Первое, что я сделал, когда переехал в новый дом – это вышел на балкон. Если бы вам, вдруг досталась квартира, в доме, пусть не на холме, но на небольшом пригорке, с огромным балконом, на котором стояли: почему-то старый торшер, садовая скамейка и телевизор, который использовали как тумбочку, а вниз жил бы город, то вы тоже первым делом вышли бы на балкон. Кстати, балкон у меня на четвертом этаже. И под ним растет яблоня. А к балкону, так же прикреплена стеной и шаткой, а по ночам особенно шаткой и громкой дверью, моя остальная квартира. И первая, кто поздоровался и поприветствовал меня, пусть и своеобразно, была наша соседка. Моя соседка неподражаемая старая Гангрена – Вера Степановна.
- Только не вздумайте напиваться и швыряться вниз бутылками, молодой человек! – Громко сказала она с соседнего балкона. Соседний балкон принадлежал не моему подъезду, но временами, мне казалось, что еще и не моей вселенной.
- Да я и не собирался, - смутился я, оборачиваясь на голос. Источник голоса терялся в клубах дыма. Потом раздался странный звук, словно кто-то подтаскивал к перилам балкона табуретку. А потом, уже показалась голова и вот, на соседнем балконе оказалась крошечная, упрямая, несгибаемая старушка, которой было лет двести, не меньше. И она курила сигару. Как я потом узнал, сигар у нее был неистощимый запас. Как и остроумия для споров. А еще к перилам ее балкона крепилась такая странная металлическая корзина, куда нормальные люди ставят горшки с цветами, а у нее в корзине отдыхала толстая кошка.
- Меня зовут Вера Степановна, а это моя кошка – Пуговица.
Надо сказать, что Вера обладала самым тяжелым характером в мире, который она успешно демонстрировала соседям, споря с ними по поводу, без повода и ради удовольствия, продавцам в магазине и немного, когда ей было совсем скучно - мне.
- Собираюсь пойти за молоком. Для кошки, - сказала она, когда мы в очередной раз встретились на балконе.
- Грузики возьмите, вдруг вас ветром сдует.
- И не мечтайте, молодой человек. Я вам не аглицкая кокотка в шляпе и с зонтом, чтобы меня ветром надувало в дома к приличным детям.
- Могу одолжить вам свой зонт.
Когда я через пять минут посмотрел вниз, то увидел, что Вера гордо вышагивает по двору в ярко-желтом дождевике.
- Вы опять курите! А я между прочим, собираюсь сделать предложение своей девушке, чтобы жить с ней в этом доме долго и счастливо. А у вас ужасные сигары.
- Да-да обычно это именно так и работает. Я курю, а вы делаете всяким там, предложения.
Вот тут я даже не знал, что ответить.
Когда я сидел на скамейке через пару недель после неудачного предложения, пил кофе и думал о том, что когда-нибудь я выкину с балкона и эту скамейку и этот старый торшер, в котором время от времени свивают гнездо какие-то непонятные птицы и может быть тогда, мое сердце снова срастется, кто-то метко кинул мне на колени сигару.
- Вера Степановна! Я не курю!
- Значит, пора начинать, - пробормотала она, удаляясь. Когда Вера была в плохом настроении, она забиралась на табуретку и метко приводила мир вокруг в порядок, критикуя все, что только можно. Когда она была в хорошем настроении, то видны были только клубы дыма, и слышен голос неукротимой старушки, которым она что-то не музыкально напевала, ну и кошка привычно спала в корзине для цветов.
- Вера, ваша кошка не свалится?
- Эта кошка держится за мир гораздо лучше нас с тобой. Скорее ты рухнешь вместе с всем своим барахлом с балкона! И прямо вниз!
- Вера Степановна вы что - совсем ослабли? Я вас не слышууууу!
В ответ мне раздался скрипучий смех. Почему-то она смеялась так, что мне казалось, будто у меня над ухом кто-то пытается завести старый и ржавый мотор.
Мы так дружим. Кажется, уже второй год, как я живу тут. Даже сам не заметил как.
Сигары, которые она кидает мне со своего балкона, я храню на телевизоре в деревянной коробке от чая. Я не курю, но почему-то мне нравится, что они лежат там.
Кто-то из моих подруг шутил, что такую бабушку стоит показывать в музее. И почему-то я тогда немного обиделся.
А потом я уехал в отпуск.
А когда вернулся, то с тревогой обнаружил, что на балконе мне чего-то не хватает.
Клубов дыма.
Я вышел на балкон и на следующий день, и через день, и уже был готов найти квартиру неугомонной соседки и позвонить ей в дверь, когда на балкон вышел какой-то неприятный тип. Он курил сигары Вера и говорил скучным голосом по телефону. А еще он пытался погладить кошку, а за пару лет нашего знакомства я знал, что она этого категорически не любит.
Из подслушанного разговора я узнал, что Вере Степановне было девяносто шесть лет. А этот неприятный тип -то ли сын то ли внук. И они с семьей будут продавать эту квартиру и так далее и так далее.
Я не хотел этого слышать. С трудом дождавшись ухода его с балкона, я пододвинул скамейку, встал одной ногой на нее, другой на перила балкона, вытянулся и снял корзинку. Кошка, которая поняла, что я хочу сделать, а я всегда считал и считаю, что они гораздо умнее, нас, людей, осторожно используя меня как лестницу перебралась на мой балкон, даже ни разу меня не оцарапав. Хотя, я думаю, что в своей скорби она имела на это полное право.
Я закрепил корзинку, и глазом не успел моргнуть, как Пуговица оказалась в корзине так, словно она была там всю жизнь. Хотя, и была же. В самом деле.
А потом я достал одну сигару из коробки на телевизоре и раскурил ее. С непривычки, я закашлялся. И почти неслышный смех, больше похожий на скрип и хрип старого мотора, может быть мне показался. А может быть был своеобразным одобрением.
Хочется верить… Хочется верить, что Вера Степановна пошла дальше. А дым от сигары и наше с кошкой общее молчание стало дорогой, чтобы она не заблудилась по пути в своем ярко-желтом дождевике. С нее ведь станется, старой упрямицы, просто чтобы посмотреть, что же там за поворотом.