"Кончится война, займусь лошадьми, и не ездить буду, а развивать сознание их." Из дневников М. Пришвина.
В начальных классах на уроке чтения у нас была пятиминутка чтения - каждый сам себе читал принесенную из дома книгу. У меня это были рассказы Михаила Пришвина. Не знаю, с чего вдруг такой выбор, - его проза давалась мне нелегко. Нет, читала я тогда уже хорошо, но описания природы, которые только и были в той книге, совершенно не задерживались в моей голове, проходили лаунж-музыкой в фоновом режиме.
Потом я читала шутку про Пришвина, как у него вперемешку с птичьим клëкотом догорает дом-музей, и сама шутила, что не у одной меня детство "травмировано" этим писателем. По-доброму шутила.
А теперь читаю его дневники и он оживает во мне человеком. И такой он добрый, такой объемный, спокойный, глубокий. Зеркало своего времени, мудрое и живое. Столько в нем любви и интереса к окружающему миру, столько живого внимания к бытию...
Знаю, что рассказами о природе его наследие не ограничено. Дай Бог, доберусь.
А пока кадры истории, записанные и снятые самим Михаилом Пришвиным:
13 Января 1920. "Службой библиотекарем в деревне Рябинки начинается мой год: деревня поет «Интернационал», я читаю там свой рассказ «Адам», ссора с деревенскими большевиками. Россия кончилась действительно и не осталось камня на камне. Я живу, и связь моя с жизнью одно лишь чувство самосохранения: я торговец, повар, дровосек – что угодно, только не писатель, не деятель культуры. Жизнь моя теперь – медведя в берлоге. В медвежьих снах мне видится все существующее общественное положение как пережитое мной лично, как вывод из личного: мое порождение, и вопрос лишь, я – чье порождение. Порой хочется проснуться и начать, но без толчка извне не проснуться. Все-таки не оставляет надежда, что из себя, «из ничего» засияет «свете тихий». Другой раз даже и порадуешься внешнему разорению – что зато уж засияет-то свое."
Зато уж засияет-то своё.
