1
Если смотреть наружу только из иллюминатора — лес кажется мертвым. Фиолетовая мгла долгой полярной ночи лишь изредка озаряется сполохами северного сияния. И тогда заснеженные пушистые гиганты черными силуэтами проступают на фоне многоцветных полотнищ. ПГ-245Ж вращается вокруг главной компоненты двойной звездной системы Альфы Большого Пса по сильно вытянутой орбите, и потому зима здесь долгая, весна стремительная, лето короткое, а осень превращается в очередную долгую зиму не по дням, а по часам. Не даром над главным пультом станционного «пузыря» красуется надпись, скопированная со стелы времен ассирийского царя Тиглатпаласара Первого: «в дни холода, мороза, льда, в дни появления звезды Стрела, которая [тогда] огненно-красная, как медь». Стрелой шумеро-аккадские астрономы именовали Сириус. А вот откуда они узнали о его промороженной планетке? А заодно и о том, что Сириусу А предстоит в отдаленном будущем превратиться в красного гиганта?
— Витек! — Витус вздрогнул: вечно староста смены отвлекает дежурного техника-смотрителя от абстрактно-философских размышлений. К тому же, склонный к оным размышлениям техник-смотритель Берг терпеть не мог, когда его так называли, но староста Соколов в молодые годы служил в космопехоте и чувством юмора обладал, мягко говоря, своеобразным. Переиначивание имен — еще не самый яркий пример его шуточек. — Витенька, не забудь. Елка на тебе!
Витус картинно закатил глаза. Ива Василькова неосмотрительно хихикнула, привлекая внимание начальства.
— Ивочка плакучая, а ты доставай ножницы и мотай на склад за фольгой. Что моргаешь? Наряжать будем.
— Фонариками? — уточнила Ива.
— А ты умеешь что-то еще? — насторожился староста.
Из-за спины начальства красноречиво замотал головой Витус. Ива, опомнившись, хлопнула для убедительности ресницами и твердо ответила:
— Нет-нет! Только фонарики.
Начальство несколько долгих секунд подозрительно рассматривало ее, и с каждой секундой взгляд Ивы становился все честнее и честнее.
— Ну, что стоите, соколики? — вкрадчиво осведомился староста. — Судя по показаниям наших астрономических часов, первое января на этой, Всевышним Разумом забытой, планете наступит ровно через полсуток. Времени, можно сказать, в обрез...
— Из чего елку-то? — уточнил Витус. — Разве что сварить каркас из арматуры, да запасной теплоизоляции надергать...
— Я вижу, ты совсем малахольный, — вздохнул Соколов. — В полукилометре от станции целый еловый лес, а он собирается с арматурой вошкаться.
— С ума сошел?! — отпрянул Витус. — Это же — дендры!
— Я тебе что? Рубить ее предлагаю?! — разозлился староста. — Выманишь красотку попушистее своей песенкой... Ну, как в тот раз... Помнишь?
Еще бы не помнить. Витусу уже приходилось успокаивать юных дендроидов с помощью этой древней незатейливой мелодии. Тогда они с Ивой искали озеро и никак не могли пробиться через заросли, а малыши пугались и не хотели отойти в сторону. Намучившись, пытаясь сдернуть одного такого колючего упрямца с места, Витус вдруг запел новогоднюю песенку, просто так, по наитию, и — о, чудо! — дендр вытянул пушистую макушку, словно прислушиваясь, постоял так немного и, растопырив псевдокорни, убрался с дороги.
Следующему живому препятствию песенку пришлось повторить. Одно дело петь в теплой, щедро освещенной комнате, когда жарко горят праздничные огни, а ребятня с восторженным испугом смотрит на Деда Мороза в синтетической бороде и бутафорской шубе, другое дело здесь — в насквозь вымороженном лесу, когда температура падает до сорока и ниже.
Не удивительно, что Витус вскоре охрип и покуда они с Ивой добрались до места, успел возненавидеть и песню, и ее автора, и привередливых дендрят, и Новый год в целом. Тем не менее — факт остается фактом: на подрастающих дендроидов песня, в исполнении Витуса, действовала, как заклинание, правда, петь ее приходилось, обращаясь к каждому дендренку, лично. Впоследствии, персонал станции долго ломал голову, пытаясь разгадать загадку старинной песенки. Что только ни делали они с записью, по каким параметрам ни анализировали: имитировали ритм, размер, тембр, частоту — все бесполезно.
— Просто ты им нравишься, Витюня, — подытожил проницательный староста.
За неимением более подходящей версии, пришлось остановиться на этой.
— Сколько там, за бортом? — хмуро осведомился Витус.
— Порядок, — отмахнулся Соколов. — Минус тридцать… Жарища…
Витус вздохнул: да уж, жарища… тебе-то не петь на морозе… — и все-таки пошел за снарягой. Раньше встанешь — раньше выйдешь. Староста все равно не отвяжется и свою безумную идею не оставит. Напялив доху и унты, намотав на руку прочную веревку, Витус, поколебавшись, прихватил на всякий случай лазерный резак. Нет, дендренка он резать не собирался, но тайга есть тайга. Вдруг не повезет и напорешься на оголодавшего сноумура. Снежные коты об эту пору крайне свирепы.
Потоптавшись в переходном тамбуре, Витус разблокировал дверь и окунулся в морозную мглу. Ветер тут же швырнул ему в лицо пригоршню ледяной пыли: не зря безымянную пока планету ПГ-245Ж на станции прозвали Поганкой. За три месяца дежурства в составе команды исследователей Витус так и не привык к местному климату, зато уяснил, что одинакового ветра на Поганке не бывает: колючий, ледяной, порывистый, влажный и черте еще какой. Правда, как ни назови — если здешний ветер дует, то сразу со всех сторон. Витус поспешно натянул на голову шерстяной шлем с прорезями для глаз и двинул к оцепеневшему лесу, который лишь издали выглядел еловым.
В лесу оказалось намного теплее. Витус прошел мимо замшелых великанов, вздымающих верхушки к тусклым небесам: с места не сдернуть, детской песенкой не сманить да и не поместится на станции этакая громадина. Глубже, вторым эшелоном расположились елочки поизящнее, с более светлой хвоей. Но Витус их трогать тоже не стал, а забрался в самую чащу. Здесь росли малыши, не выше человеческого роста. Как раз то, что нужно.
Витус присмотрел пушистую красавицу, кокетливо раскинувшую ветки, покрытые светлыми, напоминающими шерстку, иголками. Сделал из веревки петлю, аккуратно, чтобы не причинить ненароком боли, накинул на елочку и потянул. Елка испуганно вздрогнула и вцепилась в землю растопыренными псевдокорнями. «Маленькой елочке холодно зимой…» — тихо запел Витус. Не подействовало. Тогда, перекрикивая вой полярного ветра, Витус запел громче, осторожно опутывая малышку веревкой. Корни заметно ослабли. Тогда Витус поднял елочку и пристроил на плечо. Та не пошевелилась, только макушку приподняла, наверное, для того, чтобы лучше слышать.
2
Дежурной смене строго настрого запрещалось соваться к дендроидам. Если в центре узнают, что они притащили аборигена на станцию, все трое тут же получат расчет, и хорошо, если без «волчьего билета». Только центр далеко, а Соколов — рядом. Ну, фишка у человека: на Новый год должна быть елочка. Кто виноват, что на Поганке они не совсем флора?.. Старосте на такие мелочи плевать. Он провел здесь без малого пять лет и теорию о разумности дендроидов на дух не переносит.
Когда же ему напоминали о расе кня, Вячик только презрительно фыркал. Сравнили, дескать, то — кня, с их миллионнолетней историей, а то — шевелящиеся елки с корнями-лапами. И все тут. Поначалу Витус тоже скептически воспринимал идею разумных здешних растений. Переубедили его, конечно, дендрята, слушающие новогоднюю песенку древней Земли. Будучи экзобиологом, Ива пыталась представить себе нервную систему дендроидов. Где она находится? Как сильно разветвлена? Каким образом осуществляется передача сигналов от органов чувств к… ну, не к мозгу же? Скажем, к анализатору…
Задохнувшись от морозного ветра, который на открытой равнине дул еще свирепее, Витус перестал петь. К счастью, дендренок не протестовал, по-прежнему смирно лежал на плече своего похитителя. В знак благодарности, Витус даже сбросил на минуту рукавицу, чтобы погладить малышку. Иголки у нее оказались мягкие, как у ежат. У молодой поросли всегда так. Только у зрелых дендроидов иголки становятся твердыми и острыми, превращая подвижные лапы-ветки в серьезное оружие.
Правда, с возрастом дендроиды почти утрачивали подвижность. Старея, они перемещались к краю леса, живым кольцом окружая нежную молодежь в середине, и замирали угрюмыми стражами. Витус ни разу не видел, как двигается старик-дендр, но Соколов рассказывал, что однажды на его глазах внешний круг расступился, пропуская заматеревшего сородича. Тогдашний экзобиолог смены даже предположил, что старый дендроид покидает чащу, чтобы умереть в одиночестве. Староста, само собой, счел эту гипотезу сентиментальной чушью.
Чтобы открыть внешнюю дверь «пузыря», пришлось положить дендренка, и тот изогнул ствол, пытаясь встать, задергал опутанными веревкой ветками. Витус немедля запел. На миг абориген показался ему спеленатым младенцем. Эта мысль удивила и испугала техника-смотрителя. Вот так вот поживешь на чужой планете, и спятишь. Он прогнал неприятные мысли и протащил добычу через дверь.
— Здравствуй, Дедушка Мороз, борода из ваты! — рявкнул Соколов. — Где ты шлялся, Витек? Третий час уже тебя дожидаемся…
— Куда его? — угрюмо поинтересовался Витус.
Соколов указал на дверь столовой, где уже громоздилось некое приспособление. Изобретательный староста срезал верх тяжеленной двухсотлитровой канистры и приварил к ней три стойки от полевой аппаратуры. Техник-смотритель, не одобряющий столь варварского отношения к экспедиционному оборудованию, недовольно нахмурился.
— Не боись, на одну ночь только. Отметим, и разберу обратно, — верно понял его взгляд Соколов.
Иногда и ему случалось разговаривать по-человечески.
Чувствуя себя живодером, Витус вставил дендренка в канистру и размотал веревку. Малыш тут же изо всех сил хлестнул его жесткими ветками по лицу, и судорожно засучил псевдокорнями, царапая ими по стенкам канистры.
— Пой! — потребовал староста.
— Бусы повесили… — затянул было Витус, лицо которого горело, как от пощечины, — встали в хоровод, весело, весело…
На сей раз песня не помогла, дендренок снова попытался ударить его, а когда похититель увернулся, забился в панике.
— Ах ты!..
Соколов подскочил к лесной малышке и принялся прикручивать ветки к стойкам. Испытывая нешуточные угрызения совести, Витус последовал его примеру.
— Может, отпустим ее? — спросила от двери Ива. — Мне кажется, она боится…
— Совсем спятили? — проворчал староста. — Это дерево! Безмозглое растение! Ему не может быть страшно.
Но Витус видел, что Вячик Соколов не так уж уверен в своих словах. Тем не менее, он продолжал привязывать ветки к стойкам, проклиная себя за мягкотелость.
— Ф-фух, — выдохнул староста, удовлетворенно окинув взглядом распятого посреди комнаты дендренка.
Тот наконец замер, затих, больше всего походя теперь на обычную земную елку. Безмозглую. И все же Витус словно чувствовал ее затравленный взгляд. Бывает ли взгляд без глаз? То, что дендроиды каким-то образом видят их, Витус не сомневался. Он давно рассказал бы Соколову, как молодежь второго круга оборачивается и поводит ветками, словно рассматривая его, если бы не опасался, что староста тут же распилит первого попавшегося аборигена, доказывая его неправоту.
Порою его всерьез радовало, что Соколов почти не бывает в лесу. Большую часть времени староста проводил на станции, не отрываясь от многочисленных мониторов, на которых отображалась, тщательно собираемая сапиентрометрами информация. Как никак, система Сириуса входила в так называемую Розу Ловцов Зари — гипотетическую зону их галактической экспансии. Большие дяди из академических кругов всерьез полагали, что Поганка, пардон, ПГ-245Ж — планета искусственного происхождения. Не даром же ей на протяжении миллионов лет удается сохранять постоянную орбиту в крайне нестабильной системе двойной звезды.
— Он не любит их, — тихо сказала Ива, кивком указывая в сторону диспетчерской, куда удалился староста, едва пушистая пленница была усмирена, и, подумав, добавила: — И боится.
— А ты? — спросил ее Витус.
Ива пожала плечами.
— Не знаю. Иногда мне кажется, что это они изучают нас… Посмотри, мы здесь, будто рыбки в аквариуме: поляна, как лысина, а вокруг со всех сторон лес. Иногда, знаешь, между лопаток щекотно, будто эти, большие, пялятся. Я их не боюсь, конечно, но… скорее бы домой.
С этим выводом Витус был согласен на все сто. Поганка и на него наводила тоску. Как Соколов умудрился прожить здесь так долго и не спятить? «А может, он и…» — подумал Витус и тут же прогнал опасную мысль. Находиться в замкнутом помещении со спятившим космопехотинцем, хоть и бывшим, показалось ему куда страшнее гипотетической мести лесных великанов.
3
Воистину Вячик Соколов был знатоком старых традиций. Он отыскал где-то запись двенадцатичасового боя кремлевских курантов, и когда станционный хронометр начал отсчет последней минуты старого года на ПГ-245Ж, динамики донесли солидный бас древних колоколов, все еще звучавших на далекой Земле. Хлопнула пробка — шампанское предусмотрительный староста тоже припас — шипучая жидкость вскипела в лабораторных стаканах. Выпили. Кончилась запись. Стало слышно, как беснуется инопланетная пурга за стенами «пузыря».
И этот вой, и шампанское, разбежавшееся по жилам, и пирог, приготовленный Ивой, все создавало неповторимое ощущение уютного домашнего праздника. Даже дендренок, время от времени пытавшийся освободиться от пут, притих и вел себя, как добропорядочная новогодняя елка. Казалось мир и покой навсегда воцарились на этой холодной планете. Во всяком случае, Витусу хотелось так думать.
Вино и пирог сделали свое дело. Он забыл о недавних тревогах, блаженно растянувшись на шкуре сноумура, вполуха прислушивался к разговору Ивы и Вячика, незатейливо сплетающегося с мелодией фокстрота, что чудом пробивалась из неведомой дали, сквозь свист и улюлюкание помех, порожденных сириусянской бурей в магнитном поле Поганки. Витус с удивлением узнал песенку — она была чрезвычайно популярна в годы его детства, а потому стал тихонько подпевать себе под нос:
Доверни кремальеру, прислушайся,
Дальний зов чутким ухом лови,
Звездный ветер гуляет в отдушинах,
Плачет эхом забытой любви...
Сигнал тревоги, как обычно, взревел неожиданно, прочь смывая умиротворенность новогоднего вечера. Соколов опрометью кинулся к своим мониторам. Через несколько мгновений до Витуса с Ивой донесся его напряженный голос.
— Внимание персонала! Мы окружены!
— Что-о?! — сипло выдохнул техник-смотритель. — Кем окружены?!
И словно в ответ на его вопрос стены станции содрогнулись от мощного удара. Тут уж и Берг с Васильковой подскочили и бросились в аппаратную. Вячик, не обращая на них внимания, уставился на мониторы наружного наблюдения, где ворочалась непонятная темная масса. Удар в стены повторился. Посыпалась, разбиваясь лабораторная посуда.
— Мать их... — не стесняясь присутствием девушки, выругался староста смены.
Витус решительно оттер его от пульта и включил внешние микрофоны. Из динамиков послышался вой полярного ветра, перемежаемый деревянным скрипом и глухим ревом.
— Сноумуры! — взвизгнула экзобиолог.
— И дендры! — подытожил Соколов.
Он был прав — темная масса на мониторах — это матерые исполины-дендроиды, пробудившиеся от векового оцепенения, чтобы выручить крохотного дендренка — маленькую елочку, похищенную людьми, ради собственного удовольствия. И лесные гиганты пришли не одни, они привели сноумуров — свирепых хищников, по сравнению с которыми наши земные львы и полярные медведи —беспомощные детеныши.
Стены содрогались почти от непрерывных ударов. Теперь сыпались не только химические склянки, но и что-то более увесистое и явно техническое — Берг заподозрил, что это обрушились полки с запасной аппаратурой, но не двинулся с места. Персонал станции охватило странное оцепенение. Удары продолжались. Стены пока держались, но все, что могло рухнуть на пол и разбиться, рухнуло и разбилось.
Наконец, Ива Василькова крикнула:
— Ну что же вы стоите, мужчины?! Сделайте, что-нибудь!
Оттолкнув техника-смотрителя, староста смены бросился в экипировочную, схватил лазерный резак.
— Разгерметизируй тамбур! — велел он Витусу. — Щас я заготовлю дров на всю зиму!
— С ума сошел! Они же тебе все ребра переломают!
— Космопеху и снег не помеха! — отозвался в обычной своей манере Соколов.
Экзобиолог взвизгнула и перегородила ему дорогу.
— Не смей! — храбро выкрикнула она, нависшей над нею горе мышц. — Они же разумные! Это будет убийство!
— А мы — не разумные?! Если они разнесут станцию — это не будет убийством?! Брысь, малявка!
— Я сообщу в Трибунал! — пригрозила Василькова.
— Ничего... переживу... Не впервой на губе сидеть...
— Да заткнитесь вы оба! — рявкнул Берг. — Не помогут нам ни резак, ни Трибунал... Вячик, ты забыл о сноумурах... Если они ворвутся на станцию, от них лазером не отобьешься...
— Что ты предлагаешь? — спросил, утративший самоуверенность староста. — Сидеть и ждать, пока нас в клочья порвут...
— «Пузырь» выдержит... Он рассчитан и не на такие нагрузки... А чтобы дендры оставили нас в покое — выпустим дендренка. Они за ним пришли...
— Черт с вами... — огрызнулся Соколов. — Выпускайте... А я на всякий случай буду держать резак наготове... Если кто из них сунется, вмиг лапы обрежу...
И он демонстративно запустил резак — рубиновая нить засверкала между двумя концами дугообразного инжектора. Витус бросился к елке, принялся отвязывать ветки. Оживившийся дендренок немедленно наградил своего освободителя увесистой пощечиной. Технику-смотрителю пришлось отчаянно жмуриться, чтобы защитить глаза от пушистых, но отнюдь не мягких веток. Наконец, елочка освободилась. Перевалилась через край канистры и оставляя на полу мокрые следы, побрела к выходу.
Витус махнул рукой Иве и та, повернув аварийный рычаг, разблокировала шлюз. Ледяной ветер ворвался в предбанник «пузыря», закружили в теплом воздухе колючие снежинки. На всякий случай, техник-смотритель схватил ледоруб и встал справа. Отпихнув экзобиолога в глубь станции, староста смены, вооруженный лазерным резаком, занял позицию слева. Едва бронированная дверь уползла в стену, в шлюз протиснулись мохнатые колючие лапы нижних ветвей могучего взрослого дендра. Между ними просунулась усатая кошачья морда, с громовым мявом обнажив громадные клыки.
Невзирая на колючий морозный ветер, Берг мгновенно вспотел. По счастью, разумные лесные гиганты и их звериные союзники мешали друг другу. А тут еще дендренок загородил проход. Гибкий, изворотливый, как снежный бес, сноумур проскользнул под лапами гиганта, рванулся было вперед, едва не подмяв под себя хрупкую елочку. Витус замахнулся ледорубом, не будучи уверенным, что свирепая зверюга хотя бы ощутит его удар, но произошло нечто невероятное.
Ветви взрослого, казалось бы медлительного и неповоротливого дендроида, стремительно свернулись петлями, обвили ими задние лапы хищника и дернули его на себя. Жалобно визжа, сноумур исчез в метельной мгле в проеме люка. Дендренок перебрался через комингс и тоже сгинул. Опомнившись, Витус подскочил к рычагу, и навалился на него всем телом. Плита люка скользнула в пазы и обжигающе холодный ветер отсекло, словно щупальце бескрайней полярной ночи. ПГ-245Ж продолжала вращаться вокруг главной компоненты двойной звездной системы Альфы Большого Пса по своей сильно вытянутой орбите, как будто ничего не произошло.
— Постойте, что это? — испуганно спросил Вячик Соколов, поднимая все еще не выключенный резак.
Сокрушительные удары в стены прекратились, и в мертвой тишине, установившейся в «пузыре», слышны были только те звуки, что доносились через наружные микрофоны. Ни древесного скрипа, ни мяукающего рева слышно не было, только завывание пурги. И вот с этим-то завыванием что-то было не так. Техник-смотритель Витус Берг поневоле прислушался. И не поверил своим ушам.
Полярная вьюга тоскливо, но отчетливо выводила простенькую мелодию, столь знакомую многим поколениям там, на Земле:
«В лесу родилась елочка, в лесу она росла, зимой и летом стройная, зеленая была...»