В память с детства врезался забавный эпизод. Начало семидесятых. Третий класс средней провинциальной школы. Учительница спрашивает деток: "Ребятки, назовите вашего любимого поэта". Петя называет Агнию Барто, Сережа - Корнея Чуковского, Маша - Сергея Михалкова. "Леночка, а тебе какой поэт нравится?" Леночка медленно встает, поправляет платьице, разглаживает белоснежный фартучек и через мхатовскую паузу заявляет "Осип.... Эмильевич....Мандельштам". Ба-бах! Немая сцена, не хуже чем у Гоголя в "Ревизоре"...
Вот и сегодня у нас же будет своя постановка в двух отделениях, с прелюдией, несколькими актами, парой рефракций и эпилогом
Первое отделение
Прелюдия
Надо сказать, что в те годы стихи Мандельштама только-только стали возвращаться к читателю после трех десятилетий "забвения сверху", кстати, "камбэк" творений Гумилева пришелся на еще более поздние сроки. И потихоньку-полегоньку к придыханию "Ах, Мандельштам" доморощенная кухонная интеллигенция стала добавлять "Ох, мученик".
Слов "Паблик рилэйшнз" тогда не знали, но, с энтузиазмом включившиеся в этот движ, дяди и тети с милым картавым прононсом формировали ореол мученика-борца с большевизмом, этакого Дон Кихота на Пегасе, ринущегося с авторучкой на Могучего и Ужасного Иосифа.
Возглавляла воинство обожателей и почитателей Осипа Эмильевича его неугомонная вдовушка Надежда Яковлевна, которая без него прожила гораздо больше, чем с ним, и за эти вдовии сорок с лишним годков успела возвести мужу мощнейший литературный монумент, самозарядной помповой метлой отстреливая от ступеней к "монументу" всех, кто готов был воспринимать ушедшего поэта не как идола-супермена, а, как простого (пусть и весьма талантливого) человека со слабостями, недостатками и увлечениями.
Славно пожившая на своем веку Надежда Яковлевна Мандельштам (в литературных кругах ее принято именовать НЯМ или НЯМой) оставила потомкам три увесистых тома воспоминаний, которые для лучшего понимания называются "Воспоминания" (креативно, не правда ли?), "Книга Вторая", "Книга Третья". До пятикнижия не хватило времечка (или желания, или материала), но и в созданных фолиантах НЯМа выводит образ Лучезарного Златозубого Поэта и рисует портреты "озабоченных дегенераток" для дамочек, посмевших повстречаться на пути Мастера Оси.
Акт Первый. Зачинающий
Лучше литературоведа Олега Лекманова, досконально изучившего наследие и биографию НЯМы, вряд ли расскажешь. Поэтому обратимся к нему за фактурой...
"Надежда Мандельштам не очень любила вспоминать первые девятнадцать лет своей жизни — для большинства читателей ее биография начинается со дня встречи с поэтом. Между тем детство и юность Надежды Яковлевны Хазиной были весьма насыщены событиями.
Родилась она в Саратове в семье крещеного еврея. Потом Хазины переехали в Киев, где девочка получила гимназическое образование. Революция застала ее студенткой юридического факультета Киевского университета Святого Владимира, однако настоящим увлечением Надежды Хазиной в это время стала живопись..."
Добавлю - и мужчины. Сама НЯМА не уставала повторять "Осип у меня был далеко не первый", причем и в 60, и в 70 она вводила в краску интервьюеров, вспоминая пикантные подробности своей разгульной киевской юности, которая привела ее в Клуб Художников, Литераторов, Артистов и Музыкантов - в "ХЛАМ", где это сокровище и отыскал страстно желающий дамского общества поэт.
К тому времени за плечами (или где там полагается) у него был яркий роман-вспышка с Соломинкой (грузинской княжной Саломеей Андрониковой), московская влюбленность в Марину Цветаеву, а также несколько наскоков-топтаний курочек-дурочек, которые принимали прочтенные стихи за признание в любви, и торопились окунуться в любовную истому. Особой радости поэту Осе это не приносило, поэтому призывное сияние шаловливых глаз НЯМы явилось знаком к торжеству таинства Любви , и в тот же апрельский вечер 1919 года это таинство свершилось.
Каждая пара вносит свою перчинку (или изюминку) в отношения. У этой пары в скором времени выкристаллизовался бзик о возведении в культ физических недостатков друг друга (видимо, для большей раскованности и свободы общения). Иначе, как "Урод" или "Твой Уродец", уехавший через пару месяцев Мандельштам, свои письма не подписывал. Возлюбленная отвечала аналогично.
Акт второй. Ольга Ваксель
Через год-полтора Мандедьштам заберет НЯМу из Киева, окунув в круговорот супружеской жизни. Впрочем, красивые дамочки никогда не оставляли Осипа равнодушным, и он - с надеждой овладения - бросался их покорять несмотря на наличие другой Надежды в качестве законной супруги.
Из-за красавицы Оленьки Арбениной-Гильдебрандт, муж Надежды даже поругается с арбенинским активным ухажером Николаем Гумилевым, который все равно не сумел удержать красавицу при себе, но обидку Осип затаил немалую.
У него и так уже на Гумилева накопилось "камешков у сердца", (и за поэтические таланты Николая Степановича, и за редакторскую хватку, и за организационные умения), а тут еще и Оленькой "полакомиться" не дал.
К Гумилеву еще вернемся, а пока о другой Олечке. По фамилии Ваксель - тоже умнице и красавице. Которую Осип будет всячески заманивать домой, оставлять на ночь, инициировать "любовь на троих" (ну, такие шалости у них с Надей активно практиковались).
Об этом, кстати, хорошо пишет и Эмма Герштейн, которая в своих мемуарах документально восстанавливает эти сцены вовлечения "рыбки в сети", когда рыбак Ося и рыбачка Надя накидываются на оставленную ночевать гостью с настойчивыми предложениями-требованиями "поучаствовать в процессе".
Ольгу Ваксель поначалу больше "окучивала" как раз супруга. В своих дневниках умница и красавица Ольга мягко, но понятно пишет о НЯМе, которая "работала на разогреве".
«Он повел меня к своей жене (они жили на Морской); она мне понравилась, и с ними я проводила свои досуги. <…> Иногда я оставалась у них ночевать, причем Осипа отправляли спать в гостиную, а я укладывалась спать с Надюшей в одной постели под пестрым гарусным одеялом.
Она оказалась немножко лесбиянкой и пыталась меня совратить на этот путь. Но я еще была одинаково холодна как к мужским, так и к женским ласкам.
Все было бы очень мило, если бы между супругами не появилось тени. Он еще больше, чем она, начал увлекаться мною. Она ревновала попеременно то меня к нему, то его ко мне. Я, конечно, была всецело на ее стороне, муж ее мне не был нужен ни в какой степени. Я очень уважала его как поэта, но как человек он был довольно слаб и лжив»
Запомним слова Ольги про "слаб и лжив". И. абстрагируясь от закрученных эротических каруселей , поразмышляем над жизненной установкой Осипа Эмильевича.
Рефракция первая
Итак, обид на Гумилева к 1921 году у Осипа Эмильевича накопилось предостаточно. Тут еще неудача-закавыка с Арбениной. Куда излить тоску-кручину? Да хоть своим друзьям-большевикам, которых поэт стал жаловать пусть не сразу, но с 1918 года очень-очень их зауважал, да и они его в объятия свои жаркие заключили. Тут. и рекомендации Луначарского, обеспечившие поступление на службу в Наркомпрос, и сытный паек, и налаженный быт. Квартирку в Доме искусств (ДИСКе) опять же далеко не каждому дают.
Ценят значит Эмильевича, верят в его большевистскую харизму. Бухарин Николай Иваныч его лично голубит, все вопросы мандельштамовские решает быстро и оперативно, по-ленгвардейски так сказать. А помимо Бухарина и Луначарского, еще в друзьях-приятелях - Лев Каменев, Григорий Зиновьев, Бела Кун, Карлуша Радек-Собельсон!.. Не говоря уже о ленгвардейцах помельче, тех же чекистах-следователях формата Якобсона, с которыми поэт Осип был "на короткой ноге".
Дружба с чекистами, обида на Гумилева... Я ничего не утверждаю, просто "тихо сам с собою" веду беседу на предмет, кто мог отправить поэта-воина на Гороховую, в ЧК. Поэт-обиженка, как вариант.
Продолжаем? Что должны были сделать чекисты, чтобы снять подозрения со своего агента, ну, или просто приятеля? Правильно, сделать алиби. А, значит, отправить из Петрограда подальше. Например, в Киев, куда товарищ Мандельштам прибыл без каких-либо целей и поручений (ну, разве что, супругу себе отыскать) и остановился в шикарнейшей гостинице "матери городов русских".
Вообще, разговоры о том, что поэт всю жизнь бедствовал и едва сводил концы с концами, меня всегда удивляли. Человек при должности, с влиятельнейшими друзьями, сытным пайком, не задумываясь, для личных утех снимает на длительный срок номер в гостинице "Англетер" (это уже в Ленинграде в период романа с Ваксель), чтобы сварливая жена НЯМа с лесбийскими наклонностями не мешала получать моральное, физическое и эстетическое удовольствие.
Так вот, Ольга Ваксель, будучи дамочкой не только красивой, но и порядочной, не желает уводить поэта из семьи, хотя сам Осип Эмильевич этого страстно добивается. Тут и женушка его решилась на контрудар. Она призвала на подмогу художника Татлина желающего ее как женщину, инсценировав постановку с чемоданами и собственным уходом.
Этого муженек вынести не смог и радостно сообщил супруге, что с Ваксель покончено. При этом оставаясь томным и тайным воздыхателем Ольги Александровны даже после ее трагического и необъяснимого ухода из жизни.
Красавица Ольга вышла замуж за норвежского викинга-дипломата и уехала в северную страну с новым мужем и сыном от первого брака. Ничто не предвещало трагического исхода, но через пару месяцев проживания в стране троллей, она найдет в столе пистолет мужа и сведет счеты с жизнью.
"Я хочу умереть молодой"- Ольга любила это стихотворение Мирры Лохвицкой и примерила его на себя, оставив искренние и светлые воспоминания, которые увидели свет много лет спустя, и за которыми объявила охоту неугомонная НЯМа.
Ее страшно пугало и бесило, что Ольга могла рассказать то, что подкосит монумент ее мужу и ударит по ней, как по вдове Лучезарного Златозуба.
Ваксель же и в дневниках оставалась самой собой, называла черное черном, а белое - белым, и никак наоборот. Из характеристик НЯМы там были "прозаическая художница" и "ноги, как у таксы", что впрочем не было никаким секретом для тех, кто посещал квартиру Мандельштамов и видел драматургию жизни этой пары.
(продолжение следует - здесь)