Представьте, что вы что-то любите всем сердцем. А кто-то со стороны вам говорит, что объект вашей любви ничего не стоит.
Будете ли вы любить дальше то, что не любит кто-то другой?
На первом месте был Париж.
На первом. Месте. Был. Париж.
В списке самых мерзких городов мира на первом месте оказался Париж – блистательная столица Франции, самый популярный у туристов город мира, культурный центр Европы и прочая, прочая, прочая.
Тот самый Париж, которым грезят и который мечтают «увидеть и умереть». Тот самый Париж, посреди которого торчит железка, принесшая бессмертие Гюставу Эйфелю. Тот самый Париж, в котором жили и о котором писали Вольтер, Гюго, Мопассан, Хэмингуэй, Стайн и сотни других талантливых и не очень писателей.
Вот этот самый город оказался хуже туманного и сырого Лондона. Хуже вонючей Венеции, грязного Нью-Йорка, переполненных Шанхая и Пекина, застрявшего в пробках и стройках Дели, неухоженного Рима, огромной и холодной Москвы.
Как-то так вышло, что именно Париж стал самым туманным, сырым, вонючим и грязным. Переполненным людьми и машинами, неухоженным и огромным. Пешеходы ненавидели город за тесные улицы и кучи мусора, водители – за тесные улицы и пробки.
Шум, смог и плотный трафик свойственны всем мегаполисам, из которых Париж был не самым большим и не самым населенным. Мегаполисы противоестественны – и средоточием ненависти к мегаполисам стал Париж, такой желанный и проклинаемый.
Мэр Парижа Ситизен тупо смотрел на письмо из «Городов мира», написанное сухим статистическим языком. Цифры, графики, результаты опросов – все указывало на то, что Париж – самый отвратительный город в мире. Аргументы против просто некому было бы слушать.
На часах было семь вечера. Завтра в 10 утра на большой ассамблее «Городов мира» председатель – мерзкий англичанин Кантрисайд – с удовольствием (как известно, все англичане ненавидят французов) объявит, что худшим городом мира, клоакой ойкумены стал Париж.
Пережить такое было бы невыносимо. Мэру легче было бы умереть. Но тогда позора Парижа не увидит только несчастный Марлон Ситизен, коренной парижанин сорока пяти лет от роду. А нужно было сделать так, чтобы весь мир не увидел, что Париж сброшен в самые низы.
Решение – отчаянное, безумное – пришло сразу.
Марлону Ситизену и вообще кому-либо не надо умирать.
Умрет Париж.
Да, лучше умереть, чем пережить позор на весь мир. Париж исчезнет, растворится в истории. Город на Сене станет миражом, видением и призраком. Его как будто никогда не существовало. Или, по крайней мере, Париж давно не существует.
Задача стояла невероятная. Мэру Ситизену, обычному, в общем-то человеку, пришла в голову задумка грандиознейшего спектакля, мистификации, которой еще не было равных. За 15 часов он должен был сделать все, для того, чтобы завтра в 10 утра все недоумевали – какой Париж? А где это…?
Одному такая задача не под силу, но знать о ситуации многим нельзя. Доверять Ситизен мог троим: своему секретарю и администратору Тома, префекту Полиции Гапону и председателю Совета Парижа, мадам Колетт Сержи.
Собственно, все они находились в одном кабинете с Ситизеном, но все еще не видели письма. Все вышеперечисленные мысли промелькнули у мэра в голове буквально за десять секунд. На последней, десятой, Ситизен вынес Парижу смертный приговор.
…. – Как вы себе это представляете?! Стереть из истории Париж! Стереть из сознания миллионов и миллиардов людей Париж! Люди! Куда деть людей? Только по официальны цифрам у нас почти два с половиной миллиона человек! По неофициальным – вдвое больше!
- Что вы говорите, Ситизен! Это какой-то глупый рейтинг, неужели Париж и парижане заслужили того, чтобы из-за нелепой статистики лишать их всего, что у них есть? Кто такие эти «Города мира», какая-то частная лавочка!
- Месье Ситизен, прошу прощения, но ваша идея невыполнима. Если вы так переживаете – может, отправить запрос в «Города мира», чтобы там пересмотрели результаты?
Сержи, Гапон и Тома смотрели на Ситизена как на сумасшедшего. Мадам метала глазами молнии, шеф полиции недоумевал всем своим видом, и только вышколенный Тома даже бровью не дернул.
- Как же вы не понимаете! Этого просто нельзя допустить. Мир и так трещит по швам, еще не хватало так уронить престиж города. К нам никто не поедет! Более того, от нас уедут все, и парижане, и понаехавшие наглые марсельцы, разбегутся даже не говорящие по-французски мигранты. Ведь даже в их банановых республиках города лучше, чем Париж!
Ситизен ходил из угла в угол. Взгляд его упал на часы, и мэра словно ударило током.
- Время! Время уходит! Надо сообщить президенту, у них должен быть план по уничтожению столицы… Нет, президенту говорить нельзя, он ни за что не согласится… Надо поднять полицию! Гапон, сообщите своим, что нужно срочно вывозить людей… но люди могут разболтать… Надо вывезти их в одно место и больше никогда не выпускать за пределы Франции!
Мэр действительно стал походить на психа. На лбу выступила испарина, глаза лихорадочно блестели. Казалось, еще немного, и у градоначальника начнется истерика.
- Ситизен, вы несете бред! Куда деть людей, а главное – зачем их вывозить!? Они слышать не слышали о каком-то там рейтинге.
Мадам Сержи, казалось, была на грани того, чтобы влепить Ситизену пощечину.
Тома кашлянул и добавил бесстрастным голосом.
- Месье мэр? Я, возможно, лезу не в свое дело, но даже если вы увезете людей и уничтожите город – что делать с информацией о Париже в книгах, фильмах, интернете? Париж – культурная столица и занимает огромное место в мировом сознании…
Мэр, глава префектуры полиции и председатель Совета Парижа уставились на Тома. Мысль о месте французской столицы в истории пришла только ему, молодому и даже не имеющему ученой степени, в отличие от всех троих.
- Ситизен, ваш секретарь прав. Это самое сложное и невыполнимое. Как стереть Париж из сознания людей – во Франции и по всему миру…?
Гапон почесал в затылке. Он был далеко от литературы и искусства и ни разу, прожив в Париже почти всю свою жизнь, не был в Лувре – только мимо проходил, а в Версале был настолько давно, что уже ничего не помнил. Но даже он понимал, что, стирая Париж с лица земли, они уничтожат звено общей цепи, которая связывает европейскую культуру. Париж существовал около пяти тысяч лет – историю этих лет, по задумке мэра Ситизена, надо было каким-то образом переписать, убрав оттуда Париж.
Но Ситизен нашел, что ответить.
- Хорошо. Совсем стирать не будем. Можно же придумать… Да, например, будто Париж кто-то уничтожил раньше. Чума… нет, слишком далеко. Первая Мировая, Гитлер… нет, тоже не подходит. Еще живы те, кто пережил Вторую Мировую.
Мэр снова начал ходить из угла в угол. Взгляд его упал на карту мира, которая висела в его кабинете рядом с картой Парижа.
Подбежав к карте, Ситизен стал лихорадочно рыскать глазами по Европе. Не найдя ничего интересного ни в Испании, ни в Германии, ни на территории бывшего соцлагеря, взгляд мэра скользнул восточнее.
- Точно! Русские! Свалим все на них. Им не привыкать. Скажем, что Париж сжег русский царь…
Мадам Сержи расхохоталась, и в ее смехе слышались дьявольские нотки.
- Русский царь? Париж? Как бы не так. Это Бонапарт сжег Москву. И тогда Россия уже была империей, а императором был Александр I…
- Да какая разница! Кто об этом знает?
- Как минимум, 141 миллион русских. И еще примерно столько же образованных людей.
Это явно был камень в огород мэра, который, между нами говоря, с трудом помнил историю Великой Французской революции.
- Ну и пусть знают себе там в своей Сибири…
Колетт Сержи уже даже не иронизировала. Она откровенно веселилась.
- Хорошо, а что тогда было потом, после «Большого Парижского пожара»?
Ситизен уже не ходил по кабинету – он бегал.
- Ничего… не стали отстраивать…перенесли столицу в Марсель (мэр внутренне содрогнулся от такого кощунства). На месте Парижа – ничего. Поле с руинами.
- Ага ,- продолжала смеяться мадам Сержи, - а в годы Второй Мировой в руинах прятались герои Сопротивления. Их называли «парижскими партизанами», да? Гитлеровские войска оккупировали Марсель, потом там же месье де Голь сказал: «Марсель осквернён, Марсель сломлен, Марсель измучен, но Марсель свободен!». Так, что ли?! И беспорядки в 1968-м были в Марселе… Ах да. Я забыла про две Олимпиады, и на носу третья! Они же тоже проходили и пройдут в Марселе, верно? А не легче Париж переименовать в Марсель? Сам Марсель – в Канн, Канн – в Ниццу, а Ниццу назвать именем какого-нибудь захудалого поселка в Провансе, который, в свою очередь, переименовать в Париж и сжечь зажигалкой, которой месье Гапон уже минут десять щелкает?! Гапон, прекратите немедленно!
Абсолютно ошалевший Ситизен, переставший щелкать уже неработающей зажигалкой Гапон и все такой же невозмутимый Тома во все глаза смотрели на окончательно разбушевавшуюся мадам Сержи. Колетт Сержи, единственная дочь матери-одиночки, была родом как раз из захудалого поселка, забытого в полях Прованса. В 18 лет она приехала в Париж и смогла сделать блестящую карьеру, заработав уважение и репутацию железной леди, - простите, мадам. Ей было уже под шестьдесят, годы ее не пощадили, в зеркале отражалась ухоженная, но многое пережившая немолодая полноватая женщина, почти всегда одетая в черное. Вот и для встречи с мэром мадам выбрала черный костюм (Шанель, разумеется), а черный волосы были уложены в строгий элегантный пучок.
Но сейчас черный пиджак был распахнут, идеальный пучок растрепался, а темно-серые, всегда чуть прищуренные глаза, метали молнии. Колетт недолюбливала Ситизена, считая его недалеким исполнителем, но терпела – как раз за его исполнительность, покладистость и общее миролюбие и спокойствие. В конце концов, нелегкая это работа – быть мэром в вечно бунтующем Париже, верно?
Однако сейчас именно этот флегматичный Ситизен поднимал бунт! Этого мадам Сержи вынести не могла. Впервые она позволила себе сорваться на крик и откровенно потешаться над мэром Парижа – потому что тот бред, который он нес, можно было «усвоить» только не принимая его всерьез.
А часы, тем временем, подползали к десяти. Осталось всего 12 часов до вселенского позора.
Гапон, привыкший ложиться спать рано, начал позевывать. Но Ситизену явно было не до сна. Он продолжал фонтанировать все более безумными идеями.
- Выкосила эпидемия (пандемия ковида, не иначе…)… разграблен (кем? Мигрантами..?), сожжен, уничтожен, вырезан и сброшен в Сену (он вообще видел Сену…?)…К утру Парижа не должно быть, вы слышите?! Не-долж-но!
Гапон присел на диван, Тома перекатывался с пятки на носок, а мадам Сержи, казалось, была готова убить мэра на месте.
- Ситизен, это вас тут быть не должно!
Неожиданно мэр Парижа вспомнил про свои и чужие амбиции.
- А кто тут должен быть, вы?! Ах, наша идеальная мадам, мадам, застегнутая на все пуговицы! Нет, Колетт Сержи, вам моего места не видать!
Мадам Сержи встала, застегнула пиджак и пригладила волосы.
- Превосходно, - голос мадам был холоден и тверд, как сталь. – Превосходно. Мне, действительно, нет никакого смысла тут находиться. И поэтому я ухожу, оставляя вас, месье Гапон и вас, юный Тома, в обществе окончательно утратившего остатки ума и разума Марлона Ситизена. Даже если он к утру решит сжечь Париж напалмом – мне решительно все равно. Меня ждет работа.
С этими словами Колетт Сержи покинула кабинет, не отказав себе в удовольствии насмешливо-брезгливо взглянуть на мэра.
Франсуа Гапон бы с удовольствием бы последовал вслед за ней. Ему было тоже, в общем-то, все равно. Ну спятил мэр – с кем не бывает? Он далеко не первый политик, утративший рассудок. По мнению Гапона, легче было пересчитать адекватных политиков.
- Месье Ситизен, ну хватит вам. Давайте отключим электричество в Париже на пару часов завтра – с 9 до 11 утра. Даже ничего придумывать не надо, скажем, что какой-нибудь Час Земли, экологическая акция, протест ЛГБТ против… не знаю, против чего-нибудь. Дело-то выеденного яйца не стоит. Никто ничего не узнает, будем жить дальше, как жили. Надо будет потом – заплатим журналистам, напишут, что информация «Париж – самый мерзкий город в мире» - фейк. Да кто такие эти «Города мира»? Какие-то частные исследователи, да мало ли таких? Наплевать и забыть! Простите, мэр, мне нужно идти.
Гапон раскланялся и поспешил домой. Во все еще существующем Париже ему хотелось домой, есть и спать.
Ситизен и Тома остались вдвоем. Тома выглядел абсолютно безмятежно и чуть ли не насвистывал. Мэр сидел на полу возле карты, обхватив голову руками.
Ситизен любил Париж безмерно. В детстве он и не мечтал, что когда-то будет мэром столицы и уж тем более не предполагал, что однажды сам себе позволит решить судьбу любимого города. И решить не в его пользу.
Сите, Монмартр, Елисейские поля, Латинский квартал и его родной XIII квартал и вокзал Аустерлиц, неподалеку от которого он вырос. Ситизен всего несколько раз в жизни покидал Париж, никогда не был за пределами Франции. Париж был всем его миром, его «сегодня» и «завтра». И он даже не мог допустить такого позора, такого унижения города, который был им самим….
Домой Ситизен не пошел. Достав из тумбочки коньяк и напившись, он самым банальным образом проспал «страшную» церемонию, которую собирался смотреть и рыдать.
На календаре был рабочий день, в 10 утра большинство парижан было на работе. Кто-то посмотрел церемонию объявления Парижа «самым мерзким городом земли» по телевизору, кто-то прочитал об этом в Сети, кто-то узнал от знакомых. Кто-то возмутился, кто-то согласился, кто-то посмеялся, но в общей массе парижанам было все равно.
А мэр Марлон Ситизен проснулся после полудня. Увидев тринадцать пропущенных звонков от жены, мужчина пожалел, что все же не дал распоряжения Гапону вывозить людей. Ведь теперь ему придется объяснять ревнивой Софи, где он был всю ночь и почему от него пахнет коньяком.