Представляем вашему вниманию поэтическую подборку одного из лучших современных поэтов, в том числе z-поэтов, — Марии Ватутиной.
*
Не оплакивай воина,
Провожая на фронт.
Все. Колонна построена
У чугунных ворот.
В гимнастерочку хрусткую
Погоди, не реви.
Пусть солдатушки русские
Помнят строгость любви.
Из объятий терзающих
Он идет не на смерть.
На священных ристалищах
Добывается честь,
Добывается родина,
Добывается дом.
Как ты там ни расстроена,
Отревешься потом,
Вспомнив юность, супружество
В приутихшем дому.
А сейчас нужно мужество
И тебе, и ему.
Не казачья же вольница,
Не мальчишки гурьбой,
Это – русское воинство
Отправляется в бой.
Летный полк
Мы выступали в летной части
На фоне подуставших Сушек.
Собрали техников ворчащих
И двух старушек.
Все слушались команды зама
По политической работе.
А остальные были, знамо,
Уже в полете.
Но не успели депутата
Дослушать мужики, как строго,
Назойливо, продолговато
Взвилась тревога.
Должна покаяться – струхнула.
Не то, чтоб кинулась метаться,
Но смертью, в общем-то, пахнуло.
Не отмахаться.
От нашего репертуара
Остался пшик. Неважно это,
Когда, по сведеньям радара,
Летит ракета.
Стоишь и ждешь, когда пустое
То небо, что надеждой правит,
Своей мозолистой пятою
Тебя раздавит.
Потом тревогу отменили
Тремя сигналами в прокрутке.
Точней, двумя. И все шутили,
Что обсчитался тот, кто в рубке.
Смеялась замполитша Вера,
Хорошенькая, как с картинки.
И золушкиного размера
На ней военные ботинки.
«Как я провела это лето»
Отца лишили дочери
Мать со своею дочерью.
Вот кузов развороченный
Пылает у обочины.
«Дивісь, якая гарная
Взвилась на небо дівчина…»
Москва стоит угарная,
На въездах непридирчива.
И падает тихонечко
Обугленное яблочко.
«О чем вздыхаешь, донечка?»
«О новом платье, матiчка».
«А ты б – о школе, милочка,
Экзамене запоротом.
Отдай сюда мобилочку –
Я выброшу за городом».
Плывет лихого ялика
Команда похоронная.
А яблоня на яблоко
Глядит, непокоренная.
Как страшная симфония.
Как зарево трехмерное.
«Ну, вот и все. Эстония.
Через неделю первое».
А та, другая, явлена
Пред Господом – в окалине.
Ведь яблоко от яблони…
Ведь яблоко от яблони…
Плач
вздрогните Марс с Юпитером
смолкните мета с твиттером
плачь под личиной ирода
псевдоэммануэль
я пою всепредельную
всенощную колыбельную
всем новорусским сиротам
так что кипит купель
баюшки-бай душа моя
эллинская та самая
ника лежит под ставнями
мифов желает вновь
спи почернела горенка
я тебе тут не Го́ренко
рифмами непрестанными
я не омою кровь
спи половинка верхняя
спи половинка нижняя
тонкая спи и толстая
спи не кровоточи
ты же моя конфетная
ты же моя неслышная
ты же «куда ты бо́сая»
спи ай качи-качи
алчущим мяса Цезарем
иродом власти страждущим
вырезана без возгласа
из материнских рук
агнцем лежит истерзанным
новым порядком грянувшим
бабка дерет се волосы
мать на руках подруг
вот она водит в воздухе
облыми костенелыми
словно исправить странное
главное не отпускать
и не забудьте гвоздики
и украсьте омелами
и проверьте дыхание
он обещал восстать
сироты-долгожители
свежих могил родители
вам я пою в обители
тягостный этот сор
чтобы они ответили
чтобы на них отметины –
дети и дети де́тины
пусть заступает хор.
*
На детской дачке тети Дины
Хранятся ворохи газет.
«Народ и партия – едины», –
Висит забытый трафарет.
Сто лет в обед. Седа. Бездетна.
Одна отрада – этот скит.
Ей жизнь продлили незаметно,
Когда превышен был лимит.
Она из [и][тэ][эр]-ов скромных,
Но, словно Тэтчер, держит стать,
А перед сном в очках огромных
Муж отражается опять.
Он старше был, давно схоронен,
Но – фото на стене висит.
На фото он – советский воин,
Двадцатилетний инвалид.
У Балабанова на трассе
В июльском первом же бою,
Когда весь фронт от взрывов трясся,
Он ногу потерял свою.
«Вот, где-то здесь», – вздыхал он длинно,
Овражек выбрав наугад,
Когда меня та тетя Дина
Брала у мамы напрокат.
Такое, видимо, раненье,
Что о потомстве речи нет.
Но бьет до умопомраченья
В овраге том духмяный цвет.
И я, чужая им, большая,
За тети Динину слезу,
За эти свечки иван-чая
Любую сволочь загрызу.
Тепло. И дверь на шпингалете.
Резвятся блики над вдовой,
Как неродившиеся дети
Той – предыдущей – мировой.
*
Стояла мертвая вода
В туманном сизом водоеме,
Преображая «никогда»
В бессмысленное «дважды». Да
И все тут было на изломе.
Зайти в одну и ту же гниль
Мог каждый, споря с поговоркой,
Поскольку полстолетья штиль
Глумился над условной Волгой.
И камень, брошенный в нее,
Не издавал глухого боя,
И разношерстное зверье
Здесь избегало водопоя.
Но наступили времена,
Когда ушли на поле брани
Отсюда наши племена.
И, болью обременена,
Земля, стоящая на грани,
Увидела: идет волна.
Из-под туманных берегов
Живые родники забили,
И победившие врагов
В мир изменившийся вступили.
Текла река и лодки плыли
Средь отраженных облаков.
*
Не верь ты мне фальшивой, слабой, ленной –
Я ничего не знаю о войне,
Как телескоп не знает о вселенной
С погибшими мирами в вышине.
Я заползаю в возраст отупленья,
Слежу за новостями с лежака,
С меня не спросишь ни за отступленье,
Ни за нехватку раций мужикам.
Но я с такою бешеною силой
Походные крещу их вещмешки,
Что мне, тяжеловесной и трусливой,
Бог посылает нужные стишки.
О том, что в поле белая пороша,
О девяностых, отданных за так,
О том, как подполковник дядя Леша
Рыдал тогда об армии в кулак.
О том, что льются западные транши,
Как бесконечный симоновский дождь,
О том, как предрекали ветеранши:
«Случись война – не встанет молодежь».
А вот она – страна – взяла и встала,
Когда пришла военная пора.
И мальчики, гонимые вчера,
Подняли трикотажные забрала.
А значит, никогда не умирала
Страна моя, ошиблись доктора.