Мне было все равно, что обо мне говорит и думает шеф, а вот старика Коробова мне хотелось задобрить. Стоя посреди коридора в глубокой задумчивости, одетый в вылинявший бордовый свитер из грубой шерсти, с подвернутыми рукавами, в наброшенном поверх синем халате, он казался здесь фигурой случайной и малозначительной, а потому по-настоящему угрожающей.
Его задачи в системе касались отслеживания внеслужебных связей между отделами и поддержания баланса между скрытым противодействием ученых к навязанной повестке и не менее герметичными планами руководства. Все, что было противопоказано моему неутомимому вредительству, моей подрывной работе. Казалось, что Коробов подобрался ко мне слишком близко. Я никак не мог придумать тему, чтобы разговорить его и при этом не попасть под подозрение. Он бы и слушать меня не стал. Оставалось попробовать надавить на жалость, призвать к гуманизму. Я решил подарить ему торт, не ел же такой человек круглосуточно одно жареное мясо. Я рассчитывал на его благодарность. За сладкое люди искренне старались угодить, это ведь не деньги, не какие-то услуги, которые могли неизбежно унизить, поставить в двусмысленное положение. Я остановился на коробке эклеров с масляным кремом. Можно было с этим промахнуться. Параллельно я стал подумывать и о японской дыне. По крайней мере, это должно было его обезоружить. Это была не угроза (в моем исполнении она бы звучала смешно), не шантаж (любого, кто поставил бы ему ультиматум, он сразу бы задушил), я всего лишь собирался подложить ему гликозидную бомбу. Я молился, чтобы у старика не было критической стадии диабета или тщательно скрываемой астмы.
Отношения с людьми сильно отвлекали меня от главного. Иногда я терял уверенность в том, что я что-то могу. На меня накатывала паника. Я начинал вслушиваться в многоголосицу, потому что не мог безоговорочно поверить, что все эти голоса всего лишь бессмысленный шум. Менять вещи и находить им новое назначение можно было, только полностью отрицая способность людей получать опыт. Все манипуляции с физическим миром происходили у них под носом, можно было не спеша вынимать кубик за кубиком. То есть восприятие являлось тем, чего они были полностью лишены. Но стоило мне с кем-нибудь заговорить, как мое превосходство теряло значение. Я буквально стоял с открытым ртом и пускал слюни.
https://ridero.ru/books/o_chyom_dumayut_medvedi/
https://www.litres.ru/vladimir-orlov-31477120/o-chem-dumaut-medvedi-roman/