Кирилл Аваев
Зачем мне эта книга? Зачем я, лентяй, проделал эту работу? Продавать этот труд я не собираюсь, у меня ведь и так все есть. А ведь это не просто труд. Это труд с ущербом для здоровья.
Для того чтобы писать, как известно, необходимо вдохновение. И любой нормальный писатель, периодически испытывая его приступы, творит в свое удовольствие и на радость читателям. Я – писатель ненастоящий. У меня внутри вдохновения нет. Я, чтобы писать, должен принять его снаружи.
Оно у меня бывает трех видов: светлое пастеризованное, красное сухое, ну и, конечно, крепкое. Вдохновение разжижает мозги, мысли начинают проплывать быстрее… Уже можно работать. А иногда случается сверхпроводимость, так что пьяный палец, которым я печатаю, не поспевает.
Утром, когда проводимость никакая, смотрю на себя в зеркало. Язык белый, знать, цирроз уже где-то рядом. А морда… Сомнений нет: алкоголизм стоит у порога. А может, уже вошел. Ну так от судьбы не уйдешь. Пойду лучше почитаю, что я там вчера…
Зачем я так над собой издеваюсь? Мечтаю умереть… счастливым! Мне кажется, что это самое большое, чего человек может добиться в жизни.
Наверное, немало найдется скептиков, сомневающихся в том, что можно испытывать счастье, умирая. Но я-то знаю, что такое возможно. Могу привести немало примеров, когда люди принимали смерть, пребывая в счастье, но как человек, воспитанный во времена строительства коммунизма, припоминаю в основном случаи, когда предсмертное счастье было обусловлено любовью к Родине. Умирает человек и счастлив от того, что сделал для Родины столько, что теперь у нее все будет хорошо.
Я Родину люблю (уже говорил), но так, чтоб до слез, лишь девятого мая. А умереть девятого мая – шанс невелик. Уж если и придется загнуться в ознаменование очередной годовщины Великой Победы, то, скорее всего, это произойдет десятого утром. Но счастливым-то помереть хочется!
Детей своих я люблю круглый год, не исключая девятого мая. И, умирая в любой день любого года, хоть завтра, был бы счастлив, если бы наверняка знал, что у них все будет хорошо.
Но если бы пришлось сегодня, то какое же тут счастье, если миру, в котором я их оставлю, осталось жить в потребительском раю всего… Завтра – тем более: еще минус один день.
Не светит мне осуществить свою последнюю мечту. И пишу я не для того, чтобы засветило. Я знаю, что изменить ничего нельзя, даже пытаться бесполезно.
Но пишу… И на вопрос «зачем?» самому себе отвечаю: для того, чтобы умирая в несчастье, добавить в эту бочку дегтя три ложки меда…
-Я не бездействовал!
-Я сделал все, что мог!
-Я предупрежда-а-ал!
Послесловие.
Я – писатель молодой, но все же кой-какой опыт имеется. И опыт этот говорит о том, что до опубликования произведения его необходимо показать нескольким читателям и послушать, что они скажут. Мало ли, вдруг где какой брачок-косячок получился: еще не поздно исправить. Читатели эти, конечно, должны быть не абы какими. Они должны быть не читателями, а Читателями. И вот что сказал мне первый Читатель «Последнего выдоха»:
- Из пятого – в десятое… Как тебя понять? То перемешиваться, то забор строить. То забор строить, то делиться…
Я, рожая книгу, полагал, что читатель сам должен сообразить, как это понять. Но раз уж даже Читатель вопросы задает…
Я рад бы жить в мире, где все делятся, перемешиваются, не воюют, живут по разуму и мировой конституции. Но от того, что я об этом помечтал, мир не изменился. И неизвестно, изменится ли когда-нибудь. А раз так – забор! Только забор!
Еще одно послесловие
PPS: Не смешно получилось.
PPPS…
-Да тут еще пять страниц
постскриптумов!
Из м. ф. «Тачки – 2»
«Последний выдох» закончен, над ним поработал корректор, готовится сайт для его опубликования, я уже пронумеровал страницы и сделал «контрольное прочтение»… И как раз сейчас, в сентябре 2015го, история с беженцами в Европе превратилась в бедствие. А я-то, когда писал о местных апокалипсисах и беженцах, стращая всех серединой века, думал, что мне не поверят! А если так пойдет и с остальным? Может, «две тысячи сорок восьмой» уже завтра?
