Кирилл Аваев
-Гоги! Ты памидори лубишь?
-Ест – да-а-а! А так нэ-э-эт…
анекдот
В том, что мир наш устроен не умно, виноваты не только лошади. Беда в том, что государства, образовавшиеся благодаря лошадям, не могут не конкурировать между собой. В том, что они, эти государства, национальные. Конечно, образованный политолог, произнося словосочетание «национальное государство», четко представляет, что речь идет не о национальности, а о нации. Но даже он не станет отрицать, что понятия эти тесно связаны.
Разные мы. Мы и внутри-то государств все разные, а уж снаружи… Кто виноват? Мы сами? Эволюция? Всевышний? Однако больше беспокоит другой вопрос: что с этим делать?
Вопрос не праздный. Праздным он был раньше, когда и места на Земле было побольше, и нехватка ресурсов поменьше, и оружие было понеядерней. Вот залез я в интернет с таким вопросом: «сколько войн произошло за всю историю человечества?». То, что я не получил точного ответа, понятно, но нет даже указания на порядок цифр. Тысячи? Десятки тысяч? Миллионы? Но я ведь задал вопрос не из желания проиллюстрировать чужую мысль о том, что история человечества – это история войн. Я задал его для того, чтобы отсутствием ответа проиллюстрировать свою мысль: «какая разница?».
Какая для нас разница, сколько в прошлом было войн и сколько народу в них погибло? Для каждого из погибших это был его личный конец. Какая в том трагедия? Все равно все эти люди и так уже померли бы. И без войны. А может, умирая от старости или обжорства, еще бы и мучились больше. Родился – обязан умереть! Не мною, кстати, придумано. Конец предначертан всем. Я ни при чем: закон жизни. И что в таком законе плохого? Ну, подумаешь, война… Не конец же света!
Здесь, видимо, я должен объяснить, чем, по моему, личный конец отличается от конца света. На первый взгляд, ничем. Какая лично мне разница, сам по себе я помер или вместе со всеми?
Я вижу вот какую разницу. На этой земле есть много чего, что я люблю. Из этого «много» можно выделить немного того, что люблю по-настоящему. Как я различаю? У меня есть простой критерий. По-настоящему - значит, сильнее, чем самого себя. Готов за кого-то или за что-то жизнь отдать? Да? Значит, по-настоящему. У меня это несколько совершенно конкретных людей, ну и, конечно, Родина. Хотя с Родиной не все так однозначно. Жизнь за нее отдать – всегда пожалуйста, а вот чего у меня к ней больше - любви, или ненависти, не знаю. Впрочем, детки тоже иной раз такое отмочат, что думаешь: «Убил бы!». Так вот, если бы не любовь, мне было бы все равно, сам по себе я кончусь или поучаствую в конце света. Даже не так: конец света был бы предпочтительней. Я и так интересно пожил, да еще такое представление под занавес! Но они, мои любимые, у меня есть. И поэтому я конца света боюсь. И дожить до него боюсь, и не дожить – тоже: кто им, моим милым, поможет в годину апокалипсиса, если не я?
Почему такое длинное вступление к простой мысли о том, что мне не нравится война? Да потому, что она мне на самом деле нравится.
Василия Теркина обожаю. Маэстро, Смуглянка, Кузнечик… А майор Булочкин! Очень люблю Штирлица. А как мне нравится поручик Ржевский!
Нравятся мне войны. Жаль, что меня там не было! А то я бы им, врагам проклятым… А может, они мне потому и нравятся, что меня там не было? Я не страдал, не умирал, не кормил вшей в окопах. Не ждал смерти в концлагере, и врачи не отрезали мне раненые части тела без наркоза. Любил в детстве в войнушку поиграть, да не повзрослел?
Я не против войны в принципе потому, что это, как ни крути, естественное состояние людей. Но я против будущей войны, потому что конец света, по-моему, вещь неестественная. А подготовка к ней идет каждый день и днем и ночью.
Как прекратить эту подготовку? Есть два варианта: либо изменить мир так, чтобы мы, даже желая воевать, не могли бы этого делать, либо изменить себя, чтобы воевать нам не хотелось. Ну, а если сделать и то, и другое, может быть, станет совсем спокойно за все любимое?
-Да, я знаю, знаю… Но все же…
Закон есть закон!
Из х.ф. «Закон есть закон»
Право
Каким должен быть мир, чтобы в нем невозможно было воевать, я знаю. Он должен быть правовым. Чтобы отношения между странами определялись законом, как между людьми в правовом государстве. Закон – один на всех, и все перед ним равны: сильные, слабые, богатые, бедные… Оружие – по лицензии. Украл – тюрьма, убил – расстрел. И следит за всем этим одна на всех полиция. Кстати, если армий не свете будет не сотни, а всего одна, но защищающая любого, на кого напали, и уничтожающая любого, кто напал, то какая польза будет экологии!
Но вот как сделать мир правовым, не знаю. Могу только предположить. По аналогии с построением правового государства: сперва - революция. Хозяев неправового государства - сильных, богатых, привилегированных - надо свергнуть, хорошенько побить и заставить соблюдать один общий закон. Хорошо бы, конечно, обойтись без насилия, но как? Никто своего владычества до сих пор за здорово живешь не отдал. И поскольку такой сценарий реализован в мире многократно, основываясь, так сказать на опыте идущих впереди, можно дать два совета. Во-первых, чтобы свергнуть сильного и богатого, который по своему усмотрению устанавливает законы исходя из собственной выгоды, слабым и бедным надо прекратить ему служить, а наоборот, против него объединиться. И во-вторых, после победы победителям надо удержаться от соблазна самим поправить на правах сильного. То есть договориться, что играем не в «царя горы», а в справедливость. Справедливость эту написать на бумаге и объединяться «за нее», а не против «царя горы» на основе личных интересов, зачастую противоречащих справедливости. Причем договориться надо не после победы, а еще до объединения: слабые и бедные справедливость чувствуют тонко, в отличие от победителей.
Национальный ответ
Тут бабочка прилетела
Крылышками помахала
Стало море потухать –
И потухло.
Корней Чуковский. «Путаница»
Сделать так, чтобы нам воевать не хотелось, еще сложнее. Все-таки заставить нас не делать чего-то проще, чем в чем-нибудь убедить. И вся история – тому подтверждение. Как нам не воевать, когда мы такие разные?
Выглядим по-разному, говорим по-разному. Отсюда и неприязнь, и непонимание. А если эти две причины убрать? Или хотя бы сгладить?
Один общий язык на всю планету! Какой? Ну, английский, конечно. Какой же еще? Собственно, к тому и идет, только больно медленно.
Родной язык, конечно, жаль. Я его так люблю! Смогу ли я жить без него? Да я им просто зомбирован! Да я за него… А готов я за него жизнь отдать? Я ведь живу не только как животинка, но еще и как писатель. И в случае, если мой родной язык начнет помирать, то, как животинка, я, может, и выживу. А вот как писатель – точно нет. С другой стороны, что я как писатель в данный момент делаю? Я, как и любой другой писатель, с помощью родного языка пытаюсь изменить мир. То есть моя писательская жизнь посвящена тому, чтобы мир стал лучше. В частности без войны. А готов ли я свою писательскую жизнь отдать за это?
Я – да! Да пусть никто и никогда не узнает о таком писателе, если это нужно для всеобщего мира. Но я – ладно. А как быть с настоящей культурой? Она ведь тоже умрет. Как быть с нашими классиками великими? Я думаю, будь они живы, и они бы согласились. На то они и великие! Не сомневаюсь, что все они с радостью свои бессмертные творения принесли бы в жертву такой идее, как мир без войны.
Вот только опасаюсь, что такая жертва будет напрасной. Англоговорящий русский – все равно русский. Китаец – китаец. Араб – араб. А что если все это перемешать? Скрестить всех со всеми – и всего делов! Почему нельзя быть не русским, китайцем или еще кем-то, а просто человеком? По всей Земле – одинаковые англоговорящие люди, управляемые одним на всех разумом…
Я не предлагаю прямо завтра выучить английский, забыть свой и перемешаться. Я предлагаю подумать на эту тему. Пусть эта идея просто начнет жить. Да, да, как мысль. А если начать движение в ту сторону, то, может, колебания война – мир, война - мир, амплитуда которых до сих пор неизменно возрастала, начнут, наконец, затухать.
(Продолжение следует)