А я вот дальше чего скажу. Задумал тут дед Пихто курить бросать. Это аккурат наутро после того как чокнулись они по-новогоднему с соседями, да со старым дружбаном его Мастером вместе.
Так вот, наутро проснулся он, в голове тарарам (ну эт' дело такое, привычное), зато на душе благодать какая! А оттого, что душевно погуляли да попраздновали. Эх!
Помнилось ему, что прыгал он пляшучи чуть не до потолка под какую-то вирусную песню из этих ваших интернетов. Но не столько помнилось, сколько суставы по всему телу напоминали. Да и голова как-то странно ведёть себя — вон на макушке несколько шишек образовалось. Это чего же так-то? И впрямь до потолка, что ли, самого прыгал и аж об него маковкой брякался?
Надо б, думает, в большой горнице проверить: как там щекатурка — не обвалилась ли? Ладно, потом-потом. Сходил в сенцы, зачерпнул ледяной воды из ведра, напился — кажысь, немного полегчало. И тут, значить, закашлялся наш дед. И давай-давай перхать не переставая — аж раскраснелся весь.
Отдышался-очухался и вернулся из сеней в горницу. А там чисто всё, прибрано. И щекатурка, значить, тоже на месте — никуда не отвалилась. Мыслит: ага, тут неча беспокоиться, а вот кашель…
— Не, — думает себе он вслух, — надо бы курить бросать! Или, — смекнул потом, — это не оттого, ли что я вчера дорогие курил? Как их там?.. То ли «Царский пират», то ли «Королевский флибустьер»… Оль, а ты не помнишь, как их там Мастер наш называл?
А старуха — ни звука. В позе лотоса сидить. Медитирует, значить. Дед глянул на свою Ягу и понял, что ответа ждать не надо.
— Ну, пират-не пират, а какой-нибудь «Графский контрабандист» — это точно! Не видал никогда таких, надо бы спросить у Мастера где достал.
И тут вспомнил, что собирался курево бросать, и пригорюнился. Как жить — без курева-то? Яге проще — у ней медитация и дзен-буддизм. А у его как у того латыша… Плюнул с досады. Хо́дить, места себе не нахо́дить — чисто картина Репина «Тигра в клетке».
А тут, значить, стук в дверь. Пошёл открывать — а там Мастер стоит. Расфуфыренный, как у городских принято, очки блястять.
— Ты, — говорит, — извини, друже, я вам звонил-звонил, а вы, похоже, трубки свои поотключали…
— Да ты заходи, — дед ему отвечает, — я такой радый тебя видеть! Славно вчера погуляли, а?
— …да вроде и неудобно как-то — без предупреждения…
— Нечего-ничего — заваливай, говорю!
Зашли в большую горницу. Дед глядь на коврик где Яга сидела, а его и след простыл. И Яги тож. Глядь — она уже из кухни с подносом шествует.
— Время, вроде, обеденное, — говорит, — садитесь за стол, мужчины.
Ишь, шустрая кака, думает дед, чаво-чаво — а этого не отнять! Ну и Мастер, значить, тоже — здоровкается, мнётся и с ноги на ногу переступает. Неловко ему, всё ж, тревожить хозяев — пусть они и радушные, значить. Но раз уж припёрси, то куды уж теперь? Говорит этак в интюллегентной своей манере: ты, дескать, хозяйка, прости дурака старого, что нагрянул как снег на голову, а, что-то, говорит, не хотелось одному день рождения своего отмечать.
Что тут началось! Дед с бабкой ну его поздравлять, ну обнимать… А Мастер, значить, достаёт из куртки своей моднявой парочку штофов. Мол, не с пустыми руками — соображение тож имею. Да и Дата, опять же шь.
Тут дед вспомнил, что бросает курить, и застонал про себя — какая ж чарка без курева? Но нет, думает, мужик я или не мужик? Силу воли имею или не имею? И вообще — быть или не быть? И, говорит себе, значить — всё я Скала!
А Яга, между тем, решила Степана со Светочкой кликнуть, чтоб если пир — то пир, понимаешь, горой! Сбёгла к соседям, а мужики сидять, гуторять. И тут, значить, достаёт Мастер пачку и деду цыгарку предлагает. Тот хмурится, говорит — бросил. А Мастер к этому с пониманием, и уважительно так на друга своего смотрит. Ну ты, говорит, могёшь! А дед кивает и себе думает, могу, угу-угу… Держится, в общем, молодцом.
Ну, а дальше пришли соседи (тоже, как и полагается, не с пустыми руками), бабы на стол собрали всякого — сверх того, что там уже было, и пошла жара пуще предновогодней.
А дед-то бирюком сидить — как подменил его кто. Выпивать-выпивает, но не курит. И кручинится всё больше. Старый друг на него с опаской поглядывает, хоть и захмелемши, а тоже, значить, беспокоится — чё это с дружбаном-то? Был весел, а тут стал как в воду опущенный. Налил ему, тот выпил — и опять молчок. Ну дела…
Но Пихто не просто волком сидел, а думу крепкую думал. Мыслил: нехорошо как-то. Всем хорошо, а мне нехорошо. И чевой-то я своим нехорошим видом буду портить всем обедню? И не уйти ведь — это тоже нехорошо. Да и некуда. А почему нехорошо — это дело известное — курить бросил. А может вот это, аккурат, и нехорошо?
Эдак отыскав корень зла, старик повеселел и спросил у друга своего контрабандной цыгарки. Дрогнула, значить, Скала. А ведь и не даром говорят — вода камень точит. Но тут не вода была, конечно, не вода…
Так и продолжили праздновать. И опять, значить, плясали, и опять, значить, дед прыгал до потолка. Развесёлые получились посиделки. Эх! Старик, конешно, про себя кумекал, что с утра опять перхать будет. Но утешение имел — праздник другу не испортил. А уж бросить курить он завсегда успеет!
