На страже чести и трона
Последний богатырь
В советской историографии о Липицком побоище 1216 года всегда говорилось как о крупнейшей междоусобной битве буквально за несколько лет до монголо-татарского нашествия. Из нее историки сделали настоящий символ погибели Русской земли. Но символ этот почему-то не прижился...
Междоусобица — сродни войне гражданской, в которой победителей не чествуют. Но князю Мстиславу Удалому (Удатному) историк Лев Гумилев отказал в праве даже называться словом «победитель». Только в чем было преступление этого князя? И действительно ли Мстислав Удалой был виновен в кровавой междоусобице?
Неблагодарный зять
Мстислав Удалой был сыном смоленского князя Мстислава Ростис- лавича Храброго, который прославился тем, что в 1173 году, сидя с маленькой дружиной в небольшом городке Вышгороде под Киевом, девять недель отбивался от 50-тысячной рати Андрея Боголюбского. Своему сыну Мстислав Ростиславич передал в наследство свою огромную славу — и маленький городок Торопец в Смоленской земле. Мать Мстислава Мстиславича Удалого была дочерью (к сожалению, ее имя не сохранилось) галицого князя Ярослава Осмомысла.
Хотя Мстислав Удалой у историков считается мелким смоленским (Торопецким) князем, однако это не совсем так. Он много воевал, а около 1193 года вступил в брак с дочерью половецкого хана Котяна (имя девушки неизвестно). В этом браке у него родились, по крайней мере, шестеро детей: три сына и три дочери. О сыновьях его особо сказать нечего, а вот дочери... Старшая, Ростислава, стала женой владимиро-суздальского князя Ярослава Всеволодовича. Анна, средняя, вышла замуж за князя галицко-волынского Даниила Романовича. А Мария, младшая, была просватана за венгерского королевича Андрея. Но если с Даниилом Галицким у Мстислава были хорошие отношения, то с другими зятьями ему повезло меньше.
Как уже было сказано, Мстислав Удалой не имел большой вотчины. Поэтому ему пришлось с юности мечом отрабатывать княжеский хлеб. В этом он преуспел, и в 1209 году новгородцы пригласили его к себе в князья - быть их военным предводителем. С этой службой он справлялся хорошо, но в 1215 году вынужден был оставить Новгород, чтобы побороться за вакантный галицкий престол, на который у него, как у внука Ярослава Осмомысла, были определенные права.
Бой на Липице
Надо сказать, что Мстислав Мстиславич пользовался большим авторитетом у новгородцев, а потому те с радостью приняли его зятя Ярослава.
Однако вскоре новгородцы пожалели о своем выборе. Ярослав по своему произволу не только смещал неугодных ему бояр, но и заковывал их в кандалы и отправлял в Тверь — так поступали только с холопами.
Впрочем, и сам Ярослав вынужден был через какое-то время покинуть Новгород — очевидно, опасаясь за свою жизнь. Оставив в Новгороде своего посадника, он отошел к Торжку (пограничный городок между Новгородской землей и Залесской Русью) и оттуда пытался управлять городом. Но, видно, новгородцы не очень его слушали. В результате, как пишет далее Новгородская первая летопись старшего извода, случился голод: «...ядяху люди сосновую кору и листь липовъ и мохъ... О, горе бяше: по тьргу трупие, по улицямъ трупие, по полю трупие, не можаху пси изедати человехъ...»
Новгородцы обратились за помощью к Мстиславу Удалому, весьма кстати вернувшемуся в Новгород. Но обращение того к Ярославу: «.. .сыну кланяю ти ся; муж мои и гость пусти, а самъ съ Торожьку поиди, а съ мною любъвь възми» вызвало у злого зятя только ярость. Он приказал схватить новгородских граждан, которые, на свою беду, оказались в Торжке (числом около 2 тысяч), и разослал их по своим городам, предварительно забрав их имущество.
Противостояние нарастало, и в 1216 году новгородцы, псковичи и смоленские князья во главе с Мстиславом Удалым соединились с ростовским князем Константином против его братьев Ярослава и Юрия.
Попытки решить дело миром ни к чему не привели. Особенно решительное настроение царило в стане Юрия и Ярослава Всеволодовичей. «Некто же рече бояръ Юрьевых: “Княже Юрьи и Ярославе, не было того ни в прадедех, ни при дедех, ни при отци вашем, оже бы кто вшед ратью в силную в Суждалскую землю, оже бы вышол цель. Хотя бы и вся Рускаа земля и Галичскаа, и Киевскаа, и Смоленскаа, и Черниговскаа, и Новгородская, и Рязянскаа, ни тяко противу сей силе успеют. Ажь нынешние полцы, пряво, нявержемъ их седлы”».
Ни Юрий Всеволодович, ни Яросляв не сомневались в конечной победе — причем настолько, что провели дележ русских городов еще до битвы. «И рече Юрьи: “Мне же, бряте Яросляве, Володимерскаа земля и Ростовскаа, ятобе Новград, а Смоленскъ брату нашему Святославу, а Киев даеве черниговъскымъ князем, а Галич нам же”».
Эта уверенность зиждилась на внушительном количественном перевесе, ибо, как утверждает тот же источник, «бяху полци силни велми: муромци, и броднвди, и городчане, и вся сила Суждалской земли; бяше бо погнано ис поселий и до пешца». То есть в войско было призвано даже из отдаленных земель огромное количество простых крестьян («пешцев»); правда, вооруженных лишь топорами да киями (дубинками). Но залесских князей это не смущало — своих противников они собирались закидать седлами («навержемъ их седлы»).
Однако 21 апреля 1216 года в урочище Липицы, что недалеко от Юрьева-Польского, случилось совсем не то, о чем мечтали Юрий и Ярослав. Злые на Ярослава за голодомор новгородцы оказались более мотивированными в бою: они выступили в бой пешими (подчеркивая этим, что не собираются бежать), босыми, а некоторые даже без штанов (чтобы ничто не сковывало движения): «Новгородци же ссед с коней, и порты и сапоги с себе сметавше, боси поскочиша».
В этом бою Мстислав Мстиславич показал себя доблестным воином - он трижды проезжал сквозь вражеские полки, ловко орудуя топором. В результате войска Юрия и Ярослава дрогнули и побежали. Кстати, дрогнули и побежали первыми именно «пешцы Ярослава»...
Как свидетельствует повесть «О побоищи новгородцем с Ярославом», владимиро-суздальское войско потеряло убитыми только на поле брани 9233 человека («а мнози истопошя бежаще в реце, а инии забегши ранени измроша»), а новгородцы и их союзники — лишь шестерых (имеются в виду, правда, только «лепшие мужи»). В истории Киевской Руси это была самая грандиозная усобица. И закончилась она не в пользу залесских князей.
«Наступать - бежать, отступать - бежать...»
И Юрий Всеволодович, и Ярослав Всеволодович бежали в свои стольные города, загоняя коней и бросая победителям даже личные доспехи. И хотя лишь о Юрии Всеволодовиче говорится, что он прибежал в одной исподней рубашке («въ первой срачице»), вид Ярослава Всеволодовича был не лучше. В начале XIX века у Юрьева-Польского одна крестьянка нашла дорогой шлем с серебряными накладка ми и надписью «Великий архистатиже господи Михайле помози рабу своему Федору», а также кольчугу. Так как христианское имя Ярослава Всеволодовича было Федор, историки идентифицировали эти вещи как вещи Ярослава Всеволодовича, которые он бросил, чтобы облегчить побег.
А потом случилось то, что (вкупе с голодомором новгородцев) покрыло Ярослава Всеволодовича несмываемым позором. Он приказал закрыть плененных новгородских купцов «в тесне избе и издуши их 150».
Немудрено, что после битвы Мстислав Мстиславич «поиде съ новгородьци къ Переяславлю; и не идя къ граду, пойма дары; пославъ, поя дъцерь свою, жену Ярославлю, и что живыхъ новгородьць, и что было съ Ярославомь въ полку». С таким уродом, который из чувства мести обрекает пленных на мучительную смерть, кто захочет родниться?
Так Ярослав Всеволодович был унижен вторично. У него отняли жену — что может быть позорнее для русского князя! Позже Ярослав Всеволодович снова женится. У него будут восемь (или девять) сыновей, самым известным из которых станет Александр Ярославин (Александр Федорович), прозванный в российской историографии Невским. Так что не на Мстиславе Мстиславиче лежала кровь Липицкой междоусобицы. Не он начал голодную блокаду Новгорода, не он развязал братоубийственную войну, не он погнал плохо вооруженных «пешцев» на убой, не он мучительно убил пленных новгородцев.
Но по иронии судьбы, именно Ярослав Всеволодович Суздальский стал прямым предком великих князей (а позже — и царей) Московских. Поэтому имя его победителя было предано советскими и российскими историками анафеме.