Вспоминаем статью протоиерея Сергия Третьякова, посвящённую сравнению традиций монашеского делания на Святой горе Афон и в Валаамском монастыре, а также вопросам преемства духовного подвига. Русское монашество с самого своего начала на Руси связано с афонским: учредитель пустынножития преподобный Антоний Киево-Печерский принял постриг в русском монастыре на святой Горе и был направлен игуменом на Русь, а в начале XIX века ученики преподобного Паисия Величковского, подвизавшегося на Афоне, принесли на Валаам его традицию старчества.
Актуальность данной статьи обусловлена главным образом повышением интереса в обществе к укладу монашеской жизни и истории Святой горы в связи с празднуемым в 2016 году юбилеем 1000-летия русского присутствия на Афоне. В Русской Православной Церкви есть также особый монастырь, получивший наименование «Северного Афона». Данное обстоятельство дает возможность сравнить и выявить духовную связь этих особых мест монашеского подвига.
Еще с XIX в. Валаам «по сходству устройства своей внутренней жизни, устава, природных условий, идеально отвечавших духу аскетизма, называли, “верным снимком афонских монастырей”» [15, с. 85]. Как и Афон, Валаам окружен водами, находясь «среди обширного Ладожского озера, в северной его части, на группе лесистых и каменистых островов, полных чарующей прелести по дикости и живописности своей природы» [13, с. 760], и «совершенно удален от мира: ближайшие селения отстоят от него на расстоянии не менее 25 верст, и здесь нет даже следов нашей мирской жизни с ее мелочными повседневными интересами, нет тех соблазнов, которые могли бы отвлекать от труда и молитвы» [13, с. 760]. Писатель Б.К. Зайцев, который бывал на Афоне, приезжая в Валаамский монастырь, во многом видел здесь черты Святой горы: игумена Дамаскина[1] он называл Афанасием Великим[2] Валаама, указывал на схожесть монастырских дорог «меж лесов <…>, в благообразии святых мест» [7, с. 176], облик схимонаха Николая сравнивал с встречавшимися ему старцами на Афоне, в запахе жасмина чувствовал что-то исконно русское, валаамское и одновременно афонское, напоминающее ему о посещении Андреевского скита [7, с. 160, 162, 188].
Географическое положение Афона и Валаама и другие элементы внешней схожести не только объединяли «монашеские государства», но и прекрасно располагали к монашескому деланию[3], создавая «совершенно особый мир, не тот, который мы видим в наших даже знаменитых лаврах, нет, — это место упорного и непрерывного труда, идеальной дисциплины, детски чистой веры и глубокого жизненного оптимизма» [13, с. 774].
В начале ХIХ в. ученики преподобного Паисия Величковского, подвизавшегося на Афоне, схимонах Феодор[4], иеромонахи Леонид[5] и Клеопа[6] принесли на Валаам его традицию старчества, которая обогатила существующую со времени преподобного Назария Валаамского. С этого времени на Валааме начинает укрепляться традиция исихазма. Основным и главным содержанием «умного делания»[7], как и на Афоне, оставалось творение Иисусовой молитвы, которая «совершается умом в сердце. Итогом этого сокровенного делания было созерцание таин Царствия Небесного[8] и различные духовные дары, среди которых отличительным даром старческого служения считаются духовное рассуждение и пророческое ведение воли Божией» [17, с. 38].
На Валааме всегда с особым трепетом относились к афонской традиции. Особенно это выразилось в восприятии валаамцами опыта исихазма[9], являющегося основой иноческой жизни на Афоне. «С поселением на Валааме Антипы (Афонского[10], учителя умной молитвы — авт.) окончательно утвердилось возрождение связи великих островов православия» [8, с. 245]. Действительно, на Валааме очень усердно проходил подвиг молитвы Иисусовой: «Каждый инок десятками лет всецело погружался в келейную молитву, с которой нехотя расставался, уходя на послушания и в трапезную. В храме Иисусова молитва соединялась с ходом богослужения и поэтому монахи стояли неподвижно на своих местах, точно вкопанные, не шелохнутся, не двинутся, точно замирали в своих, как бы афонских стасидиях» [3, с. 516]. Старцы схимонах Николай (Монахов), иеросхимонах Михаил (Питкевич), схиигумен Иоанн (Алексеев) и многие другие преуспели в подвиге умной молитвы. Так, «внутреннее делание стало "солью" Валаама» [16, с. 80].
Также в обители укореняются заветы старца Паисия, по которым настоятель не обязательно должен быть духовной главой братства[11]. Как писали тогда в изданиях обители, «необходимым условием <…> Валаамского подвижничества служит жизнь с советом, под руководством опытного наставника — старца. Жизнь "с советом" установлена для всех собственно потому, что только она одна <…> может привести к спасению и что только при ней исполняется обет послушания» [5, с. 33–33]. Каждому поступающему в монастырь назначался старец, которому следовало открывать помыслы, «отречься от своего ума и воли и действовать согласно указаниям своего наставника» [6, с. 43].
В ХХ в.[12] устав Валаамской обители предусматривал все три формы монашеской жизни: общежительную, скитскую и отшельническую[13]. Все три формы характерны и для монастырей Афона. Хотя общежительная форма на Валааме строга для братии, но «многие не удовлетворяются ею и уходят в скиты. Особенность скитской жизни заключается в чередном чтении Псалтири… Трапеза скитников всегда постная и состоит из одних овощей» [4, с. 396]. По примеру Святой горы женщины в скит Иоанна Предтечи[14] не допускаются, а в скит Всех Святых[15] могут входить только раз в год[16].
Несмотря на различные формы устроения монашеской жизни, на Валааме, как и на Афоне, «главным необходимым условием во всех родах валаамского подвижничества служит жизнь под руководством опытного наставника-старца» [14, с. 25]. Старец, видевший духовное устроение воспитанников, вел к спасению под своим руководством учеников, которые, в свою очередь, стали наставниками для последующих иноков. На Валааме в рассматриваемый нами период, например, монах Иосиф (Шорин) был учеником духовника монастыря Иоасафа (Шабалина), а затем стал старцем иеромонаха Памвы (Игнатьева) и других подвижников.
Особый статус в обители Валаамской имели игумены, которые считались «вождями духовных ратников» [11, с. 262]. Аналогичное положение наблюдалось и в общежительных монастырях Афона, о чем сохранились свидетельства очевидцев: «Старцы имеют здесь (на Валааме — авт.) власть, но и они все — послушники игумена. Замечательно, что такое соединение власти старцев с самодержавием игумена характерный признак славянских монастырей даже на Афоне. Как только из строгого общежития, киновии, они обращаются в идиоритмы[17], т.е. своежительные монастыри с буржуазно-республиканским характером, — то тотчас же падает монастырь. И наоборот, с восстановлением киновии — поднимается и жизнь монастыря. Ясный пример этого представляет наш <…> монастырь св. Пантелеимона, также сербский — Хиландарь, болгарский — Зограф и др.» [16, с. 66].
Важно отметить, что и на Афоне в начале ХХ в. питали особый интерес к Валаамскому монастырю, который славился своими подвижниками веры и благочестия. Посетивший обитель писатель Василий Немирович-Данченко заметил, что «изо всех типов старчества[18] тип валаамского старчества наиболее целен и полон» [10, с. 532]. Сохранились архивные сведения о том, как на Валаам с Афона приезжали монахи и посещали валаамских старцев. Об одном из таких посещений Валаама в 1912 г. писал в своем дневнике монах Иосиф (Шорин): «Передавал мой ученик канонарх Гавриил. Он сопровождал на Предтеченский афонких старцев: иеромонаха и иеродиакона. Они пожелали повидаться со старцем иеромонахом Исаией, жившим много лет в скиту и достигшим 80 лет. Он вышел к ним в полном облачении, не спрашивая иеродиакона, благословил, назвав его иеродиаконом, затруднялся беседовать с пришельцами без благословения, послал их в храм во имя св. Иоанна Предтечи служить Крестителю молебен, в сие время был гром и дождь. Во время служения молебна из купола потекла струя воды на икону святого Крестителя Иоанна. Воду сию они с благоговением пили, удивляясь случившемуся. Не по вере ли пришельцев к святости места и благословения отца Исайи Предтеча Господень удивил над ними свою милость?» [1, л. 22–23]. Более того, «из афонских монастырей приходили посмотреть на Валаамскую обитель, и по ее правильной организации в духе православного аскетизма предпочитали ее даже монастырям Афонской горы» [9, с. 138].
В свою очередь и насельники Валаама стремились побывать на Святой горе. Так, в 1911 г. иеромонах Маркиан (Попов) совершил продолжительное паломничество «в Палестину, на Афон и по России<…>: исполнить мое сердечное и заветное желание, еще с юных лет имеющееся в моем сердце, посетить Св. Град Иерусалим и Св. Гору Афонскую <…>, чтобы оное послужило на пользу моей души и к стяжанию опытности и доброго рассуждения» [2, л. 1, 213]. В путевом дневнике, который вел иеромонах «больше для своей памяти и для доброго воспоминания о пережитых впечатлениях» [2, л. 213], он записал маршрут путешествия, интересующие его достопримечательности и события, поучения духовно опытных наставников, встречающихся ему, и свои размышления. Особенно внимательно он изучал богослужение в разных церквах и монастырях и сравнивал его с валаамской практикой.
«После Святой Земли отец Маркиан остановился на несколько недель на Афоне с целью ознакомиться с монастырями и кельями пустынников. Здесь он искал общения с духовными подвижниками и находил у них ответы на многие вопросы монастырской жизни» [12, с. 60], — пишет монахиня Ангелина. Сразу следует сказать, что, если в Палестине иеромонах Маркиан преимущественно знакомился с внешними уставными особенностями богослужения, церковного пения, устройства монастырей и храмов, то на Афоне[19], кроме этого, он старался углубиться во внутреннюю духовную жизнь подвижников благочестия с тем, чтобы совершенствоваться самому и подготовиться к великому старческому служению, Промыслом Божиим уготованному ему в родной обители по возвращении из паломничества.
О. Маркиан считал афонские монастыри образцовыми, полагая, что они являются примерами для всех других православных обителей. На какое-то время у него даже возникло желание остаться на Афоне. Такой важный вопрос требовал разрешения. И вот, во время подъема на вершину Святой горы, о. Маркиан, беседуя с “проводником, послушником из молдаван”, узнал о старце Иакове и решил непременно зайти к нему, с тем чтобы задать волнующий его вопрос: «Где мне лучше жить и удобнее спастись, в России или на Афоне?» Старец на это спросил меня: «Давно ли я живу в монастыре?» Я сказал: «22 года». «Не было ли в это время искушения от жен или падения плотского?» Я ответил: «Слава Богу, Господь сохранил и, кроме мысленной брани, с помощью Божией в остальном прожил благополучно и целомудренно». Тогда старец сказал: «Если столько времени пожил в монастыре и Господь сохранил от греха плотского, то, значит, можно и там спастись; а Афон хорош для того, кто немощен и не может противостоять плотской брани; конечно, на Афоне хорошо и удобно спасаться, но и там можно, тем более уже и привычка есть к своему монастырю, порядку и уставу» [2, л. 42–43]. Касаемо практики исповеди на Афоне начала ХХ столетия, о. Маркиан выяснил, что, например, в Пантелеимоновом монастыре настоятель исповедовал послушников от их поступления до трех лет пребывания в обители. Затем совершался монашеский постриг, и игумен монастыря говорил: «Ну, теперь исповедуйся у кого хочешь»[20].
Особенно плодотворной стала беседа о. Маркиана со старцем иеросхидиаконом Макарием. «Каливочка у него стоит в пустынном месте, живет он с тремя учениками, занимается и живописью; пребывает здесь на горе уже 40 лет, а раньше жил в России в Бузулукском монастыре. Я стал предлагать ему вопросы, и он на них давал мне разумные духовные ответы» [2, л. 58]. Словно предвидя будущее служение Валаамского иеромонаха, о. Макарий «советовал не отказываться от послушания и принимать посылаемых игуменом учеников и учить их по совести и страху Божию, заниматься также непременно Иисусовою молитвою, это, по его словам, самое главное; и молитва умная, или сердечная, все еще есть деятельная и творимая человеческими усилиями или привычкой, а вот духовная, или зрительная, та уже благодатная и дается по многим трудам, а иному же по смерти. Советовал также читать Добротолюбие, наипаче славянское; от чрезмерного любопытства и многого чтения — отвыкать, это, по его словам, искушение, и очень вредит молитве, и от этого может также голова болеть. Я спросил: "Можно ли читать книги духовнические, которые дают полезные сведения для прохождения духовнического послушания?" "Если это требуется, то можно читать полезные для старчества книги". Засыпать советовал учиться обязательно с молитвою Иисусовой. "Надо, — говорил старец, — стараться привить молитву сердечную, и тогда она сама покажет, что надо делать и чего избегать"» [2, л. 58]. В молдавском скиту святого Иоанна Крестителя к о. Маркиану проявили особое внимание, узнав, что он с Валаама. «Скитские отцы с благодарностью вспоминали отца Антипу, в свое время так много сделавшего для скита, подвижничая там» [3, с. 307]. Монахи, одарив его подарками, показали монастырский синодик, куда были вписаны имена игумена Дамаскина и валаамских отцов Пимена и Антипы [См. 12, с. 60].
Путешествуя по Святой горе, иеромонах Маркиан «встретил еще одного старца — отца Иннокентия, имеющего свою келью с церковью на Керашах» [2, л. 58]. «Узнав, что я приезжий, — пишет Валаамский паломник, — [он] стал меня приглашать к себе на жительство, в свою келью и хвалил ее и, убеждая меня, говорил: "Тебе хорошо, батюшка, будет у меня, будешь <…> часто служить Литургию, а если останешься совсем жить, то по моей смерти и келья твоя будет, я на тебя ее перепишу, у меня земли довольно, есть также 20 масличных деревьев". Но я сказал ему на это: "Как же я могу оставить свою родную обитель, если на это не получу извещения Божия; ведь я там призван и должен там пребывать"» [2, л. 58]. 25 мая 1911 г. отец Маркиан покинул Афон, получив множество наставлений и духовный опыт.
Завершая статью, заметим, что незыблемая духовная связь Афона и Валаама, выразившаяся в первую очередь, в восприятии последним традиций старчества и исихазма, не подлежит сомнению. «Как и св. Афон, Валаам поныне светит. Афон — на юге, Валаам — на севере. В сумеречное наше время, в надвинувшуюся “ночь мира”, — нужны маяки» [18, с. 2].
Источники и литература
1. АФВМ (Архив Финляндского Валаамского монастыря). № 8087. Рукопись монаха Иосифа. Мир Твой даждь нам, Сыне Божий. 1912 г.
2. АФВМ. Дневник путешествия по святым местам иеромонаха Маркиана [рукопись].
3. Валаам Христовой Руси. М.: Хризостом, 2000.
4. Валаамский Преображенский мужской монастырь // Брокгауз Ф.А., Ефрон И.А. Энциклопедический словарь. СПб.,1891. Т. V.
5. Валаамское слово о Валаамском монастыре, исторический очерк. СПб., 1875.
6. Живописное обозрение русских святых мест. Валаамский монастырь. Одесса, 1900.
7. Зайцев Б. Валаам // Валаамская обитель: свет Православия. Паломнические очерки: А.Н. Муравьев, И.С. Шмелев, Б.К. Зайцев / сост. Гусев В.Д. М.: Ставрос, 2003.
8. Коняев Н.М. Апостольский колокол: Валаамские столпы веры и духа. М.: Благо, 2006.
9. Кривцов Н.В. Кижи и Валаам. М.: Вече, 2006.
10. Немирович-Данченко В.И. Наши монастыри: очерки и рассказы. СПб.: Русская симфония, 2009.
11. Описание Валаамского монастыря и подвижников его. Б. м. и г.
12. Полный Валаамский патерик: старец Михаил Старший, исповедник страждущего Православия // РП. 1998. № 17.
13. Рункевич Н.Я. На Валаам // Странник. СПб., 1904. Т. I. Ч. 1.
14. Слово о Валаамском монастыре. Исторический очерк. СПб., 1888.
15. Смирнова И.А., Яровой О.А. Валаам: под флагом Финляндии. Петрозаводск, 2001.
16. Ф[едченков В.А.] На «Северный Афон» // Странник. 1906. Т. II. Ч. 1.
17. Широков Сергий, свящ. Валаамский монастырь и Американская православная миссия: история и духовные связи. М.: Храм Святой Троицы у Покровских ворот, 1996.
18. Шмелев И. Старый Валаам. М.: Артос-Медиа, 2007.
[1] Игумен Дамаскин (в миру Дамиан Кононов) родился в 1795 г. в крестьянской семье в Тверской губернии. На Валаам прибыл в 1819 г., в 1825 пострижен в монашество, в 1838 г. рукоположен во иеродиакона, скоро – в иеромонаха. На должность игумена рекомендован благочинным монастырей архимандритом Игнатием (Брянчаниновым) и возведен в сан игумена в 1939 г. В его время в монастыре была эпоха расцвета, велось обширное строительство. Скончался в 1881 г. после продолжительной болезни, погребен на устроенном им игуменском кладбище.
[2] Имеется в виду прп. Афанасий Афонский, игумен Великой лавры, а не свт. Афанасий Александрийский.
[3] Очень хорошо о положении Валаама, располагающем к подвижнической жизни, сказано в «Описании Валаамского монастыря и подвижников его»: «Отделенный от материка широкою пучиною вод, не имеющий вблизи себя мирских обитателей, Валаам не видит сует мира и своим обитателям открывает полную возможность всегда зреть пред очами Господа. Видно место это, столь скудное удобствами материальной жизни, Творец, все приспособлявший к созданию и искуплению человека, искони назначил для созерцательно-духовной жизни иноков, которые ради Царствия Небесного, оставляют добровольно все земные радости, мужественно решаются сносить всякие нужды и ничего не искать в жизни своей, кроме соединения с Господом» [11, с. ХХIII].
[4] Схимонах Феодор (в миру Феодор Ильич Пользиков) родился в г. Карачеве. Был женат. Овдовел. В 1782 г. поступил в Нямецкий монастырь. В 1784 г. пострижен в монашество архимандритом Паисием Величковским с именем Филимон. В 1798 г. пострижен в схиму. 22 августа 1802 г. определен в Трубчевской Челнский монастырь без права рукоположения. 31 мая 1805 г. переведен в Брянскую Белобережскую пустынь, где настоятелем был старец Леонид. В 1808-1809 гг. вместе со старцами Клеопой и Леонидом подвизался в уединенной келии недалеко от Белобережской пустыни. С 1811 по 1817 г. жил на Валааме. 28 мая 1817 г. перешел в Заднее-Никифоровскую пустынь, приписную к Александро-Свирскому монастырю.
[5] Иеросхимонах Лев (в миру Лев Данилович Наголкин) родился в г. Карачеве Орловской губернии. В 1799 г. определен в послушники Белобережской пустыни. 14 сентября 1801 г. пострижен в монашество игуменом Трубчевского Спасского монастыря Кесарием. 22 декабря 1801 г. рукоположен в иеродиакона, 24 декабря того же года – в иеромонаха. В сентябре 1804 г. определен строителем Белобережской пустыни. 10 марта 1808 г. по слабости здоровья уволен от должности. 10 октября 1811 г. определен по желанию в число братства Валаамского монастыря. Был смотрителем Большого скита. 28 мая 1817 г. перешел в Заднее-Никифоровскую пустынь, приписную к Александро-Свирскому монастырю. Принял схиму с именем Лев. Старец Леонид поступил в Оптину пустынь в апреле 1829 г. и поселился в скиту. Скончался 28 сентября 1841 г. Незадолго до его кончины в 1839 г. к нему прибыл игумен Варлаам (Давыдов), с которым они жили в валаамском скиту. 27 июля 1996 г. иеросхимонах Лев вместе с двенадцатью другими оптинскими старцами был причислен к лику местночтимых святых Оптиной пустыни, а в 2000 г. прославлен Юбилейным Архиерейским Собором Русской Православной Церкви для общецерковного почитания.
[6] Иеромонах Клеопа (в миру Кирилл Антонов) родился в 1749 г. в Новоселицах Новороссийской губернии. В 1790 г. прибыл в Молдавию. В 1791 г. поступил в Нямецкий монастырь. В 1797 г. пострижен в монашество архимандритом Паисием Величковским. В 1804 г. поступил в Орловский Трубчевской Спасский монастырь. 10 октября того же года посвящен во иеродиакона, а пять дней спустя – во иеромонаха. В июне 1804 г. по прошению перемещен в Брянскую Белобережскую пустынь. Служил и пел на клиросе. Еще в период правления преподобного Паисия, старец Клеопа «посетил Россию и принес в Введенскую Острожскую пустынь, располагавшуюся недалеко от Петербурга, иноческий устав с горы Афон». Скончался в 1816 г. на Валааме в скиту Всех Святых.
[7] Вообще под «умным деланием» подразумевается «путь самоотвержения и непрерывной духовной брани со страстями, их прилогами и приражениями, ежедневного исповедания своих помыслов старцу и непрестанного призывания имени Божия» [17, с. 39].
[8] О видении таин Царствия Небесного посредством «умного делания» писал прп. Симеон Новый Богослов: «Вижу свет, которого не имеет мир, и, сидя в келии, вижу внутрь себя Творца мира, и беседую с ним и люблю Его, и питаюсь единым Боговедением, и, соединившись с Ним, превосхожду небеса… Это есть то, о чем возвещает Апостол: Что око не виде, и ухо не слыша, и на сердце плотяно не взыде (1 Кор. 2, 9), и, пребывая в этом, не только не хочешь выйти из келии, но и желал бы укрыться в глубине земли, дабы и там, вне всего мира, созерцать бессмертного своего Владыку и Создателя» (Преподобный Нил Сорский и его устав о жительстве скитском. Монреаль, 1976. С. 36).
[9] Духовные основы исихазма (молчальничества, безмолвия) – «умного делания» – определились уже в начальную пору восточно-христианского монашества. Впервые термин «молитва Иисусова» употребляет уже прп. Иоанн Лествичник. Четкое выражение учение получило в трудах прп. Симеона Нового Богослова (ХI в.) и свт. Григория Паламы (перв. пол. ХIV в.).
[10] Преподобный Антипа Афонский, Валаамский, «молдованин» (в миру Александр Георгиевич Лукиан), родился в селе Калаподешти Текунчского уезда Молдавии в 1816 г. Жил в Бразском монастыре, где принял постриг с именем Алипий и отправился на Афон. В монастыре Эсфигмен пострижен в схиму с именем Антипа. В это время на Афоне образовался молдавский скит, куда на должность келаря попросили схимонаха Антипу, предварительно посвятив его в иеродиакона, а позже – во иеромонаха. Затем о. Антипа три года управлял скитом, будучи одновременно и духовником братии, после чего отправился в Россию за сбором пожертвований на строительство скита и впервые посетил Валаам. 6 января 1865 г. уже окончательно прибыл в Валаамский монастырь, где поселился в скиту Всех святых. Духовно воспитал великих подвижников валаамских, например, иеросхимонаха Антипу (Половинкина), схимонаха Агапия (Молодяшина) и др., и окончательно сформировал на Валааме традицию «умного делания». Скончался 10 января 1882 г. В 1992 г. Священный Синод Румынской Православной Церкви причислил старца Антипу Калаподештского к лику святых в чине преподобных (акт от 20 июня 1992 г.). В 2000 г. указом патриарха Московского и всея Руси Алексия II имя прп. Антипы включено в месяцеслов Русской Православной Церкви. Мощи его обретены и почивают в храме преподобных Сергия и Германа Валаамских (нижний храм Преображенского собора).
[11] Вообще на Руси еще в конце XI в. и в первой половине XII в. в Киево-Печерском монастыре появляются духовники, не совмещающие духовное руководство с должностью игумена. Так, в качестве духовника некоторых Печерских братьев упоминается Онисифор Прозорливец, который «сподобился дара прозорливости от Бога, чтобы видеть согрешения людей и давать советы согрешившим» (Филарет (Гумилевский), архиеп. История Русской Церкви. М.: Сретенский монастырь, 2001. С. 170).
[12] В ХХ в., помимо всего остального, Валаам и Афон роднило то, что, находясь за пределами досягаемости новой, атеистической России, они стали одинаково (и единственно) доступны для православных эмигрантов [См. 15, с. 85] Именно в это время «валаамское старчество, традиционно ориентированное большей частью на окормление собственной иноческой братии, открывается миру. Схиигумены Иоанн и Феодор, иеросхимонахи Михаил, Ефрем, Лука исповедают, утешают, назидают и вдохновляют соотечественников, оказавшихся в изгнании, изнемогающих под гнетом обрушившихся на них скорбей» (Матвеева Ирина. К Северному Афону. Из истории паломничества на Валаам // Православный паломник. 2005. № 3 (22). С. 7).
[13] Здесь несколько слов стоит сказать о специфике форм монашеского жития на Валааме: «Cкиты были своеобразными филиалами монастыря. В целом подчиняясь монастырскому уставу, распорядку, хозяйственной его деятельности, скиты имеют и свои уставы, определяющие содержание бытия братии именно в этом скиту. И хоть Валаамская обитель являлась киновиею, то есть монастырем с общежитийным уставом, соглавно которому и послушание, и трапеза общие, скитская и анахоретская жизнь в монастыре поощрялись. Но избрать жизнь скитскую или отшельническую можно было только с благословения самого настоятеля. И непременно пройдя прежде общежитийные послушания в самом монастыре» (Кузнецов Е. Валамская тетрадь. СПб.: Росток, 2003. С. 73).
[14] Скит св. Иоанна Крестителя расположен в 5 км от монастыря на Предтеченском острове (ранее – о. Серничан, т.е. «Монашеский»). В 1855 г. устроена часовня во имя св. Иоанна Предтечи с небольшой пустынью. В 1858 г. игумен Дамаскин перевез на остров деревянную Преображенскую церковь, построенную валаамскими иноками в Васильевском Староладожском монастыре в первой четверти XVII в. после разорения родной обители. По проекту архитектора А.М. Горностаева она была перестроена с сохранением частей древней церкви. Для проживания братии был построен деревянный одноэтажный дом с мезонином, на западном берегу поставлен гранитный поклонный крест. Для пустынников устроили небольшие деревянные кельи, которые были «разбросаны там и сям по небольшому высокому островку – "на вержение камня" – то есть на такое расстояние, что можно было бросить камень от одной келии до другой <…>, чтобы не было близко от монаха до монаха, дабы не ходили по "соседству" для разговоров, но, с другой стороны, чтобы жили все же общинной жизнью, вместе» (Вениамин (Федченков), митр. Божии люди. М.: Отчий дом, 2004. С. 27). В скиту соблюдался строгий постнический устав (в подражание великому аскету – св. Иоанну Предтече), женщины в скит не допускались, мужчины – только по благословению игумена. Брокгауз и Ефрон в энциклопедическом словаре называют Предтеченский скит «самым строгим из всех скитов (на Валааме – авт.)» [4, с. 396]. В наши дни в скиту возрождается иноческая жизнь на основе прежнего устава.
[15] Первые сведения о стротельстве скита относятся к 1789 г., имеет вид небольшого уединенного монастыря, расположен недалеко от монастырского каре. Отличался строгостью устава.
[16] В день престольного праздника, неделю 1-ю по Пятидесятнице.
[17] «Греческие идиоритмы отличаются распущенностью. И вспоминаются мне слова одного ученого афонского богомольца: многому бы "мир" мог поучиться у людей "не от мира сего". Особенно характерно и важно для нас, русских граждан, теперь знать, что славянские монастыри процветают при строгом самодержавии игумена и непосредственной связи его со старцами» [16, с. 66].
[18] Он сравнивал с другими русскими монастырями, которые посещал сам, например, с Соловецким монастырем.
[19] На Святой горе иеромонах Маркиан посещал не только русскую обитель и скиты, но также монастыри, скиты и каливы, где подвизались монахи-греки, с которыми он общался через прерводчиков. Из них в своем дневнике о. Маркиан упоминает русских монахов-афонцев – иеродиакона Мартиниана («в сопровождении его отправился в Благовещенскую келью к отцу Парфению» и монаха Геронтия («поехали по монастырям на мулах с проводником монахом Геронтием»).
[20] Об этом узнал о. Маркиан, пребывая на Святой Земле, от иеромонаха Афонского Пантелеимонова монастыря Варахии и записал в путевом дневнике (л. 28). Подобная практика не нашла широкого распространения в Русской Церкви. Так, например, на Валааме до пострига послушник исповедуется преимущественно у братского духовника или у других отцов из числа братии по своему желанию, а после пострига вручается для духовного окормления так называемому «восприемнику» (как правило, братскому духовнику, реже – иному духовно опытному иеромонаху).
