Глава 80
Зорькин провёл тряпкой по очередному медведю на стене и изрёк:
– Нет чтобы пригласить специально обученных людей, благо муж на это зарабатывает. Нет, Кате надо истязать нас. Дядя Валера, вам не кажется это странным?
– Кого-то звать, чтобы обои налепить? Ты, Колюня, смотрю, совсем капитализмом испорчен. Мужик всё сам уметь должен.
– Вот пусть её мужик сам бы и умел, – пробурчал Зорькин, но послушно отправился намазывать клеем очередную полосу.
– А ты думал, – не слушая Колю, продолжил папа. И донёс до нудящего гения страшную правду – стоит ещё уметь менять краны, розетки и собирать мебель.
– Пушкарёва, – от ужаса Коленька забыл, что фамилию она давно сменила, – надеюсь, у тебя нет неработающих розеток?
– Нет, расслабься, – разрешила ему Катя.
В процессе превращения комнаты в детскую она не участвовала. Только выбрала в магазине новые обои – в симпатичных медвежатках. Приволок обои Зорькин, а клеить они взялись вдвоём с папой. Ей оставалось только командовать. Сын внутри бодро толкался, вероятно, его тоже радовали медвежата… Идея провернуть всё это, пока нет Андрея, казалась Кате очень хорошей. Услышав об отъезде, она сразу подумала – всё складывается просто чудесно, вернётся он, а комната готова. Иначе непременно станет участвовать, а после его сумасшедших дней в офисе ему только ремонта и не хватало. Под детскую Катя, наконец, выбрала южную комнату. Много летнего солнышка – то, что нужно малышу. А в особенно жаркие дни он сможет спать и с ними, где прохладней. Сначала Катя хотела поставить туда только мебель для младенца – кроватку, пеленальный столик, какой-нибудь комод для детских вещей, а старый диван сослать на дачу. Но когда сообщила об этом папе – мол, не вывезти ли вам с Колюней диван, – папа усмехнулся и сказал, что он на её месте оставил бы пока в детской спальное место для взрослого. А то некоторые младенцы желают ночами подкрепляться, и матерям бывает удобней спать возле них, а не скакать рядом с отрубившимся после работы мужем. Папа был прав. Теперь Катя сидела на этом диване и руководила поклейкой обоев. Сейчас они всё налепят, запрут квартиру, где будет нечем дышать, и поедут к Катиным родителям. А на днях она уже сможет купить кроватку и что там ей ещё понадобится. К возвращению Андрея детская будет готова…
– Сто лет не женюсь, – сказал Зорькин. – Попадётся вот такая горгона, станешь пахать на неё день и ночь не разгибаясь.
– Ты полегче, – предупредил его папа, – такую ещё заслужить надо. Она, между прочим, основную женскую задачу выполняет – родит Андрею сына, это тебе не просто так.
И, спохватившись – ну как Катя подумает, что он недоволен полом единственного ребёнка, – добавил: порой, конечно, лучше дочь, чем сын, а то вон заведётся такой, как Колюня, ни мышц у него, ни рук из нужного места…
В детский магазин Катя поехала с Маргаритой Рудольфовной. Глаза у них разбежались при виде огромного количества кроваток, манежиков и колясок. Всё было яркое и такое разнообразное… Долго думали – должна кроватка качаться или покупать обычную устойчивую и к укачиванию не приучать. Сошлись на обычной. Время у Кати ещё было, но теперь хотелось купить всё сразу и дома любоваться, как оно красиво стоит, к тому же, бывает, дети появляются немного раньше срока, а уже апрель подходит к концу… За коляской она отправилась со своей мамой. Чтобы всем было приятно и все приняли участие. Андрей звонил ежедневно, сообщал, как дела и что немного задерживается – Малиновский умудрился где-то навернуться и сломать себе руку, так что всё запланированное заняло чуть больше времени… По поводу предстоящей сессии Катя могла не волноваться – ей, как лучшей студентке, да ещё на таком сроке, все экзамены обещали выставить автоматом. Это было как нельзя более кстати – думать о цифрах и экономике хотелось всё меньше, она охотней научилась бы вязать пинетки и симпатичные шапочки, тем более что мама так рвалась показать ей технологию, и прочла бы ещё пару книжек про младенцев. Впрочем, книжки с радостью заменяли обе родительницы, готовые поделиться воспоминаниями о раннем детстве своих чад…
Четвёртого мая в университете был день здоровья, все уехали за город, светило солнце, и Катя решила сходить в парк. Таскаться туда зимой, потому что надо, было не так уж приятно, зато теперь прогулка доставляла массу удовольствия. Побродить по дорожкам, слопать мороженое, купить на обратном пути какой-нибудь интересный журнал… Ходить уже было тяжеловато, но заглядывая в чужие коляски, Катя понимала – осталось совсем немного, и передвигаться ей станет, как прежде, легко, а сын переместится в своё первое транспортное средство. Вопреки мнению Андрея, имя, на котором Катя остановилась, менять ей больше не хотелось. Может быть, потому, что оно было созвучно имени мужа. Илюша – Андрюша, правда, Андрюшей она его и не называла, ей больше нравилось полное имя, зато так к нему постоянно обращался Малиновский… С того дня, как ей сказали, что она права и ждёт именно сына, она общалась с ним, называя Ильёй. Детская идея назвать дитё в честь одного из дедушек была отвергнута по причине, которая могла показаться кому-то смешной, но Катя считала её уважительной – первую любовь Андрея звали Валерия, и даже мужскому варианту этого имени в их семье не место. Ну а имя Паша ей просто не нравилось, хотя сам его носитель был вполне симпатичен. Да и к чему повторяться…
Открыв дверь в квартиру, Катя увидела в прихожей сумку, с которой Андрей уезжал в командировку. О своём возвращении он не предупредил, и она направилась в комнату, чтобы возмутиться по этому поводу. Не мог, что ли, позвонить? Она бы ждала его, а не бродила по парку. Обнаружился Андрей в детской. Увидел её и выдохнул:
– Катька, что ж ты творишь! Я чуть в обморок не отправился.
– А что я творю? – не поняла она.
Оказывается, Андрей, увидев детскую с готовой кроваткой да ещё с открытой пачкой памперсов в ней, решил, что Катя уже родила, а ему никто ничего не сообщил. Ладно бы просто ремонт, ладно бы просто кровать, но памперсы… Зачем распечатывать упаковку, если не на кого их натягивать?
– Да я открыла, чтобы положить одну штуку в пакет для выписки, – сказала Катя. – Ну ты даёшь, неужели я могла бы тайно родить?
– Первые четырнадцать недель ты мне ничего не говорила, мало ли, – логично напомнил муж.
– На себя посмотри. Приехал – и ни слова заранее.
– Не хотел, чтобы ты, волнуясь, глядела на часы.
– Тихушник! Больше так не делай!
На этом воспитательный момент можно было заканчивать, и Катя обняла любимого мужа настолько сильно, насколько позволял третий член семьи. Муж даже взвыл – мол, осторожней с медвежьими объятьями.
– Это тебе, чтобы не вёл себя, как тайный агент, – сказала Катя. – Не будешь больше от меня ничего скрывать?
– Не буду, – пообещал Андрей.
Перед родами Кате предложили лечь на сохранение, хотя вроде всё было в порядке. Просто врач попался перестраховщик и убедил, что так оно будет лучше. А Катя подумала – если она начнёт рожать в больнице, можно будет избежать присутствия Андрея в родильном зале. Если же её повезут из дома и он окажется рядом – может прорваться, ему ведь так интересно поглядеть, как появляется на свет его сын. Но Катя не была готова демонстрировать ему процесс родов, ей казалось, что муж, и без того порой вздыхавший по поводу неудобств для неё, связанных с беременностью, увидев роды, и вовсе возомнит себя источником зла и страданий. Чего доброго, потом у него не допросишься второго ребёнка. А раз она носит мальчика, то определённо захочет позже получить и девочку. Нет уж, пусть увидит приличное чистенькое дитё в конвертике, и её – спокойную и умиротворённую…
Катины планы осуществились. Роды начались ночью первого июня, и когда утром Андрей, не дождавшись её звонка из местного телефона-автомата, позвонил в справочное, узнал, что Екатерина Жданова в пять утра родила мальчика с ростом и весом прямо как из справочников по нормам для младенцев. Катя же, впервые за много месяцев облегчённо улегшись на живот, думала было поспать, но заснуть никак не получалось, что, наверное, абсолютно нормально после такого стресса. Или просто она выспалась, умудряясь выключаться в краткие минуты между схватками. К вечеру Катя чувствовала себя уже настолько окрепшей, что могла бы, наверное, и отправиться домой, но пока это было рано. Предстояло ещё кое-чему научиться – справляться с сыном. Ведь как бы солидно ни звучало – три килограмма и пятьдесят сантиметров, – эти килограммы и сантиметры казались такими мелкими и хрупкими, что прикоснуться к ним сначала было страшно. Да и с кормлением не всё сразу стало ясно – в рекламных брошюрах и на плакатах довольные мамаши держали у груди таких же довольных детей, её же ребёнку что-то не нравилось – сначала он протестовал, что не может добыть себе молока, потом, на третий день, когда этого молока стало хоть залейся, никак не мог как следует пристроиться, заглатывал воздух и после мучился животом. Наверное, будь Катя более мнительна или менее информирована – рехнулась бы. Но мама и Маргарита Рудольфовна по телефону и во время посещений в один голос утверждали – это нормально, и всё будет хорошо, им с сыном надо просто приспособиться друг к другу. И она верила – да, конечно, мало что у людей сразу получается идеально, надо подождать. Действительно, уже к выписке с кормёжкой стало проще. Катя, конечно, ещё не очень напоминала излучающую счастье женщину с плаката – порой сын хватал грудь так, что причинял боль и неудобство, зато самому ему, видимо, теперь было куда лучше, чем в первые дни. Глядя на то, как он поворачивает голову на запах молока и как жмурится в процессе от усердия, Катя была готова вытерпеть и куда больше. Хорошо, что детей теперь не забирали в детское отделение – высокие кроватки для новорожденных стояли прямо в палатах, и можно было разглядывать своё чудо сколько угодно, не уставая поражаться – надо же, это не чей-то ребёнок, а их собственный, такой маленький и при этом такой похожий на Андрея. А вот когда родилась Катя, то лежала отдельно от мамы, и приносили их только на кормление. Сейчас это казалось Кате ужасной несправедливостью…
Андрей хотел взять отпуск, но, подумав, они решили, что пока не нужно. Ну, уйдёт он из офиса и станут они вдвоём скакать вокруг одного мальчика, который большую часть суток спит, а за город его пока не вывезешь, потому что такого крошечного Катя куда-то тащить боится. Другое дело через месяц или чуть больше, – можно будет уехать в новый дом и провести несколько недель там. Отпуск со дня Катиной выписки неожиданно взяла Маргарита Рудольфовна. Хоть объективно Катя не очень-то нуждалась в помощи, обрадовалась тому, что она приходит помочь с уборкой и приготовить что-нибудь вкусненькое, – самой ей куда больше нравилось гулять с коляской и заниматься бодрствующим сыном, чем стоять у плиты, а ведь ни голодного мужа, ни свой аппетит никто не отменял. Да и поболтать со свекровью было куда приятней, чем сидеть в тишине и одиночестве, пока Илья спит. Мама, у которой июнь был напряжённым временем – экзамены у выпускников, последний месяц подготовки абитуриентов к вступительным, – немного завидовала второй бабушке, но утешала себя тем, что в августе она будет абсолютно свободна. Раз уж июнь с Катей Маргарита Рудольфовна, а в июле уйдёт в отпуск Андрей, то август – идеальное время для мамы. «Мне ещё больше повезёт, мне внук уже вовсю улыбаться будет», – говорила она.
Явившийся поглядеть на ребёнка Малиновский признал, что Илья Андреевич нравится ему больше всяких других детёнышей человека. Наверное, потому, что сын лучшего друга. Но на руки брать не стал – сослался на уже прекрасно сросшийся перелом. А ну как кость снова хрустнет.
Осторожно поводив погремушкой у носа проснувшегося Илюши, сказал, что когда тому будет лет двенадцать-тринадцать, дядя Рома охотно начнёт с ним общаться и, возможно, обучит чему-нибудь полезному. Вспомнив, чему Рома обучал тринадцатилетнего Зорькина, Катя показала ему кулак.
