Владимир Лукич Братков, свидетель-рыбак, а по совместительству и редакционный художник, был не так глух и нем, как это могло показаться на первый взгляд. Во-первых, оказалось, что он не один раз видел убитого во время прогулок последнего по берегу речки. Более того, несколько дней назад Лисицин, спустившись к воде, даже попросил у Владимира Лукича удочку, сказав, что с детства не рыбачил, а так хочется вспомнить это прекрасное занятие. И Владимир Лукич удочку ему дал. И помог насадить червяка. И вообще приободрил отдыхающего, пожаловавшегося ему, что вот, мол, прихватило сердце, и вынужден лечиться теперь в санатории вместе со старичками. Что не хотел сюда ехать – далеко от дома. Но лечащий врач настоятельно рекомендовал именно этот санаторий. А еще внимательный и ушлый рыбак Владимир Лукич, время от времени отрываясь от удочек и оглядывая местность, наблюдал за сердечником Лисициным, когда тот занимался своими сердечными делами уже в духовном плане. То есть когда он, например, встречался с женщинами. Разумеется, это могли быть обычные прогулки с подобными больными – надо же скоротать время до обеда или до ужина! Да только что-то тут было немного не так. С одной дамой он пережил довольно бурное объяснение и на таких повышенных тонах, которые явно мешали лову рыбы, с другой недвусмысленно обнимался, а затем скрылся в лесу, исчез из поля видимости рыбака. А поскольку Владимир Лукич, хоть и работал в газете, но был настоящий художник, то есть создавал не только макеты газетных страниц и иллюстрации к различным статьям, но и художественные произведения, которые не раз экспонировались в городском выставочном зале Союза художников, то и на рыбалке, то есть на природе он не мог упустить интересные виды и сюжеты и в несколько его графических работ попал образ Лисицина. Графика – удивительная вещь. Вроде бы никаких красок, черные линии на белой бумаге, образы, созданные, кажется, вполнамека, всего несколькими штрихами, но какая порой бывает в этом точность, какая выразительность! Наверное, так происходит потому, что нет разноцветья и ничто не мешает восприятию рисунка. Ничто от него не отвлекает. И Владимир Лукич принес свои рисунки. Их показал Вале вернувшийся из лаборатории Карпушкин.
- Александр Сергеевич, силуэт вот этой женщины вам никого не напоминает, а? – спросила она, указав на один из рисунков.
Карпушкин взглянул на графическую работу с изображением лесной избушки, женщины и мужчины, идущих навстречу друг другу, облаков, плывущих над верхушками деревьев…
- Напоминает. Я потому вам это и показал. И рост, и фигура этой, как ее…
- Мавры!
- Ну конечно!
- Ничего себе, рыбачок! И как он это все углядел! – подивилась Валентина. – Прямо разведчик!
- Да это он на островке рыбачил. На берегу-то Владимир Лукич, оказывается, редко сидит, только когда у него мало времени. А так – на островке… Оттуда и санаторий – как на ладони… Да и вообще многое. Их лодочную станцию видно, где больные берут больше не лодки, а водные велосипеды, дорожку, вдоль берега идущую… Да и ту, что по лесу проходит, тоже с острова-то видно в некоторых местах… Словом, интересно…
- А вот, кажется, и еще одна наша свидетельница – несостоявшаяся уборщица, - заметила Валентина, указывая на другой рисунок, где, прислонившись к дереву, сбегающему вниз, на реку, стояла маленькая женщина, а за ней сверху, с дорожки наблюдал все тот же Лисицин…
Александр Сергеевич внимательно посмотрел на рисунок.
- Ну, тут, положим, погибший случайно мог наблюдать за Князевой, - сказал он. – Связь между ними пока не просматривается…
- А вот вы и не правы! – горячо заговорила Валентина. – Посмотрите на дерево, возле которого он стоит… Что это на ветках, прямо возле его носа?
- Платок…
- Платок. Она его оставила и спустилась к реке. А в лодке-то этот наш убитый с кем катается? – спросила она, указывая на следующий рисунок.
- С медсестрой. Маргарита Пыжикова ее зовут.
- Ясно. Про которую Князева говорила. Сообщила, что у них с Лисициным был роман.
Валентина просмотрела все рисунки, а их было немало, и воскликнула:
- Ну и ну! Несмотря на сердечную недостаточность, сердце его, ну, и кое-что еще работало неустанно! Если судить по рисункам. Кстати, тут есть и другие женщины, которых мы не знаем…
- Узнаем! Я попросил Владимира Лукича сделать пояснения ко всем рисункам. Указать, что на каком изображено, прямо рассказы отдельные составить. Он обещал.
- Какой вы молодец! А я как раз хотела попросить вас это сделать…
- Завтра утром принесет. Сказал, что может и сегодня, но коротко. А завтра – в более художественной форме… Я решил, что художественность нам не помешает…
- Я только не пойму – чего этот Владимир Лукич прилип к данному месту? Ему что, больше рыбачить негде?
- Ну, это уж дело вкуса, Валентина Васильевна! Я бы тоже с удовольствием там порыбачил. Тишина. Покой. Сосны чуть ли не корабельные… Да и клев хороший, я спрашивал. Он там не первый год рыбачит.
- А у него у самого не было оснований убить этого… Лисицина? Ну, может, из-за какой-то женщины…
- Не думаю. У Браткова – нормальная семья. Жена корректором работает в той же газете. Да вы ведь часто там бываете и ее, думаю, знаете. У нее еще имя такое необычное – Мирея… Я ее на всякий случай тоже вызвал… Не зря ведь убитый кровавую Мэри вспоминал… А она созвучна с этой… Миреей…
- Так же, как и с Марией – это у нас бедная уволенная Князева, и с Марфой Смирновой – государственной дамой, при администрации городской, ну и с Маргаритой этой, медичкой… Прошу вас, Александр Сергеевич, расскажите о них. Какое они произвели на вас впечатление? Показания-то их я прочла, но они очень скудные…
Карпушкин вдруг широко улыбнулся и просто, откровенно сказал:
- Да врут все. Женщины вообще много…сочиняют, фантазируют – больше, чем мужчины. Даже когда это и не нужно совсем… И эти – врут напропалую! Я их на завтра снова вызвал. Мы по графическим рисункам с вами целую книжку сделаем. И заставим их ее прочитать. Взять хоть эту Князеву Марию Степановну. Утверждает, что всего несколько раз видела убитого, да и то издали. Что уволили ее не из-за нарушений дисциплины, а якобы из-за безработной сестры медички, которую этой Маргарите надо было пристроить. А это – брехня! Сестра у Пыжиковой гостила всего два дня и уехала в город, где работает в трикотажной мастерской, вяжет кофточки, и работу свою менять не собирается. Пыжикова просто добивалась увольнения Князевой, чтобы избавиться от возможной соперницы. Утверждает, что Князева как-то даже пригласила Лисицина к себе домой. Сама же Князева говорит…
Валентина слушала и живо представляла себе всех этих женщин в обстоятельствах, при которых они стали мешать друг другу. Оказывается, Марфа Владимировна Смирнова хоть и отрицала свое личное знакомство с убитым, но все, кто ее знал, утверждали, что она имела на него виды. Во всяком случае, раньше в поселке представители мэрии очень редко вели приемы – самое большее, раз в месяц, а с появлением импозантного пациента-отдыхающего они стали вестись три раза в неделю. Никто из представителей мэрии не заботился о том, чтобы вовремя начать прием, иногда приезжали лишь на двенадцатичасовом автобусе. А тут Марфа приехала заранее, вечером, и ночевала в поселке, чтобы, видите ли, ровно в девять начать людей принимать! Ну прямо не чиновник, а золотой запас страны! И совершенно не исключено, что убитый ночевал с ней в помещении этой мэрии – медсестра в ту ночь не посещала Лисицина, так как плохо себя чувствовала, рано легла спать и из своей комнаты ночью никуда не выходила.
Кстати, Маргарита, оказывается, ничего не знала про Марфу-соперницу. Наверное, потому, что свет ей затмила Князева. А, может, даже и не сама Мария Степановна. У медсестры было ощущение, что она пригласила Лисицина домой для того, чтобы с кем-то его познакомить. Лисицин якобы это отрицал, но однажды в минуты откровенности, когда Маргарита попрекнула его Князевой, он засмеялся и сказал, что уважает пожилых женщин, но любить предпочитает молодых. А Князевой – сорок один год. Марфа, кстати, ненамного моложе.
Возможно, в этот хоровод женщин, обративших особое внимание на Лисицина, войдет и жена художника, как знать… Вот Анна Николаевна Горева никак сюда не вписывается, у нее свой, театральный бомонд…
Для того, чтобы составить все необходимые схемы преступных действий, сесть за свои многозначащие листы бумаги и думать, Валентине явно не хватало сведений о самом убитом. Карпушкин восполнил этот пробел. Кирилл Павлович Лисицин родился и жил в Ростове. Армейскую службу проходил на территории Казахстана. Там закончил летную школу. Служил в военной авиации, однако в связи с ухудшением здоровья стал вполне гражданским человеком. Увлекся автогонками, мотогонками, участвовал в мотопробегах по дорогам… Далее перечислялись города и веси не только России, но и ближнего зарубежья. Образ Кирилла Павловича ассоциировался не только с крыльями, разрезающими небо, но и со скоростью ветра, разрезающего пространство, а также с силой и мужеством, необходимыми для таких экстремальных занятий. И асом он, видимо, стремился быть во всем. Семьи не имел. Несколько лет назад переехал в Москву.
- А как выглядит этот Кирилл Павлович? Симпатичный? Высок? Коренаст? Худ, строен, или…
- Нечто среднее… Ближе к вашему или… Лицом напоминает какого-то киногероя, имя его забыл… Сейчас покажу вам паспорт Лисицина, он недавно его менял, так что фотография свежая…
Валентина внимательно всмотрелась в лицо мужчины, которого уже не было в живых… И поразилась… Если бы ей не были известны все данные об этом человеке, она была бы уверена, что держит в руках фотографию своего первого мужа…
Аня между тем действительно не пошла в театр, а отправилась в поселок. Решила, что хватит с нее нервотрепки, надо хоть немного поберечь себя. Она знала, что стоит ей открыть калитку, ступить во двор, утоптанный не одним поколением ее предков, как весь груз сегодняшнего дня исчезнет, растворится в этом пространстве, пропитанном любовью и почитанием отчего дома. Она уже видела эту калитку, покрашенную недавно в зеленый цвет. Ей оставалось пройти только мимо дома Князевой, да пустующего участка. И тут она заметила Марию Степановну, бегущую от своего сарая к дому. Она очень спешила, но сделать вид, что не замечает Аню, не могла – девушка была уже совсем близко. Поздоровавшись, Аня сразу спросила, была ли Князева в милиции. Оказалось, да, была.
- Этот ихний Пушкин прямо душу из меня готов был вытряхнуть, - призналась она. – Думал, что к стенке меня прижал…
- Интересно, как?
- Да узнал, что я с убитым общалась… Но я же там работала! И где у них только мозги, не понимаю! Я со всеми разговаривала, никого не сторонилась. Да многие мужчины сами со мной заговаривали, чего скрывать… У меня хоть и дочь уже взрослая, но когда мы с ней вместе, все думают – сестры…
- А… ваша дочь замужем? - вдруг спросила Аня, хотя ей было совершенно все равно, есть муж у младшей Князевой или нет.
- И ты! И ты, блин, об этом! Бляха муха! Этот Александр Сергеевич Пушкин, который под классика милицейского надрывается, тоже все на дочь мою поворачивал! Ну вот до сих пор не пойму, чего у него там в мозгах зрело и кипело! Ну, не замужем она, так и что? Все напрягался в смысле – хотела я ее познакомить с убитым или не хотела. А если и хотела, так что? Прицепился, как клещ… лесной! Весной!
От дома Князевой видна была дорога, по которой только что проехала машина-иномарка с тонированными стеклами. Аня и Мария Степановна проследили за ней взглядом – иномарка не влетела на мост, а стала тихонько спускаться к реке…
- Странно… Рыбачить, что ли, приехали? – удивилась Аня, потому что знала – река с этой стороны мелкая, рыбалка тут плохая, не то что там, где наслаждался тишиной, покоем и хорошим клевом художник Братков…
- Наверное, рыбачить. А чего еще тут делать? Новенькие, верно, не знают еще, где тут лучше-то, - предположила Мария Степановна и быстро распрощалась с Аней, пожелав ей всего доброго.
Ане показалось, что Князева заторопилась…
Но не успела она дойти до своего дома, как ее догнала Марфа Владимировна, тоже только что приехавшая из города на попутном транспорте.
- Вы уж извините, Анечка, но хочу поинтересоваться, какие вопросы задавал вам этот… Пушкин.
- Карпушкин? – спросила Аня, стоя уже у самой калитки.
- Ну да, да!
- Да уж и не помню… Просто я все ему рассказала… Как обнаружила убитого… То есть – еще живого… И что он говорил… И как позвала на помощь… Жаль, не знала, что вы ночевали в этом казенном доме… В этой мэрии… А то бы к вам постучала… Вместе, может, мы бы как-то ему помогли…Сумели бы…
- Да… Может быть… Но я хотела спросить у вас об одной вещи… Очень существенной… Вы… Одним словом, вы не слышали там… голоса?
Чувствовалось, что Марфа Владимировна с волнением ждет ответа. При этом дыхание ее стало судорожным, прерывистым, а глаза неестественно сверкали, отливая перламутром, и Аня была уверена, что это верный признак сумасшествия.
- Нет, я не слышала никаких голосов, уверяю вас, - спокойно ответила она и улыбнулась, стараясь быть доброжелательной утешительницей.
Заметив, что Марфа Владимировна держится за голову, добавила:
- Хотите, я дам вам что-нибудь от головной боли… От давления… У бабушки в аптечке много разных лекарств…
Но Смирнова, казалось, вовсе и не слушала, что говорит ей девушка, а продолжала свое:
- Понимаете, сначала мне казалось, что я сплю… И вижу сон… Пальмы юга… Плещутся волны морские… Но потом я поняла, что это не сон… А какой-то спор… Я слышала разговор… Говорили мужчина с мужчиной… А потом, кажется, мужчина и женщина… Они… Мне показалось, что они тоже о чем-то спорили… Я не берусь утверждать, но… Они говорили на повышенных тонах, вы понимаете?
- Это очень интересно, - призналась Аня. – И о чем же они говорили?
- Не знаю… Расстояние все-таки приличное и слов было не разобрать… Но они явно ссорились… А потом его убили… И вот я посчитала, что по времени… Ну, если судить по вашему рассказу, то вы должны были все это слышать… А вы говорите, что ничего не слышали… Как же это может быть?
Ане было жаль эту женщину и она предположила, что, возможно, подошла к месту происшествия тогда, когда этот спор уже закончился.
- Да? Но ведь если судить по времени… Я считала… Значит, я ошиблась…
- Значит, вы ошиблись, - как можно спокойнее повторила девушка, намереваясь нырнуть в спасительную калитку – неизвестно ведь, что может выкинуть эта сумасшедшая баба…
- Но ведь я практически никогда не ошибаюсь… Никогда…
- Хотите, я вас провожу, - предложила Аня. – Только вы скажите, куда… К автобусу?
- Нет, нет! Или… Да, к автобусу! Мне надо к автобусу! Я должна рассказать об этом в милиции!
- А разве вы еще не рассказали? – спросила Аня.
- Нет, я… Мое внимание было сконцентрировано на ином… И я как-то упустила… Да, да, к автобусу! Извините, но меня не надо провожать! Я сама!
Смирнова, развернувшись, побежала вдоль дороги к асфальтированной трассе, по которой проходил рейсовый автобус. Аня посмотрела на часы и поняла – этой Марфе сегодня явно не успеть к Карпушкину, хоть тот, чувствуется, и сидит у себя допоздна. Ну ведь уж не до ночи же! Впрочем, ее совсем не касаются все эти таинственные голоса, бабские ахи и охи, ей бы в себе как-нибудь разобраться! И она шагнула, наконец, в свою калитку. Но захлопнуть ее за собой не успела – в калитку вцепилась невесть откуда подскочившая медичка Пыжикова.
- Нашли убийцу-то? – прокричала она.
Аня вздрогнула – мысленно она уже стала настраиваться на отдых, покой, а тут визгливый женский голос опять говорит ей про убийство… Причем говорит так, словно обвиняет в чем-то ее!
- Не знаю. Оставьте меня в покое, - попросила она. – Никак до дома дойти не могу…
- В покое! Покой знаете где будет? Знаете… Так не нашли убийцу-то? А?
- Не знаю, говорю же вам. Мне об этом не доложили. Разрешите идти?
- Да я вас не держу! А просто обидно – убили человека и никто ничего не знает! Никто! Вас-то второй раз вызывали, вот я и подумала – что-то уже известно…
Пыжикова повернулась и ушла так же неожиданно, как и появилась.
Аня вошла, наконец, в дом, заперла за собой дверь и села на диван, чтобы успокоиться и собраться с силами. Диван располагался напротив старинного буфета с рифлеными стеклами, за которыми угадывались чашки, стаканы, рюмки и стопки. Блюдца и тарелки стояли этажом ниже, вилки, ложки и ножи хранились в специальном выдвижном ящичке, а кастрюли – в самом низу, и Аня особенно любила туда заглядывать. Чего стоил один медный чайник, которому было не менее полутора веков! Чайник, правда, прохудился, но ведь никто и не собирается кипятить в нем воду! Его хранили, время от времени натирая до блеска, им любовались, вспоминали предков, для которых он был настоящим семейным другом. Такой же реликвией считался и самовар, и хотя он стоял на чердаке, но тоже не был в забвении… Справа от буфета все пространство на стене было заполнено фотографиями в рамках. Аня обвела их глазами. Вверху располагались прадедушки и прабабушки, затем – дедушки, бабушки и им сопутствующая родня, а в самом центре сияла фотография ее мамы. Мама всегда смотрела на нее – с безграничной любовью. Ане иногда даже казалось – с безжалостной любовью. Во всяком случае, так ей хотелось сказать, применить именно это словосочетание. Ее любовь не отпускала дочь даже и после смерти… Аня улавливала в ее взгляде и сочувствие – наверное, каждая мать так смотрит на свое дитя… А, может, она чувствовала, что они вот-вот расстанутся навсегда – фотография была сделана незадолго до ее гибели…
Неожиданно лицо матери стало пурпурно-красным, словно его залила кровь… Аня в ужасе вскочила с дивана – когда мать лежала на дороге, раздавленная колесами автомобиля, у нее было точно такое же лицо… Аня подозревала, что фотография – это не просто механическое изображение объекта, что в этом есть нечто мистическое, недаром по фотографическим изображениям человека на него могут воздействовать сильные натуры – гадать, гипнотизировать, вызывать образ того, кто изображен на снимке, и общаться с ним как с человеком, находящимся рядом. Ей показалось, что мама хочет о чем-то сказать, и она подошла совсем близко к фотографии, встав спиной к окну. Кровь исчезла, изображение матери как-то потемнело и померкло. Аня отодвинулась, опять соединив окно с фотографией, которая заполыхала вновь… Все оказалось просто – за окном пламенел закат… Был он, правда, несколько странным – самыми яркими казались нежные темно-серые облака, лежащие словно бы на догорающих углях… Над облаками же было почти голубое небо, чуть тронутое серебром… Аня решила посмотреть на все это чудо с чердака, откуда было видно и речку. Она забралась наверх и открыла чердачное окно… Вода отсюда казалась золотой – в ней отражались огни фонарей, установленных на мосту. Вдали тоже виднелись огни – ближайшей деревни. Пока их было мало, вечер только начинался. Вдруг золотую водную гладь украсила и в то же время потревожила целая россыпь бликов – это проплыла лодка… Откуда-то с берега на дорогу вскарабкалась иномарка – та, с тонированными стеклами, и помчалась в город. Ане было интересно, наловили что-нибудь приехавшие на ней господа, или нет. А, собственно, почему она думает, что эти деятели приезжали сюда порыбачить? Возможно, у них здесь совершенно другие интересы. Только вот какие?
С крыльца своего дома сбежала Князева и направилась на автобусную остановку. Аня удивилась – куда это она? Если в город, то почему так поздно, ведь возвращаться придется ночью… А если не в город? Собственно, по дороге есть только два места, куда она, по мнению Ани, могла пойти – церковь с кладбищем и животноводческий комплекс. Но в церковь ехать уже поздно… А в совхозе ей вроде бы и делать нечего… Впрочем, возможно, она хочет устроиться там на работу…Но почему же едет-то в такое время? К начальству, как правило, следует обращаться с утра… Непонятно…
Аня спустилась с чердака и занялась приготовлением ужина, мысленно переключившись на театр, где ее любимый может сейчас выкидывать очередной экстравагантный и, разумеется, незапланированный номер. Да, Глеб очень несдержан… Может быть, потому она редко бывает с ним до конца откровенна… В порыве гнева или спасения справедливости он способен сорваться с вершины, не думая о том, что будет дальше… Он может сказать своему начальнику-идиоту, что тот идиот. Она же, Аня, устроена иначе, все обиды носит в себе, даже когда еле шевелится под их многолетним грузом… И все равно носит… И носила всегда… Редко-редко она позволяет себе расстаться с какой-либо тяжестью… И тем самым облегчить себе жизнь… Но это никогда не было ее правилом… Потому она и замкнута в себе и многим кажется запертой шкатулкой… А Глебу? Пожалуй, он подозревает, что в ней скрывается тайная сила… Только еще не докопался, какая именно… Что ж, у него будет на это время…
По крыше застучал дождь, и Аня пошла во двор закрыть сарай, двери которого она в эти хорошие, сухие дни распахивала настежь, чтобы просушить помещение. Возвращаясь обратно, она вновь увидела Кязеву, торопливо входившую на свое крыльцо.
- Гуляли? – глупо спросила Аня, прокричав это единственное слово, потому что находилась на значительном расстоянии от собеседницы.
- Ага. Прошлась, воздухом подышала, - ответила Мария Степановна и нырнула в дом.
Значит, не поехала она в город. Но куда же ходила? А главное – зачем? Не к месту ли происшествия и обратно? По времени – тютелька в тютельку… Странные вещи творятся в этом поселке, подумала Аня, и усмехнулась – если учесть, что здесь произошло убийство, то слово странные довольно неточно… Здесь совершаются роковые поступки.
Девушка вернулась в дом и вновь вгляделась в фотографию матери. И поняла – в ней, ее дочери, оставшейся тогда в живых, скопилось столько боли, что любые эмоции могут лишь только ее усилить… И потому она вряд ли способна на большую любовь… И об этом, наверное, надо сказать Глебу… Признаться… Что ж, тут она обязательно подумает… А сейчас следует спокойно поужинать и лечь спать…
У Карпушкина и Валентины этот вечер тоже не был спокойным. Их совершенно потряс разговор с женой свидетеля Браткова – Миреей. Она пришла вместе с мужем, но он во время беседы находился в коридоре и не мог слышать всего, что она говорила. А говорила она, причем очень сбивчиво и взволнованно, о том, что ей дали это необычное имя в честь французской певицы Мирей Матье, что ее родители до этого обожали Эдит Пиаф, но когда девочка родилась, то французского соловья уже не было в живых. Зато появилась Матье… На все вопросы о том, знала ли Мирея убитого, она отвечала очень путано и совершенно не по существу. Казалось, что в голове у нее – полнейший беспорядок, каша. Одно стало ясно – эта Мирея иногда приезжала на рыбалку вместе с мужем.
- А не могли бы вы объяснить, почему пострадавший, умирая, шептал слова о кровавой Мэри?
- А что, он пил? – тут же спросила она.
- Да нет, с чего вы взяли? – поинтересовалась Валентина.
- Но он же говорил о кровавой Мэри!
- Ну и что? – строго переспросил Карпушкин.
Чувствовалось, что он решил взять быка за рога.
- Вот ваше имя, к примеру… Оно очень созвучно этой Мэри… Мирея…
- Да при чем тут мое имя? Вы вообще-то знаете, как выглядит эта кровавая Мэри, а?
- Нет, - прозвучал дуэт Валентины и Карпушкина. - Опишите, если видели.
- Видела! Издали – как окровавленное мороженое… И сверху – пена… Тоже кровавая… А вблизи все это кажется не таким уж и страшным…
- Да что кажется-то? Ведь вы так и не сказали! – заметил старший лейтенант.
- Как же я не сказала! Сказала!
- Кровавая Мэри – кто она?
- Уважаемый опер, это не кто, а что! Коктейль! Водка и томатный сок! Понятно?
- Он что, прямо так и называется – кровавая Мэри? – скрывая удивление, спросила Валентина.
- Конечно! Его как-то по телевизору показали, я и увидела! В длинном высоком бокале… Тогда я захотела попробовать. Мы с мужем пошли в ресторан и попросили приготовить нам этот коктейль. Но они предложили нам что-то другое… А мы не стали настаивать…
Что ж, благодаря этой Мирее оперативники узнали об интересном факте – существовании кровавого коктейля… Быть может, умирающий имел в виду именно его? Потому что хотел поведать о событии, как-то связанном со своей насильственной смертью?
Но разговор с этой женщиной не прояснил одной существенной вещи – находилась Мирея в момент убийства возле санатория или нет? То, что Братков рыбачил на берегу без жены, еще ни о чем не говорило…Она могла прятаться в лесу… И Александр Сергеевич решил непременно поговорить с ней еще раз… Валентина одобрила это намерение.
В морг они пошли вместе, на этом настояла Орлова. Дорога заняла минут двадцать и в пути они еще раз обсудили поведение всех женщин. Каждая вела себя несколько странно, явно что-то скрывая и о чем-то умалчивая. Ох, уж эти женщины!
- И все-таки удар Лисицину нанес мужчина. А если женщина, то высокая и недюжинной силы… Ведь это не шутка - в мужика нож всадить! Допрашивал я этих женщин и прикидывал, кто из них мог… Примеривал на каждую это убийство, теперь уж вам признаюсь… Уборщицу я про себя сразу исключил – она ростом низенькая, ничего бы у нее не получилось… Аня эта, из театра-то, хлипкая больно, а там удар нужен… Хотя вы ее больше всех подозреваете, с чем я не могу согласиться. Медичка тоже не великанша… Разве что эта Марфа-посадница… По комплекции Мавра подходит. Но она все же – пожилая, сила не та…
- Эх, Александр Сергеевич, не знаете вы еще, на какие «подвиги» способны женщины…
- Не согласен, Валентина Васильевна… Наш патологоанатом – человек дотошный, кроме официального текста излагает еще и свои предположения… И он тоже уверен, что удар нанесен высоким мужчиной… Причем ударили Лисицина в то время, когда он стоял в полный рост… Когда нож входит в лежащего человека, то угол его наклона несколько иной… Вот такой…
И он показал это на себе.
Что и говорить, убитый был красивым мужчиной. В морге Валентина убедилась и в том, что он действительно удивительно похож на ее мужа… И в голове ее уже зрел потрясающий план… Просто сногсшибательный! И она стала рассказывать о нем Карпушкину. Тот сначала слушал молча и сдержанно, а потом глаза его заблестели от восторга и предвкушения успеха! Валентина думала, что молодой оперативник обязательно скажет о сомнительной законности ее задумки, но он только глубокомысленно произнес:
- Все, что не запрещено – разрешено… И это замечательно! Тем более, что труп Лисицина… То есть что пострадавшего увезли тогда практически сразу же… Так что наша операция не должна вызвать сильного недоверия…Сомнений…
- Не вызовет. Если все обставить должным образом. Психологически…
- Точно! Но… как главный-то герой? Сможет? Не откажется? Способности-то актерские у него есть?
- В избытке, - грустно заметила Валентина. – И, думаю, не откажется – как-никак, а он передо мной в долгу. За это я как раз не волнуюсь. Переживала только – как вы к этому отнесетесь…
- А я всегда – за творческий подход, - рассмеялся Карпушкин. – Спектаклей, правда, мне еще не приходилось устраивать, но кое-что попроще, ну, маленькие сценки у меня случались… Хоть и не верю я, что убила женщина, но как не использовать то, что вы предлагаете! Никогда не знаешь, какое слово или поступок прояснят ситуацию…
Было решено, что Валентина сегодня же начнет подготовку задуманного.
Оставив покойного, они направились было на улицу, но их вернул телефонный звонок. Дежурный по управлению сообщил Карпушкину, что его разыскивает кто-то из криминалистов, чтобы сообщить неожиданную новость. Александр Сергеевич тут же набрал нужный номер. Он слушал сообщение минуты две, лицо его при этом ничего не выражало. Хорошая привычка, подумала Валентина. Все эмоции и страсти пусть бушуют внутри, чтобы противник по поведению сыщика не мог узнать ничего нового и определить степень информированности оперативника. Александр Сергеевич задал собеседнику всего один вопрос:
- Почему так поздно?
И, выслушав ответ и поблагодарив за сообщение, положил трубку.
Они покинули комнату дежурного морга и только тогда Карпушкин сказал:
- Лисицина отравили… Передозировка средства от сердечно-сосудистых заболеваний… Поэтому наши не сразу и определили… А потом уж его – ножом…
- Но ведь это значит, что…
- Да, Валентина Васильевна! Это, по всей видимости, значит, что могла действовать женщина… И женщина… Все говорил себе – ищи, Саша, дальше, мужика ищи! А вот для отравления баба-то скорее подходит…
- Да…. Женщина предложила ему что-нибудь выпить, он глотнул, и – кранты! А она уж потом в него, беспомощного, нож и всадила! Но это какую же злобу на него надо было иметь, чтобы так поступить! Многолетнюю, я бы сказала… Думаю, убеждена – надо искать ту, которой он причинил зло не вчера или месяц назад, а гораздо раньше… Давно… А для этого следует хорошенько изучить его жизнь… А не съездить ли нам с вами, Александр Сергеевич, в командировки, а? Побываем в разных местах - в соответствии с местами его жительства…
- А наш план?
- Думаю, поездки не займут у нас слишком много времени. План введем в действие на несколько дней позже, ничего страшного. Надеюсь, наши дамы за это время никуда не разбегутся…
Карпушкин помолчал, а потом предположил, что последние слова убитого, возможно, надо воспринимать в переносном смысле – он имел в виду коктейль, который ему предложила одна из женщин.
- Что, прямо в лесу? – усомнилась Валентина.
- Нелепо, конечно… Но почему бы и не представить такую картину – знакомая дама каждый день встречает его в одном и том же месте, они вспоминают, скажем, солнечный юг, где в ресторане пили этот коктейль, где любили друг друга, и женщина клянется, что приготовит ему точно такой же, чтобы вспомнить прошлое, и приходит с этим напитком в условленное место… И он его выпивает…
Разумеется, такое могло быть. Валя давно уяснила себе, что ничего невозможного на этой земле не существует. И нельзя отвергать какие-то предположения лишь потому, что они нелепы, неразумны и не вписываются в общепринятые нормы поведения. Да и что такое эти самые нормы? Так, условность… Кстати, если уж включить фантазию на полную катушку, то вполне можно предположить, что коктейль готовила одна женщина, а лошадиную дозу лекарства туда добавила совсем другая… В этом происшествии есть место и третьей даме, которая орудовала ножом… Смертельный удар… И все же его нанес мужчина, Карпушкин был в этом уверен. Не будь ножа – может, человека удалось бы спасти…
Они подошли к управлению. Было уже поздно, но Валентина решила вместе с Карпушкиным посмотреть результаты экспертизы, повествующей о наличии повышенного содержания лекарства в организме убитого. Войдя в здание, они столкнулись с Миреей Братковой, которая, оказывается, ждала их все это время. Она тут же бросилась к Карпушкину.
- Извините, Александр Сергеевич! Но я не сказала вам об одной вещи… Не хочу, чтобы вы узнали это потом от кого-то другого… Хотя вы и не узнаете… Просто мне будет спокойнее, если я скажу… Я ведь не убивала…
Втроем они прошли в кабинет Карпушкина, где Мирея, едва сев на предложенный ей стул, тихо сказала:
- Мы с мужем всегда вместе проводили отпуск… Часто ездили на юг… Но однажды уже и билеты купили, и договорились насчет жилья в Южноморске… Ну, путевки-то редко давали… Так вот, на чемоданах уж сидели, когда ему позвонили и попросили задержаться… Потому что второй художник, Саша Чернов, он тоже и полосы верстал, заболел. Муж, конечно, откликнулся, что же делать… Мы решили, что я все-таки поеду и с недельку поживу в Южноморске одна. А потом, как только Саша выздоровеет, Володя ко мне подъедет… Так оно и получилось. Только…
- Говорите. Пожалуйста, не бойтесь… Право, я догадываюсь, о чем речь… Здесь хранится много тайн и никто не собирается звенеть о них направо и налево. Я имею в виду и вашего мужа, - заверила ее Валентина.
- Да, я хотела попросить вас именно об этом… Ему незачем знать… Он расстроится…Так вот, там на пляже я познакомилась с Кириллом Павловичем… Ну, с убитым… Не знаю, что со мной произошло… Я никогда не изменяла мужу… А тут… Не осуждайте меня, потому что ничего не было… Но я тянулась к нему… И это было ужасно… А у него тогда произошла какая-то трагедия… Я не сумела узнать, какая. Но мне показалось, что его бросила любимая женщина… Или же с ней что-то случилось… Так что я пережила сильное чувство и признаюсь вам в этом… А когда приехал Володя, все встало на свои места. Думаю, он ничего не заметил…
- А когда вы встретились с Кириллом Павловичем возле санатория, он вас узнал? – прямо спросил Карпушкин.
- Нет. Не узнал. Мы встретились в самом санатории. Неделю назад я приехала с мужем, а у него разболелась голова. Давление. И я побежала в санаторий за андипалом. В поселке ведь нет аптеки. Я обратилась к медсестре, а он сидел у нее в кабинете. Я прямо остолбенела… А он скользнул по мне взглядом, и все… Но я не стала ни о чем напоминать. Наоборот обрадовалась, что он не узнал меня… Взяла лекарство, и бежать оттуда! А потом вот это происшествие… Слава богу, меня в тот день вообще там не было… Я работала. А Володя отгул взял, вот рыбачить и поехал – на свою голову…
Валентину очень интересовало, что же помешало тогда Лисицину закрутить роман с этой женщиной. Она попыталась выяснить это у Миреи, предлагая ей вспомнить все подробности их встреч. Но – безуспешно.
- Понимаете, было такое впечатление, словно он не мог перешагнуть через нечто важное в своей жизни… Через то, что случилось, по моим ощущениям, незадолго до нашей встречи… И это нечто явно было для него трагедией… Или около того…
И хотя у Миреи не было никаких фактов, подтверждающих сказанное, но Валентина была уверена – в подобных обстоятельствах женская интуиция не обманывает… Правда, может обмануть сама женщина, если у нее все-таки был настоящий курортный роман… Карпушкин пришел к тому же выводу. Это укрепило их желание срочно выехать в командировку. Однако теперь разумно было ехать в столицу и в Южноморск, где Лисицин жил гораздо дольше, чем в других городах, причем в свои лучшие годы.
Они уже выходили из управления, когда на них налетела непредсказуемая государственная дама Марфа Владимировна.
- Я… забыла! Главное! Ох, не могу отдышаться!
- Успокойтесь. Может быть, вернемся в кабинет, чтобы выслушать ваше сообщение? – спросил Карпушкин. – Но если хотите, можем просто пройтись с вами на набережную… Думаю, и Валентина Васильевна не откажется отдохнуть на свежем воздухе…
- Да, да! На набережную! – прокричала Смирнова.
Набережная была рядом, предстояло лишь спуститься с небольшой горки и пройти через шоссе, которое шло вдоль реки. Шли молча, полагая, что откровения во время ходьбы не получится, для этого нужны спокойствие и сосредоточенность. Сели на пустую скамейку, с которой видна была Волга, автомобильный мост и новые заволжские районы. Дух захватывало от этого простора и вольной воли! Да разве есть что-нибудь похожее на этакую-то красоту, на легкий ветерок, несущий плеск волн, ворчание баржи, стук лодок о причал… Трудно остановиться на чем-то глазу, а хочется, и с удивлением замечаешь, что кусочек синего неба с грациозно плывущими облаками так похож на водную гладь, позолоченную солнцем… А купола церквей не уступают в величии этой удивительной реке… Или она им? Второе точнее.
- Я слышала голоса! – вдруг прошептала Смирнова. – Покойник с кем-то разговаривал!
- Хм… Вы хотите сказать, что Лисицин перед смертью с кем-то встретился? – уточнил Карпушкин.
- Да, да! Встретился! Точно! И говорили они на повышенных тонах! Думаю, что ссорились!
- А почему вы об этом сразу не сказали? – спросила Валентина.
- Почему… Да все как-то неожиданно… Я ведь не была уверена… Думала – может, это мне приснилось…
- А теперь уверены? – вновь уточнил Карпушкин.
- Да! Я все проанализировала! Это был не сон! Хотя когда я сказала об этом Анне Николаевне, то она усмехнулась… Не верит…
- И о чем же они говорили? Убитый и его… собеседница? – напрямик спросила Валентина.
- Если бы я знала! Мне было не слышно, далеко все-таки…
- По крайней мере вы уверены, что это женщина?
- Да. Это точно была женщина. И, кажется, она на него нападала… Ну, в чем-то его обвиняла… Но сначала был мужчина!
- Значит, их было трое?
- Я не уверена… Мне показалось, что сначала между собой разговаривали мужчины, а потом – мужчина и женщина…
- Интересно, интересно… А вам не захотелось выйти из дома и посмотреть, что там творится? – вновь спросила Валентина.
- Захотелось. Но я этого не сделала. Сочла ниже своего достоинства. Теперь жалею. Хотя… Может, тогда бы и меня в живых не было…
- Так… Значит, сначала вы подумали, что голоса вам снятся… Следовательно, под утро вы уснули… Но почему Лисицин так рано от вас ушел? – вдруг спросила Валентина, решив идти напролом, ва-банк.
Марфа Владимировна смутилась, потом махнула рукой и призналась, что Лисицин действительно ночевал в здании администрации, но из этого не надо делать никаких далеко идущих выводов – просто ему надоела медсестра Маргарита, а прямо сказать ей об этом он не решался…
- Так вы специально приехали ночевать в эту мэрию, чтобы его спасти от медсестры, что ли? – прямо спросила Валентина.
- Нет! Нет! – горячо запротестовала Смирнова. – Это вышло случайно! Накануне я обмолвилась, что утром должна начать прием, причем вовремя, у нас проверка комплексная, нельзя опаздывать, а с автобусами беда, и что придется мне приехать заранее, вечером, и переночевать в поселке. Ну, он и напросился… А мне что, дивана жалко? А… почему вы подумали, что он ушел рано?
- Ну, вы же сами сказали, будто подумали, что голоса вам слышались во сне… Значит, утром вы спали… Успели уснуть…
Марфа Владимировна помолчала, но потом все-таки заметила, что ушел Лисицин не так уж и рано – в седьмом часу.
- И как многое мы узнаем сейчас, после смерти красивого мужчины, которого так любили женщины! И который отвечал им взаимностью! Вам он тоже отвечал взаимностью?
Марфе явно не понравился вопрос Валентины, и она даже поморщилась, всем своим видом показывая, насколько он груб и бестактен.
- Я этого не поняла, - все-таки сказала она. – И мне неприятно говорить на эту тему.
- Так ведь и нам неприятно! – заметил передавший бразды правления в этом довольно интимном разговоре Валентине и оттого молчавший Карпушкин. – Да вот приходится…
- А не надо. Я ведь не убивала и, значит, наши чувства тут ни при чем. А приехала, потому что сочла - это может вам помочь. На повышенных тонах разговор шел! Точно! И это может стать отправной точкой вашего расследования.
На набережной они и расстались. Какое-то время Валентина шла с Карпушкиным и они успели обсудить новую информацию. Правда, она им пока мало что дала – ведь неизвестно, что за мужчина и женщина разговаривали с пострадавшим. К тому же вполне возможно, что они и не совершали никакого преступления… А повышенные тона… Марфе это могло только показаться…
Но из всего этого они сделали один хороший вывод – необходимо еще раз поговорить со всеми, кто знал Лисицина, и составить как можно более полное представление о его жизни. Ведь что-то же он о себе рассказывал! И о наиболее значительных событиях, видимо, тоже! А было ощущение, что одно из этих событий и явилось причиной трагедии.
Ощущения сыщика – великая вещь. Если исходить из практики, то они всегда ведут к победе, хотя ни в одном научном труде этому не дано четкого толкования и логического обоснования. Но хватит и того, что сами оперативники верят в это состояние и считают, что вслед за ним появится и госпожа удача.
