Говорят, женщина не может без любви. Чепуха. Вот она, Лидия, живет же – и ничего.
- Нашла, о чем думать! – упрекала мама. – Такие муки для тех, кому заняться нечем, кто дурью мается. А у тебя муж, дом, дети – знай, поворачивайся! Станешь трудиться по-настоящему, так и страдать некогда будет!
Это оказалось правдой: Лидия вовсю поворачивалась, и времени не оставалось не только страдать, но и задуматься! А если задуматься, то у нее не хуже других: вон, хоть ту же Юльку взять! У нее муж как из плаванья вернется – и сразу ну с женой скандалить! Ревнует, видите ли. Так орут, что через два этажа слышно. И это называется – любовь? Нет уж, пусть лучше, как у нее, Лидии: тихо, спокойно, никто на нервы не действует… Правда, есть на работе Игорь Игнатьевич, но…
- И думать забудь! – категорически приказала мать. – Муж на сторону ходит – это еще ничего. Натура у них такая кобелин… тьфу ты, полигамная… А вот если жена – то все. Прощай, семья…
Конечно, прощай, согласилась про себя Лидия. А как же без семьи? Поэтому в тот далекий теперь зимний вечер, когда вдвоем с Игорем во время аврала им пришлось засидеться в офисе за компьютером допоздна, и он сказал, что давно любит ее, что всю жизнь ждал именно такую женщину, – она мягко, но решительно дала понять, что с ней такое не проходит: у нее семья, и это все… А ведь как нравился ей Игорь! Да что греха таить – и по сей день нравится. Но она устояла и еще устоит, сколько потребуется, потому что семья – главное. Самое главное, что бы ни случилось. И лучше не думать том, каким взглядом провожает ее каждый день Игорь, в то время как муж смотрит в телевизор или газету с гораздо большим интересом. А она для него вроде стенки. Хоть и банально, но лучше не скажешь. И зовет он Лидию не иначе, как «Мышь». Девичья фамилия у нее была Мышина. Сначала Петя называл ее «Мышонок» или «моя Мышка». Все правильно – она была молоденькая и хрупкая – его Мышка. А теперь повзрослела, заматерела и постепенно превратилась в Мышь. И уже не его – зачем ему мышь? – а так, вообще, ничья мышь. А Игорь называл Лидунькой, верней, порывался называть, но она сразу пресекла: зачем? Только раны разъедать.
С новым стоном Лидия села в кровати и принялась яростно крутить стопой во все стороны, изо всех сил растирать ее. Но несмотря ни на какие манипуляции, неумолимо, как ледяная вода, каплющая на темя (была, говорят, такая казнь в Китае), умеренная боль приходила и уходила: ра-аз…раз-два-три…ра-аз… Но зато Лидии хотелось теперь есть. Есть – не спать, тут ей боль не помешает. Она встала и, пошатываясь, отправилась на кухню. Петя и Ася уже ушли оттуда смотреть телевизор, но в раковине, как и предполагала Лидия, в беспорядке громоздились грязные тарелки и чашки, вперемешку со сковородками, вилками и ножами. Все было покрыто жиром. В Лидии сработал было инстинкт хорошей хозяйки: вымыть – вытереть – расставить – немедленно!!! – и, подчиняясь ему, она рефлекторно рванулась к раковине. Но застыла, положив руку на кран. Ее вдруг охватило туманное безразличие ко всему: да пропади она, эта посуда… Рушься все, она хочет только спать… И стучит уже не только в ноге под косточкой, но и в висках, и, кажется, в затылке… Когда людей пытают бессонницей, они теряют сознание. Хорошо бы и ей потерять сознание и хоть сколько-нибудь времени не чувствовать эту проклятую боль. Вот отпустило: раз-два-три… Вдруг навсегда? Нет, вот опять, неуклонно, как рок: ра-аз… Говорят, в застенках теряли сознание через пять дней после начала пытки. Неужели и ей придется ждать пять дней, чтобы забыться?! Но она же не в застенке – она пойдет к врачу! Завтра – обязательно!
В прихожей опять защелкал замок, что означало появление сына Стасика. Через минуту, в куртке и грязных кроссовках, он ввалился в кухню и, не обращая никакого внимания на бессильно привалившуюся к столу мать, широким движением распахнул холодильник, извлек оттуда кастрюлю с супом и грохнул ее в центр кухонного стола. Мурлыча что-то невообразимое, он ухватил первую попавшуюся ложку и, как ни в чем не бывало, принялся хлебать холодный суп прямо из кастрюли, жадно причмокивая и утираясь рукавом. Он усиленно делал вид, что ничего сверхъестественного не происходит, и возвращаться домой без пяти минут полночь для него дело вполне обычное, а предкам давно следовало бы привыкнуть к подобной самостоятельности сына.
Лидия наблюдала за ним сквозь легкий туман, который начал образовываться вокруг нее еще в середине рабочего дня, и теперь был уже почти заметен на глаз, как ей казалось. Она натужно соображала, как сейчас должно поступить. Накинуться на сына с упреками, как же еще – но до чего же не хотелось!
- Где ты был? – с усилием начала она, мучительно ожидая следующего укуса боли.
- Там меня уже нет, – весело ответил Стас.
- Ты что, совсем, что ли, с ума сошел? – Лидия говорила глухо и медленно, по обязанности, не вкладывая чувства. – У тебя выпускные через месяц… Вступительные через два… Неужели ты не способен думать ни о чем серьезном?.. Вот провалишь, загремишь в армию…
- Да не загремлю я ни в какую армию, – отмахнулся сын от мамы, продолжая шумно хлюпать над кастрюлей. – Надоело, достала…
- Да ты же ни одного экзамена не сдашь с таким трудолюбием! – слабо отбивалась Лидия.
- Ну, на платное пойду.
«Ра-аз… – нахлынуло в ногу. – Раз-два-три…» – отпустило.
- Для этого тебе нужно было родиться в семье новых русских, – хмуро пошутила она.
- А-а… – опять махнул рукой сын. – Извернешься… Ты этой армии боишься больше, чем я сам. Ну, продашь что-нибудь и либо отмазу мне купишь, либо на платное пристроишь. А я что – лох, что ли? В школе надрывайся, потом в институте пять лет… Жить-то когда? Ладно, все, я спать пошел…
Лидия поникла, почти упала головой на стол. Стас сказал абсолютную правду. Родители уже приняли бесповоротное решение продать несколько доставшихся в наследство ценных фарфоровых статуэток и дать взятку – не на платное отделение, а за поступление на бюджетное. Лидия даже озаботилась узнать «черную таксу» в выбранном институте и пришла к выводу, что сумма ей по зубам. Посвящать сына в детали данной комбинации родители считали преждевременным: он мог расслабиться вконец и сбросить последние, весьма условные оглобли… Но семнадцатилетний юнец походя раскусил родительскую хитрость, как гнилую семечку, – и со спокойным цинизмом довел это до сведения матери. И ничто не дрогнуло в нем, не шевельнулось. А чего ради и шевелиться-то? Ведь он давно и очень просто скинул мать со счетов… Неужели она вырастила такого ужасного сына? А может, это теперь норма, все так живут, а она просто отстала и плетется, так сказать, в хвосте истории? А будущее как раз за такими, как Стас, – самоуверенными, безжалостными, готовыми мать родную перешагнуть? Господи, что же это тогда за будущее такое? Уж лучше и не дожить до такого будущего!
Все эти мысли могли тяжко ранить Лидию, но – вчера. Сегодня, отупевшая от неразрешимой усталости, вынужденная постоянно повторять про себя в навязанном болью ритме: «Ра-аз… раз-два-три…Ра-аз…» – она могла только горестно прошептать: «Боже мой, да что же это такое?!» – и уронить голову на руки…
Продолжение следует
Книги автора находятся здесь:
https://www.labirint.ru/books/915024/
https://www.litres.ru/author/natalya-aleksandrovna-veselova/