Описывая изящные скоростные итальянские катафалки, подумать не мог, что так скоро увижу их в действии. Посмеиваться исподтишка над смертью, вероятно, один из способов её не бояться. Ритуал, в котором я уже когда-то участвовал, но никогда еще не делал этого в Италии, был назначен на вторник. Петербург еще в воскресенье напомнил о себе ноябрьской, сырой серой мглой, которую словно скопировали и перенесли в Болонью. Вторник был иным. Морозец пробегал по спине, ветер закручивал облака в барочные «вилюли» и разносил их по небу, сквозь них обозначило присутствие негреющие ноябрьское солнце.
На похороны, насколько я знаю, приглашения не рассылают. В отличие от свадеб, провожать в пресловутый «последний путь» приходят все, кто знал усопшего, кто захотел проститься, поддержать семью, поставить точку в истории, завершить определённую главу и в жизни. Детство мое, хоть еще и поигрывает в районе копчика, закончилось со смертью бабушки. Веревочка, которая связывала меня с детством, развязалась и берег, твердая земля, по которой я бегал без страха, без мыслей о неясности будущего от плотного завтрака до еще более плотного деревенского обеда, осталась где-то вдалеке, в тумане. Дом, что двор, огород, которые каждое лето были целым миром и казались огромными и яркими, стали блекнуть и на глазах уменьшаться. Этот дом под Краснодаром, бабушка с дедушкой были героями лета. Дедушка умер осенью. Через несколько лет ушла бабушка. Умерла зимой. За несколько часов до моего Дня Рождения. В шесть часов вечера 13-го января. Во сне. 14-го января в два часа пятнадцать минут родился я. Мой день рождения отмечали всей семьей. Бабушка тоже была с нами. Просто души в ее измученном четвертой стадией рака уже не было. Гроб с телом стоял в столовой, выкрашенной в холодный светло-зеленые цвет – с нарисованными по трафарету березками по моде начала девяностых. С этой столовой обычно начиналось мое лето. В столовую через крыльцо вел парадный вход со переднего двора, украшенного самшитовой изгородью. В этом дворе росла яблоня сорта Джонатан. Небольшие, твердые, яблоки с ярко-красным бочком, коричневатыми «порепинками», какие бывают на особо сладких арбузах; плотные, кисло-сладкие, хрустящие, брызжущие соком яблоки, с которыми никакой «Белый налив» не сравнится. Подруга моей крестной, агроном по образованию, говорила, что в таком виде этот сорт, уже не найти, из-за постоянных "улучшений". Утверждала, что наше дерево уникально, предлагала сделать саженцы и рассадить его, дабы не утратить качества, которыми эти яблоки обладают. И как часто случается, за суетой об этом вскоре забыли. Дерево заболело и умерло. Вкуснее тех яблок уже не попробовать. Когда задают вопрос, где твой дом – затрудняюсь ответить. Помотало по съёмным квартирам прилично. В поисках ответа вспоминаю ступеньки парадного крыльца, на котором мы сидели, фотографировались, арбузы трескали, и широкую тень от массивной яблони и ее плоды. У каждого свой «Вишневый сад».
Наше родовое гнездо, к счастью, еще не продано. Еще успею! Еще вернусь!