Настроение у меня опять прекрасное. Почему же так выходит? Никаких разумных объяснений этому я не вижу. Вот все постят чужие стихи, и я тогда сделаю праздничную арку из чужих стихов для всех, кто здесь бывает.Немножко переделаю, для новогоднего настроения.
Борис Пастернак
Рождественская Звезда
Стояла зима.
Дул ветер из степи.
И холодно было младенцу в вертепе
На склоне холма.
Его согревало дыханье вола.
Домашние звери
Стояли в пещере,
Над яслями теплая дымка плыла.
Доху отряхнув от постельной трухи
И зернышек проса,
Смотрели с утеса
Спросонья в полночную даль пастухи.
Вдали было поле в снегу и погост,
Ограды, надгробья,
Оглобля в сугробе,
И небо над кладбищем, полное звезд.
А рядом, неведомая перед тем,
Застенчивей плошки
В оконце сторожки
Мерцала звезда по пути в Вифлеем.
Она пламенела, как стог, в стороне
От неба и Бога,
Как отблеск поджога,
Как хутор в огне и пожар на гумне.
Она возвышалась горящей скирдой
Соломы и сена
Средь целой вселенной,
Встревоженной этою новой звездой.
Растущее зарево рдело над ней
И значило что-то,
И три звездочета
Спешили на зов небывалых огней.
За ними везли на верблюдах дары.
И ослики в сбруе, один малорослей
Другого, шажками спускались с горы.
И странным виденьем грядущей поры
Вставало вдали все пришедшее после.
Все мысли веков, все мечты, все миры,
Все будущее галерей и музеев,
Все шалости фей, все дела чародеев,
Все елки на свете, все сны детворы.
Весь трепет затепленных свечек, все цепи,
Все великолепье цветной мишуры…
…Все злей и свирепей дул ветер из степи…
…Все яблоки, все золотые шары.
Часть пруда скрывали верхушки ольхи,
Но часть было видно отлично отсюда
Сквозь гнезда грачей и деревьев верхи.
Как шли вдоль запруды ослы и верблюды,
Могли хорошо разглядеть пастухи.
— Пойдемте со всеми, поклонимся чуду,-
Сказали они, запахнув кожухи.
От шарканья по снегу сделалось жарко.
По яркой поляне листами слюды
Вели за хибарку босые следы.
На эти следы, как на пламя огарка,
Ворчали овчарки при свете звезды.
Морозная ночь походила на сказку,
И кто-то с навьюженной снежной гряды
Все время незримо входил в их ряды.
Собаки брели, озираясь с опаской,
И жались к подпаску, и ждали беды.
По той же дороге, чрез эту же местность
Шло несколько ангелов в гуще толпы.
Незримыми делала их бестелесность,
Но шаг оставлял отпечаток стопы.
У камня толпилась орава народу.
Светало. Означились кедров стволы.
— А кто вы такие? — спросила Мария.
— Мы племя пастушье и неба послы,
Пришли вознести вам обоим хвалы.
— Всем вместе нельзя. Подождите у входа.
Средь серой, как пепел, предутренней мглы
Топтались погонщики и овцеводы,
Ругались со всадниками пешеходы,
У выдолбленной водопойной колоды
Ревели верблюды, лягались ослы.
Светало. Рассвет, как пылинки золы,
Последние звезды сметал с небосвода.
И только волхвов из несметного сброда
Впустила Мария в отверстье скалы.
Он спал, весь сияющий, в яслях из дуба,
Как месяца луч в углубленье дупла.
Ему заменяли овчинную шубу
Ослиные губы и ноздри вола.
Стояли в тени, словно в сумраке хлева,
Шептались, едва подбирая слова.
Вдруг кто-то в потемках, немного налево
От яслей рукой отодвинул волхва,
И тот оглянулся: с порога на деву,
Как гостья, смотрела звезда Рождества.
Сергей Есенин
Поет зима — аукает,
Мохнатый лес баюкает
Стозвоном сосняка.
Кругом с тоской глубокою
Плывут в страну далекую
Седые облака.
А по двору метелица
Ковром шелковым стелется,
Но больно холодна
.Воробышки игривые,
Как детки сиротливые,
Прижались у окна.
Озябли пташки малые,
Голодные, усталые,
И жмутся поплотней.
А вьюга с ревом бешеным
Стучит по ставням свешенным
И злится все сильней.
И дремлют пташки нежные
Под эти вихри снежные
У мерзлого окна.
И снится им прекрасная,
В улыбках солнца ясная
Красавица весна.
Томас Стернс Элиот
Путешествие волхвов
"И вышли мы в стужу,
В самую худшую пору
Для странствий, для столь долгого странствия:
Дороги размыты и ветер неистов -
Самая тьма зимы".
И верблюды, упрямые, сбившие ноги, стёршие спины,
Валились в тающий снег.
Иногда мы сожалели
О летних дворцах на склонах, террасах,
О девах в шелках с шербетом в руках.
И роптали, бранились или сбегали
Погонщики, требуя женщин и выпивки.
И костры угасали, и шатров не хватало,
А города враждебны, селенья недружелюбны,
И деревеньки грязны и дороги для постоя -
Тяжкое время для странствий.
Под конец мы решили идти всю ночь напролёт,
Урывками спали,
А голоса пели над ухом, твердя,
Что это безумство.
Наконец, на заре пришли мы в сырую долину,
Где, из-под снега пробившись, благоухала трава
И бежала река, и водяная мельница воздух взбивала во тьме,
И три дерева на фоне нависшего неба,
И старая белая лошадь ускакала на луг.
И пришли мы в таверну, где над дверью лоза винограда свисала,
У двери открытой шестеро в кости играли на сребреники
И ногами пустые винные мехи пинали.
Но мы ничего там не узнали и двинулись дальше,
И под вечер мы прибыли, ни минутою раньше,
И нашли это место; пожалуй, хоть это было неплохо.
И было это, помнится, очень давно,
Но я бы проделал весь этот путь, хочется знать лишь,
Узнать лишь сие:
Мы проделали весь этот путь во имя
Рожденья иль Смерти? Рождество было, конечно,
Мы очевидцы, и это бесспорно. Но я видал и роды и смерти
И полагал, что роды от смерти отличны. Но сие Рождество
Было ужасною мукой для нас, как сама Смерть, наша смерть.
И в свои края мы вернулись, в царства эти,
Но как дома не чувствуем больше себя в старых пределах,
Где чуждый народ вцепился в старых богов.
Я был бы рад ещё одной смерти.
(Пер. Я. Пробштейна)
Афанасий Фет
Мама! глянь-ка из окошка...
Мама! глянь-ка из окошка -
Знать, вчера недаром кошка
Умывала нос:
Грязи нет, весь двор одело,
Посветлело, побелело -
Видно, есть мороз.
Не колючий, светло-синий
По ветвям развешен иней -
Погляди хоть ты!
Словно кто-то тороватый
Свежей, белой, пухлой ватой
Все убрал кусты.
Уж теперь не будет спору:
За салазки да и в гору
Весело бежать!
Правда, мама? Не откажешь,
А сама, наверно, скажешь:
"Ну, скорей гулять!"