(микроскопический роман 90-х)
3
В «Козырёвку», его в начале1987 года, направил райком партии, почти четыре года тому назад, после должности первого секретаря райкома ВЛКСМ. Он был в рассвете сил и лет, уже с хорошим опытом работы с людьми. На вид, среднего роста, шатен, лицо строгое, шрам на щеке, как у Яшки Олейникова. Это он ещё в детстве, нырнул не удачно и ракушкой располосовал себе щёку. По характеру человек, хоть и не «душа на распашку», но если надо, кому-то оказать помощь – всегда был готов. Однако после первого же предательства в отношении себя, закрывался наглухо. По прибытии на рабочее место, и приглядевшись к окружающим его людям, он начал постепенно понимать то, что некоторые ответственные работники мягко сказать, разгильдяи, не соответствующие своим должностям. Проще говоря, ведут в хозяйстве паразитическую жизнь, ослабляя своими действиями благосостояние колхоза. Единомышленников или союзников Еремеев себе здесь так и не нашёл, и как бороться с этой безысходностью, не знал. Он был одинок.
Всё чаще и чаще в мыслях своих возвращался он к Надюшке, как нежно про себя, её называл, делая ударение на вторую букву дорогого сердцу имени. И в одно прекрасное время решился-таки во всём ей признаться, сделать предложение и попросить её руки. Это было уже, где-то в конце сентября. Стемнело на улице и накрапывал мелкий, но ещё тёплый дождик. С цветами в одной руке и дипломатом с гостинцами в другой, он смело постучался в окно, задёрнутое полушторами и кружевным тюлем. Но как только услышал Надеждин голос за дверью, - кто там? – готов был бежать прочь, без оглядки в темноту осеннего вечера.
- Это я, Надежда Юрьевна, беспокою вас.
Она открыла дверь и пустила его в дом.
- Ну, мы же давно договорились обращаться, друг к другу на «Ты».
- Да, но сегодня особенный день, и обстановка, требует строгой официальности.
- Ну что же, раз требует, проходите пожалуйста в зал, я сейчас…
- Нет, - напугался он, - нет, а то у меня, лучше я сразу, да или нет, так легче.
- Говорите, - она тоже заметно заволновалась, понимая, зачем он пришёл.
- Я, люблю вас, это вы знаете, вот, - кое-как промямлил он, и после небольшой паузы, придурковато улыбаясь, продолжил, - а в тридцать пять лет говорить об этом - ничуть не легче, чем в семнадцать. Поэтому, если вы, то есть, если у вас ко мне, в общем, если считаете, что со мной можно попробовать связать свою судьбу, буду счастлив разделить с вами, и саму жизнь. Прошу вас стать моей женой.
Такую он сморозил речь и внутренне съёжился, как будто бы ему сейчас за шиворот, свалится сугроб снега.
- А цветы, кому? – спросила Луцкая.
- Ой, извините, - спохватился он и протянул ей букет.
- Я подумаю над вашим предложением, Пётр Иванович, и отвечу когда смогу, а пока пройдите всё же в зал, я сейчас приведу себя в порядок и выйду к вам.
Весь оставшийся вечер он просидел как на иголках, и уже ближе к 22-00, засобирался к себе домой, понимая, что оставаться дольше, у неё сейчас, было бы просто не прилично.
- Глупо наверное, вы думаете обо мне, размышлять и выбирать судьбу. Оно конечно возраст уже, время быстро проходит, но и бездумно второпях, решать такие вопросы тоже нельзя, - сказала она ему на прощание.
- Надя, я буду ждать, сколько ты скажешь, но если это выльется в годы, то я окончательно облысею, - пошутил он.
- Месяц.
- Добро, подожду.
Потом они пожелали друг другу спокойной ночи и расстались. А по деревне, между тем, уже ползли всякие слухи о непростых отношениях между парторгом и библиотекаршей.
(продолжение следует)
У. Ёжиков