастую куда лучше живых, - хмыкала Аська.
В груди запело сердце. Аську встретят на вокзале, обнимут, расцелуют в щеки, повезут домой к остаткам салатов, запеченной курочке, вязаным носкам, дурному телевизору, в новогодние праздники заевшему на одних и тех же фильмах. Пусть так, пусть.
Виктор Николаевич слушал внимательно, иногда переспрашивал, качал головой, попросил рассказать какую-нибудь гадкую шутку. Аська покраснела, замотала головой и попутчик не стал повторять просьбу.
- А что же ваши сыновья? Тоже встречать вас будут? - Аська расхрабрилась. Виктор Николаевич поджал губы, приподнял брови, глаза его увлажнились.
- Еще как будут, всегда встречают!
- Сколько им лет?
Попутчик тяжело вздохнул.
- Ася, не сочтите меня сумасбродным стариком, но раз уж мы разоткровенничались, могу я сболтнуть лишнего?
Аська насторожилась, впрочем, зря. Наверное, сработало то самое, что работает в поездках на поезде: первая и последняя встреча, рискуешь только прослыть чудаком и порадовать незамысловатой историей.
***.
Виктор Николаевич рано овдовел. Его супруга, Мария, разродилась двойней да и умерла там же, только увидев детей. Жилось не то чтобы тяжко, денег хватало благодаря хорошей профессии и помощи родителей. Жили в их доме, отец Виктора, властный и жесткий мужчина, настоял на том, что детям нужен свежий воздух и природа, машина имелась, потому дорога до работы займет дольше времени, зато сыновья всегда под присмотром, окружены заботой. И Виктор не вымотается, и родителям его радость огромная — подарить поддержку и заботу. Перечить Виктор не решился, отец стал бы давить сильнее.
- Красавицей была, - говорил Виктор Николаевич.- Умная, бойкая. Я в нее влюбился без памяти, едва увидел, как собачонка за ней таскался, готов был выполнить любую прихоть.
Он умолк на мгновение.
- Разговорились однажды на посиделках нашего общего знакомого, просидели до самого утра, не смыкая глаз, расставаться так не хотелось. И тогда она посмотрела на меня совершенно иначе, смягчилась. Сердце в пятки ушло от радости, не представляете, Ася, летал, не ходил!
Аська хихикнула.
- Как у кого-то из классиков было, - Виктор Николаевич прикрыл глаза, вспоминая.- Надо мною, кроме твоего взгляда, не властно лезвие ни одного ножа!
- Маяковский, - тут же отозвалась Аська.
- Верно, верно. Только ему не слишком повезло, мне же повезло безмерно.
Расписались, не стали свадьбу играть, поужинали с родителями и близкими друзьями. Почти сразу Мария забеременела, беременность протекала очень тяжело. Васильковые глаза поблекли, волосы потускнели. Виктор старался как мог облегчить мучения (иначе и не назвать) супруги, но организм слабел. Мария часто лежала в больнице, жаловалась на головные боли, сетовала на постоянную тошноту, в сердцах однажды сказала, что лучше бы бездетными прожили свой век, чем так угасать, толком не нарадовавшись друг другу. Мальчики родились здоровыми, Марию похоронили ветреным апрелем. Бывали мысли, что проще бы удавиться, да разве заслужили дети с самого рождения остаться без родителей? Они не выбирали рождаться им или нет, потому Виктор дал себе слово: не уберег Марию — убережет хотя бы ее часть.
Сыновья росли страшно похожими внешне на покойную супругу, любознательные и любопытные. Виктор покупал им книги, корпел вместе с детьми над уроками, старался дать больше необходимого. Дети зачитывались фантастикой, как он сам когда-то, как и сама Мария, посвятившая недолгую жизнь литературе и книжным иллюстрациям.
- Знаете, Ася, бытует легенда о неприкосновенных зверях, - вдруг произнес Виктор Николаевич.- Их нельзя убивать ни при каком случае, иначе быть беде. Узнать зверей таких можно по необычному окрасу и по размерам. Звери эти куда крупнее, чем простые лисы, волки, медведи.
Аська почувствовала, что под ложечкой засосало.
- Говорят, что такие звери оберегают леса и всех, кто в них забредает, от страшных созданий, нашедших лазейку меж мирами и пробравшимися к нам, роду людскому.
Аська удивленно приподняла брови.
- С голоду помирать будешь, но не посмеешь руку поднять, - Виктор Николаевич понурил голову, а голос поутих.
- Кто-то говорит, будто оборотнями они являются и разговаривать умеют. Поможешь зверю выбраться из капкана — наведет на клад, жить станешь припеваючи, - попутчик совсем погрустнел.- Много чего вычитал про них. Но потом.
- Потом? - Аська замерла.
- Потом.
Отец Виктора Николаевича время от времени выбирался на охоту со своими друзьями, и пока сын уехал в короткую командировку в предновогодние дни, должен был вернуться аккурат к накрытому столу. Подросшие двойняшки напросились поехать с дедом. Дед привирал, что никогда никого не убивал на охоте, так, гонялся с холостыми патронами, дома не держал ни шкур, ни других трофеев, сразу продавал.
Когда Виктор вернулся, то его встретила заплаканная мать и поседевший до белизны отец, хотя раньше в буйной шевелюре виднелись лишь пара серебристых волосков. Двойняшек нигде не было. Мать усадила Виктора за стол, налила настойки, велела выпить. Виктор махом опрокинул жгучую жидкость в себя, потребовал объяснений.
Аська поджала под себя ноги, у нее похолодели руки и девушка спрятала их в рукавах свитера.
- Отец подстрелил двух лисят редкого окраса, - обреченно молвил Виктор. У Аськи задрожали губы.
- Я никогда не одобрял данного увлечения. Отвратительная бойня с погоней за беззащитными существами. Люди бегут, улюлюкая, спуская собак, подстегивая друг друга.
Попутчик стиснул пальцы.
Отец сбивчиво рассказал, что из чащи леса после выстрелов, донесся дикий вой. Он нарастал и приближался, отец застыл на месте. Ноги сделались ватными, в голове помутилось, заслонил собой двойняшек, перепугавшихся насмерть не столько от воя, сколько от вида погибших зверьков. Они отошли буквально на пару минут, поразглядывать крупные следы на снегу, дед, заметив лисят с редким окрасом, не смог побороть искушение получить денег за такую диковинку.
И тогда из-за деревьев выскочил огромный лис с серебряным мехом и белыми глазами. Лис подошел сначала к обмякшим тушкам, окропленным кровью, ткнулся в каждую носом, мол, вставай, беги, торопись, надо уходить. Затем лис поднял морду и пристально посмотрел на деда.
- Как забрал ты, заберу и я! - гулкий голос, который услышал охотник, раздался прямо у него в голове. Тотчас двойняшки перекинулись двумя лисятами, запищали, заметались, забегали по кругу, затем ринулись к лису, спрятались позади его длинных лап.
Виктор, когда историю услышал, сначала рассмеялся. Наверняка, разыгрывали его. Никак же такого быть не может, где такое вообще видано?
Но глядя на бледные лица родителей, понял, что шуток никто с ним не шутил. Виктор помчался в лес. Мать не пускала, кричала об опасности. Бродил он долго, нашел останки лисят — за считанные часы от них остались скелеты. До боли врезались в память крохотные черепки, словно из черненого серебра. У Виктора сердце сжалось, сел на колени, заплакал горько. И за чужих детей, и за своих, выстраданных. Припорошил снегом, спрятал скелеты. Поднял глаза к небу, а увидел исполинского лиса.
- Пожалел их, - послышался голос.- Ты пожалел, и я пожалею.
- Хоть одним глазком позволь на сыновей моих взглянуть, - одними губами прошептал Виктор, с трудом поднимаясь на ноги. Лис посторонился, лисята кинулись облизывать лицо Виктора.
- Людьми им больше не стать, как и не стал человеком твой отец, - говорил голос.
- Молю, не забирай навсегда, дай возможность видеть их изредка!
Лисята резвились, скакали вокруг мужчины. Зверь призадумался.
- В эту самую ночь приходи через год. Отдай что-нибудь свое, я отдам свое, чтобы подкрепить уговор!
Лис отдал коготь, но забрал правую руку. Виктор даже боли не почувствовал, она просто исчезла и рукав куртки повис. Мужчина еще раз погладил лисят и все трое вознамерились уходить.
- Отец твой умирать будет страшно, - молвил лис напоследок и они исчезли.
Так и случилось. Метался отец от болей до самых последних минут жизни, ничего не помогало облегчить страдания. Иссох, пожелтел, и все казалось ему, будто огромный белый глаз зверя смотрит на него сквозь окно.
***.
- Разве ваш отец не знал про легенду о зверях? - спросила Аська, не веря своим ушам. Виктор Николаевич покачал головой.
- Увы, этого мне не выяснить, - Виктор Николаевич посмотрел на часы.- Ого, давно за полночь перевалило.
Он засуетился.
- Скоро моя станция, Ася. Ох, меня уже встречают!
Он указал в сторону окна. Обгоняя ночь, неслись две серебристые тени вслед за поездом. Пригибаясь к земле, прячась в метели, снуя между деревьями. Аська обмерла, услышала среди воя ветра низкий гул, будто бы в металлических трубах занималось пламя, пытаясь выбраться наружу, испепелить все вокруг и их самих тоже.
- Как их зовут? - севшим голосом выдавила из себя Аська, припав щекой к холодному стеклу.
- Ким и Кир.
Аська оторвалась от созерцания невиданных зверей.
- Почему так?
А потом поняла, и глаза защипало от осознания.
Виктор Николаевич ловко поднял полку, достал наплечную сумку. Аська предложила свою помощь, но попутчик мягко отказался. Виктор Николаевич настоял на том, чтобы оставить девушке салаты и початую бутылку шампанского.
- Спасибо вам за доброту и за то, что выслушали меня, - Аська снова засмущалась.
- Спасибо и вам за доброту, и за то, что выслушали. Надеюсь, что добра в вашей жизни будет становиться больше с каждым прожитым днем.
Поезд затормозил на небольшой станции, словно возникшей из ниоткуда посреди леса. Аська таращилась в окно, силясь разглядеть зверей и Виктора Николаевича. Но как только попутчик вышел, поезд мгновенно двинулся дальше, а станция моментально затерялась во тьме.
Аська налила еще шампанского, пододвинула к себе контейнер с оливье. Сделала глоток, потыкала пальцем в синяк под глазом. Шмыгнула носом, достала телефон. Десятки пропущенных вызовов, несколько гневных сообщений.
Одно от мамы. Аська заулыбалась.
“Не выходи с вокзала, у нас буран, подожди меня внутри, целую”.