– Додумались в Америке экзамен устроить! – ворчал увалень Толя, примеряя противогаз. – А если я самолетами боюсь летать – мне что, из универа вылететь?
– Да не, прикольно! – возразил Серега, по прозвищу Крокодил, ощупывая новую, с иголочки военную форму, которая очень шла ему. – Будет чем похвастаться перед певческим.
– Жаль только, город не успеем посмотреть… – посетовал Филипп.
– Падаем! – испуганно завопил Толя. – Ребята, реально падаем!
– Горим! – подхватил побелевший Серега. – Включай аварийную сигнализацию!
Громко завыла сирена, становясь все настойчивее и постепенно гармонизируясь.
Филипп накрыл голову подушкой, но трель стала только громче. Открыв глаза, юноша глянул на будильник: 6:45. Из прихожей доносилась «Шуточка» Баха – звонили в дверь.
– Кого в такую рань принесло? – проворчал он, на ходу натягивая джинсы.
На пороге стоял Серега Крокодил.
Филипп познакомился с ним в храме – давно, когда учился в младших классах. Через год после знакомства родители Сереги перевели сына из элитного лицея в обычную общеобразовательную школу, где учился Филипп. Мальчишки стали одноклассниками. Тогда, к удивлению, выяснилось, что они, помимо прочего, живут в одном доме, в соседних подъездах. А уж когда закадычный приятель, поступив в тот же университет, оказался в параллельной группе, Филипп и вовсе увидел в этом перст судьбы и пожизненный крест.
– Филипп-ок, привет!
– Кому «чпок», а кому Филипп Романович, – огрызнулся хозяин квартиры, позевывая и сочиняя финал недосмотренного сна.
Долгое время Филипп пенял родителям за имя, полученное при рождении. Во-первых, его обижала кличка «Филиппок», которая, прилипнув к нему в первом классе, впоследствии трансформировалась в Филипп-ок. Некоторые токсичные люди шли еще дальше, произнося вторую часть клички с выразительным причмокиванием, так что вместо – ок – получалось вообще какое-то «чпок». Во-вторых, прочитав в детстве книгу Гайдара «Тимур и его команда», мальчик на всю жизнь «заболел» идеей помогать людям и, ассоциируя себя с главным героем повести, мечтал носить только это имя.
Став немного взрослее, он познакомился с житием апостола Филиппа и возрадовался: шутка ли оказаться под покровительством святого подвижника, который видел Самого Христа и даже был Его учеником! Однако на кличку «Филиппок» он по-прежнему обижался, хотя научился в драку не лезть и досаду скрывать.
– Да ладно обижаться! Не со зла ведь…
– Если б со зла, получил бы. Почто в такую рань пришел?
– Так это тебе можно до обеда дрыхнуть – вся ночь впереди. А у меня сегодня экзамен…
– И что? Предлагаешь загодя посыпать голову пеплом?
– Фи, как банально! – поморщился Серега. – Гораздо гуманнее оказать реальную помощь в виде конспекта по семиотике.
– Вообще-то у меня завтра тоже экзамен…
– Я сегодня принесу, честное пионерское…
– На, держи! – свеликодушничал Филипп. – Чтоб до девяти вечера вернул!
– Зуб даю! Друг, выручил!
Чуть не приплясывая от радости, Серега распахнул дверь…
– Да, вот еще… Ты мне позвони часов в одиннадцать…
– Это еще зачем?
– Отругай для порядка…
– Что за суеверия? – поморщился Филипп.
– Какие суеверия, друг? – с восточным акцентом воскликнул Серега. – Как ты не понимаешь? Твой звонок станет для меня бесценной моральной поддержкой.
– Отругать, говоришь? – призадумался Филипп, не заметив озорных чертиков в глазах друга. – Да с удовольствием!
– Вот и ладушки! – возликовал Серега. – Только ты покрепче ругай, покрепче… Позабористее… Не стесняйся…
Едва затворилась дверь, он быстренько набрал номер одногруппника Толи, под утро приснившегося Филиппу.
– Толян, привет!
– Доброе утро, Сережа! – ответил приятель, прослывший на курсе эталоном этикета.
– Слышь, ты не мог бы зайти за мной часиков в одиннадцать?
– Зачем? – несколько удивился Толя, не избалованный вниманием Сереги.
– Да, понимаешь… Волнуюсь я чего-то… А ты на меня так хорошо влияешь: сразу как-то спокойно становится, благостно…
– Ладно, зайду, – согласился польщенный товарищ, готовый сделать немалый крюк по пути в университет ради возможности послужить ближнему.
Без десяти одиннадцать он стоял возле Серегиной квартиры.
Спать уже не имело смысла. Наскоро позавтракав, Филипп уселся за учебники, не забывая поглядывать на часы.
Ровно в одиннадцать он взял мобильник.
– Что, ругать тебя?
– Конечно! – радостно воскликнул Серега и, быстро передав трубку Толе, тихонько прошептал: «Тебе Филиппок хочет что-то сказать».
– Ах ты, козлик серенький! Осел ты безмозглый! Попробуй только экзамен не сдать! – услышал Толик, не успев взять трубку.
– Спаси, Господи… – растерянно пробормотал он.
«Ну, Серый, погоди!» – мысленно взъярился Филипп, поняв, что его подставили, однако страшной мести воспрепятствовал телефонный звонок.
– Филя, внучек, мне твоя помощь срочно нужна!
– Что случилось, бабуля?
– Часы не ходят…
– Хорошо. Завтра посмотрю.
– А вдруг я завтра умру?
– Но, бабуля…
На другом конце провода послышалось обиженное всхлипывание:
– Значит, ты моей смерти хочешь?
– Я не хочу твоей смерти, – терпеливо объяснил юноша, – у меня через три часа занятия с учеником, и опаздывать не в моих правилах.
– А ты разве за три часа не успеешь их починить?
– Бабуля, а дорога не в счет? У меня ведь ни сапог-скороходов, ни ковра-самолета…
– Тогда вечером приезжай!
– Вечером у меня семинар…
– Вот всегда ты отговорку придумаешь…
– Ладно, жди меня через сорок минут, – вздохнул Филипп, зная, что уважительные причины для бабушки не аргумент.
Пока он учился в школе, папина мама Аглая Леонтьевна вела бурную общественную деятельность, заседала в различных комиссиях, возглавляла всевозможные общества и комитеты, но после того, как ее сын уехал с женой в длительную загранкомандировку, старушка потеряла всякий интерес к жизни, стала апатичной, а в последний год и вовсе впала в детство.
Розовая отроческая мечта опекать беззащитных старушек сбылась, но для ее материализации, лишенной романтического ореола, не потребовалось ни крепких кулаков, ни лидерских задатков, ни игры-конспирации – понадобились качества, которых Филипп был напрочь лишен, – мудрая снисходительность и безграничное терпение.
К счастью, ждать троллейбуса не пришлось, и уже через двадцать минут внук, вооружившись отверткой, пытался открутить заржавевшие шурупы, не желающие повиноваться, и вполуха слушал бесконечный бабушкин рассказ, перемежающийся жалобами на здоровье, соседей, правительство, погоду, врачей – словом, всех, кто приходил на память.
– А я и говорю ей: «Дура старая, ты зачем…» Ой, осторожно, внучек, не поранься…
– Бабуля, не говори под руку, пожалуйста!
– Не буду, Филенька, не буду… А сигареты-то опять подорожали... Ой, ты сейчас порежешься!
– Да бабушка!.. – в сердцах воскликнул юноша.
– Все. Молчу-молчу… А знаешь, что я недавно отчебучила?
– Что? – вздохнул Филипп.
– Поехала я 10 мая на дачу…
– Что там в это время делать? – пожал плечами внук. – И вообще, ты мне уже рассказывала об этом…
– Ты меня не путай! Я когда тебе рассказывала?
– Две недели назад...
– Но я тогда и не знала ничего, а вчера поехала и узнала…
Бабушка заговаривалась не впервые, и Филипп решил не вступать в бессмысленный диалог.
– И что же ты узнала?
– Мне тогда, в мае, Манька посоветовала пробки не вывертывать, а я возьми и послушай ее!
– И?..
– Ну вот. Пробки-то не вывернула, а обогреватель из розетки выключить забыла...
– Ты даешь, бабуля! – воскликнул Филипп. – Так и до пожара недалеко…
– А я о чем тебе толкую? Вот… И приезжала я после этого на дачу… три… – нет, вру! – четыре раза, а в дом не заходила, все в летней кухоньке да в сараях возилась…
– И все это время обогреватель был включен?
– Говорю же, что в дом не заходила!
– Долго он так работал?
– Месяц.
– И за это время ни пожара, ни замыкания?!
– Все целехонько! Даже обогреватель не перегорел. Нинка, Манька, Галка – все в один голос говорят, что меня ангел-хранитель берег. А, чуть не забыла: и Валька еще…
«Берег, кто бы спорил, – подумал Филипп. – Родители недавно заказали на полгода поминовение о твоем здравии; в храме во время Неусыпаемой Псалтири тебя уже несколько лет поминают; я о тебе непрестанно молюсь…»
Однако, пытаясь оттянуть монтажным ножом защелки, вслух он лишь мягко пошутил:
– Ни на минуту тебя оставить нельзя!
– Ой, Филя, ты порежешься! – закричала Аглая Леонтьевна, хватаясь за сердце.
Соскользнувший нож проехался по руке внука, пропоров кожу. Филипп укоризненно глянул на бабушку:
– Просил же тебя…
– Я как чувствовала, что ты покалечишься, – запричитала она, бросаясь к аптечке, и, невзирая на возражения, залила поцарапанный палец йодом, а затем обмотала его, не жалея бинта.
– Все, хватит на сегодня! – решила она. – В следующий раз доделаешь!
– А как же… – начал Филипп, но бабушка уже совала ему в руки квитанции.
– Ножки у меня сегодня болят. На вот, оплати лучше телефон и квартплату. И сразу квитанции мне принеси!
– Бабуля, в твоем старомодном банке через 15 минут перерыв. Вдруг там очередь? Я ведь могу не успеть до закрытия…
– Значит, придется мне самой топать… больными ножками, – трагически закатила глаза Аглая Леонтьевна.
– Зачем самой? Я позже заплачу.
– «Позже-позже», – передразнила бабушка. – Сегодня уже десятое. Мне пени не по карману: у меня каждая копеечка на счету.
– Бабуленька, мне уже бежать надо! – взмолился внук. – Давай так договоримся: я сегодня все оплачу, когда смогу, а квитанции в следующий раз занесу.
Предлагая компромисс, он понимал в глубине души, что здравый смысл, принципиально игнорируемый старушкой, встретит решительное сопротивление, и не ошибся.
– А если управдом придет, а у меня квитанции нет? Что тогда? Под суд?
– Какой управдом, бабушка? Ты в каком веке живешь?
– Не управдом, так комиссия какая-нибудь…
– Давай твои квитанции! – вздохнул Филипп, уповая лишь на чудо и милосердие Божие: времени до занятия с учеником у него оставалось в обрез.
Репетиторство было для студента единственным источником заработка; он очень дорожил своей репутацией и статусом педагога-воспитателя, подавая ученику пример во всем, и пунктуальность была не последней в списке его добродетелей.
«Снисходит же Господь к людскому несовершенству, – пытаясь оправдаться за уступки, уговаривал себя юноша, спускаясь по лестнице, – да и щепетильность у бабули зашкаливает: вовремя не оплатишь счета – неделю пенять будет».
Войдя в сберкассу, он чуть не присвистнул: тесное помещение было битком набито и чуда не предвиделось. Прикинув примерное количество посетителей и разделив их на шесть по количеству работающих операторов, Филипп осознал абсолютную бесперспективность своего положения. Взяв талончик с номером «А47», он погрузился в Иисусову молитву, неизвестно на что надеясь. Когда половина операторов ушла на обед, надежда показалась чуть ли не глупостью, и в эту минуту к Филиппу непонятно откуда, с другого конца зала, подошел незнакомый мужчина и, отдав свой номерок – «А29», молча удалился.
Не веря своему счастью, Филипп подошел к окошку за минуту до закрытия кассы.
Стремглав взлетев на бабушкин этаж, он быстро отдал Аглае Леонтьевне оплаченные квитанции и пулей помчался к Аниките (так звали ученика).
Занятия начались минута в минуту, но пережитые страсти все еще клокотали в душе, не давая успокоиться.
Методика повышения грамотности, разработанная Филиппом, была проста, но эффективна. Выяснив с помощью пробного диктанта пробелы в знаниях ученика, репетитор методично работал над их устранением, попутно развивая в подопечном языковое чутье и орфографическую зоркость. «Знал бы, где упасть, соломки бы подстелил», – приговаривал он, приучая воспитанника видеть и предупреждать потенциальные ошибки.
– «В общем, черты его лица выражали добродушие, хотя во взгляде светилось лукавство», – продиктовал Филипп первое предложение и заглянул в тетрадь ученика.
– «Вообщем»? – удивился он. – Объясни, почему ты так написал.
Пожав плечами, Аникита вывел: «…добрадушие…»
«Да что же это такое? – ужаснулся репетитор. – Мало того, что он сегодня невнимателен, он еще и на удивление безграмотен. Никогда он таких дичайших ошибок не лепил».
– Стоп! – скомандовал Филипп. – Допустим, я не знаю, как пишется слово «добродушие»… Объясни мне…
– Правила учить надо! – огрызнулся ученик.
Наставник потер лоб, пытаясь собраться с мыслями, но они разбегались в стороны, словно тараканы, застигнутые врасплох хозяйкой-неряхой.
– Погоди, Аникита! – воскликнул Филипп. – Мы же помолиться забыли!
Перекрестившись, он попросил у Бога прощения и благословения на остаток занятия. Урок потек в обычном русле.
Остаток дня Филипп не расставался с учебником.
В семь часов вечера раздался робкий звонок в дверь. Предчувствуя беспощадный «момент истины», в комнату бочком протиснулся Серега.
– Филиппушка, поздравь меня: я пятикурсник! – заискивающе произнес он с порога.
– Что, явился, троечник? – сурово встретил его хозяин. – На что сдал?
– На «тройку».
– Я пророк, – удовлетворенно заметил Филипп.
– Филечка, а я вот конспектики принес. Раньше времени, заметь…
– Ага, чует кошка, что «за всякое праздное слово» в глаз получит?..
– Ой, совсем забыл: Толик тебе привет передавал. И уж так он тебя благодарил, так благодарил! Если бы не Филя, говорит, не видать бы мне «четверки» как своих ушей…
– Не виляй. Тебе предстоит нелегкий выбор между реальной затрещиной и моральным истязанием. Определяйся в предпочтениях…
– А что это у тебя с пальчиком? Деньги пересчитывал? – перевел разговор Серега.
– Не-а. Испытывал орудие судного дня.
Глаза приятеля тревожно забегали.
– А-а… И как ощущение?
– Как на роликовых коньках, – загадочно объяснил Филипп.
Плохо представляя свои перспективы, Серега на всякий случай дистанцировался от вероятной угрозы:
– На каких роликовых коньках?! Я на них в жизни не стоял. В лучшем случае могу посидеть на санках. Это мой любимый зимний вид спорта.
– Ты еще доживи до зимы, – пригрозил Филипп.
Подняв руки, гость взмолился о пощаде:
– Смилуйся, сударь, над смердом-холопом! Все осознал. Каюсь, был неправ. Обещаю искупить вину честным трудом и непорочной жизнью.
–То-то же. Ступай и впредь думай башкой, прежде чем пакости чинить.
– Пренепременно! – воспрянув, поклялся Серега и, уже закрывая за собой дверь, радостно сообщил: «Да, чуть не забыл! Толик тоже обещал тебя завтра ругать. На совесть, от всей души».