На днях служили литургию в небольшом храме Спиридона Тримифунтского в Подмосковье. Храм малюсенький, красивый, как игрушечка. С замечательной акустикой.
И такая компания служащих подобралась, любо-дорого просто. Святитель Спиридон чудесным образом собрал нас из разных весей, чтобы мы от всей души его пославили. Как же хорошо, когда служащие и поющие на одном дыхании, едиными усты и единым сердцем поют и вопиют ко Господу. Такая в этом радость! И какая это нынче редкость, увы.
Какой же у нас был иеродиакон… Я таких истово-неистово служащих уж лет сто не видела. И не глухой, и не безголосый. Да что там безголосый – иерихонские трубы развалились бы после его: «Востаааните!». Причём не надрывается до красной шеи и синих жил, заходясь в ненужном крике. Природа такая.Рот открыл и всё. Звуковой ядерный гриб оттуда вырывается. Но, слава, Богу – вокально контролируемый гриб.
Батюшка ему под стать. Голос чуть мягче, но с таким чувством служит, с такой «слезой покаянной», что хотелось бросить всё тут же. Минею, Октоих и уйти каяться в Радонежские леса. Но нам, старым клиросным бойцам каяться, как обычно, было некогда, поэтому мы сосредоточились на пении, чтобы соответствовать алтарю.
Апофеозом нашего радостного служения стал крестный ход. Если в храме наш неистовый иеродиакон ещё как-то контролировал силу звука, чтобы паникадило не сорвалось с цепей и не полопались бутыли с кагором и елеем, то на улице уже отпустил свои вокальные способности на вольные хлеба. Благо было, где разгуляться – кругом лес из вековых мачтовых сосен, уходящих в небеса.
Мы еле-еле, вприкрадку добрались с хоругвеносцами до алтарной апсиды. Гололёд страшный. Ноги во все стороны – одной пишешь, второй зачёркиваешь. Поём тоже синкопами. Без хорошей опоры сильно не разгуляешься. Только нашему господину иеродиакону всё нипочём – голосит себе запевы трубным голосом: «Святителю отче Спиридоооооне, моли Бога о наааас!».
У апсиды все кое-как выстроились в ряд с иконами, хоругвиями, фонарём. Батюшка Евангелие прочёл. А дальше по чину диакон должен возгласить : «Господу помолимся, рцем вси!», а певчие на его возглас отвечают троекратным «Господи помилуй». И ведь ничто не предвещало беды.
Наш «аэродиакон» (как мы его» тут же окрестили) набрал полные лёгкие утреннего морозного воздуха, возвёл очи горе и что было мочи возопил «Гооооспоооду помоооолимся! Рцеээээээээм всиииии!». Мы-то уже и на всенощном бдении и на литургии попривыкли к его мощному фортиссимо. А вот обитатели леса и соседних с храмом усадеб – нет.
Сверху, откуда-то с небес раздался сильный треск, мы все разом подняли головы и увидели, что из кроны самой высокой сосны выпала здоровенная ворона. Не вылетела, а выпала, вывалилась просто. Молчком. Видимо спала бедная птица на своей верхотуре и никакого подвоха от мироздания не ждала. И тут пришли верующие, да как гаркнули снизу!)).
Несчастная птица свалилась с ветки и потеряв ориентир не смогла быстро встать на крыло и начала камнем падать вниз. Она пыталась сделать несколько взмахов крыльями, но только врезалась в ствол дерева. Хотела каркнуть, но поперхнулась и выдала судорожно-жалкое «кха-кха». Раза три перевернулась в воздухе через голову и, метрах в трёх от земли, вспомнила-таки основной закон аэродинамики. Героически приземлилась, не поломав крыльев и ног и выдала полное недоумения и злости «Кааааааар! Каааар!!!! Кааааар!». Слава Богу мы не понимаем вороньего языка. Боюсь даже предположить, что она там нам проорала. Но явно не благословляла.
И тут же всё, что живое болталось по соседним дворам отозвалось на вороний вопль. Залаяло, запищало, замычало и замяукало на все голоса.
Батюшка скосил глаза на отца иеродиакона : «Эка ты, отец диакон помолился… И всех поднял на молитву. Слышишь, как все животные малыя с великими и тамо же гади, их же несть числа тебе подпевают? Хор наш за пояс заткнули …».
- Хорошо помолились святителю Спиридону, одним словом. Истово неистово)) Как мы любим.