Прежде чем вы приступите к прочтению этого рассказа, я бы хотела сказать, что на его создание меня вдохновил мной горячо уважаемый и любимый Рэй Бредбери – чудесный писатель, с чуткой и одновременно широкой душой, способной видеть мир под необычным углом. Среди строк моего рассказа ценители наверняка увидят присущую ему тональность слога и сравнения. Я как-то ознакомилась с чудесным сборником, посвященным Рэю, где авторы отдали дань творчеству и поделились воспоминаниями о личном знакомстве с ним с гордостью. Моя же работа, пусть и не так значима, но, по моему мнению, могла бы занять достойное место среди рассказов этого сборника. Во время написания этого рассказа я невольно думала и о своём дедушке. Сейчас, спустя время, я понимаю, что долгая жизнь, и без Альцгеймера каждому человеку дается не без трудностей. В момент, вспоминая своё детство, проведенное с дедом, мне одновременно счастливо и грустно на душе. Именно ностальгические нотки сквозной нитью пронизывают это произведение. Есть ли в нем частичка надежды? Каждый читатель определит для себя сам.
Аттракцион памяти
— Доброе утро дорогой. Я Марта. Твоя жена. Тебя зовут Мэтт.
Этим утром это было первое, что я услышал от женщины, поначалу мирно дремлющей рядом, но через мгновение, приоткрыв тяжелые веки заметившей, в моих глазах испуг и недоумение. Марта говорит, что в такие моменты она считает в уме до пяти, делает глубокий вдох и начинает заученный ею рассказ.
Красочно описывает, как в этот момент мои глаза постепенно наполняются смыслом и под конец я почти становлюсь собою.
Честно говоря, я очень благодарен ей. О боже, Марта, как бы я узнал без нее, что я всегда пил крепкий кофе по утрам, носил рубашки в клетку и смотрел бейсбол. Звучит банально, да. А может и я такой — банальный целиком и полностью. Но эта крохотная информация о моей привычной жизни помогает мне не быть безликой субстанцией, мирно скитающейся по этому миру.
Думаю, моим близким тяжело осознавать, что Альцгеймер забрал у их отца, брата, дедушки весь его двоичный код, испепелил ценные воспоминания, причем и плохие и хорошие. Я смутно помню свою юность, как мы с Мартой жили, все это я узнаю лишь от нее самой. Свое детство я забыл и мне, к сожалению, некому о нем напомнить. Что я чувствую сегодня, получив очередную порцию информации, чтобы быть кем-то хоть один день? Я рад. Рядом Марта. А еще я боюсь. Боюсь, что завтра она назовется почтальоном, соберет свои вещи и покинет меня.
В течении дня меня не покидает мысль, а был ли я хорошим мужем, отцом? Благодарны ли дети за все дни, что утекли из моей памяти и предались забвению? Я смотрю на фотографии, что стоят на моей прикроватной тумбочке и боюсь засыпать. Иногда болезнь отступает, но ненадолго. Я задерживаю сказанное Мартой неделю, а то и больше. Но, в конце концов, забываю. Причем я забываю не то, что всколыхнуло недра моей памяти. Я забываю слова моей жены. А это идет вразрез с настоящими воспоминаниями.
Я провожу день как обычно. Иногда к нам заходят соседи, и каждый тщательно произносит свое полное имя, крепко сжимая мою ладонь, при этом на их лице отображается разные эмоции, будто они надеются, что одна из их улыбок или сморщенных бровей покажется мне знакомой. Но тщетно.
Я никогда не думал, что такой недуг коснется моей семьи. Я не говорю, что это коснулось меня. У меня в жизни с тех пор ничего не изменилось. А вот мои близкие приняли на себя удар забвения. Тяжело смотреть в глаза любимому человеку и не видеть в них свое отражение.
Марта никогда не говорила, но я думаю, она боится меня. Что следующее ухудшение не даст мне даже понять родной язык. Но я думаю, такого не будет. За язык отвечают другие зоны мозга. Я прочел об этом в энциклопедии сегодня утром. Как раз решил почитать новости в газете, заранее полагая, что не пойму многие имена и события. И на короткий миг взгляд не смог понять прочитанное. Меня сковало моментально. Но стоило надеть очки, как знаки приобрели смысл. Тогда я и пошел в кабинет, чтобы успокоить себя. Направление мне подсказала Марта. И книга, посвященная нейропсихологическим заболеваниям, не была частью библиотеки. Это я точно знаю. Она была куплена Мартой. Чтобы следить за мной. Альцгеймер это не про помнить, а про забывать. Не про вспоминать, а про напоминать.
Вечер наступил по расписанию. Я как обычно, наверное, решил прогуляться, но не чтобы предаться воспоминаниям, хотя очень хотелось бы. Но так часто делают, ведь настроение осени к этому очень располагает. Я шел прямо, надеясь, что Марта додумалась ввести мне подкожно чип с GPS-навигатором и чтобы найти меня. Я часто оборачивался, ставя в памяти галочки о ярких пятнах, которые видел: красная крыша, почтовый ящик в виде домика, большая тыква к Хэллоуину на крыльце. Позже в голове все смешалось, но я продолжал идти.
Незаметно передо мной вырос луна-парк, какие бывают в небольших городках вроде нашего. Он переливался всеми красками, и выглядел как яркое пятно на фоне горящего заката. Метров за пятьдесят я услышал мелодию, которую, как мне показалось, можно услышать в старых фильмах и на цирковых представлениях.
Вдруг их неоткуда появился мальчик, лет десяти и поравнялся со мной. На нем были строгие шорты чуть выше колена, рубашка в клетку с короткими рукавами, из-под которой выглядывала белая майка. Образ завершали сандалии с носками. Не смотря на строгий образ мальчик был слегка растрепан. На нем уже отпечаталось пару аттракционов, на рубашке отметились следы то ли джема, то ли кетчупа. Рыжие волосы торчали во все стороны. Во рту он держал леденец, но увидев меня быстро вынул его и улыбнулся всеми зубами с крупной щербинкой. Часть молочных зубов уже успели смениться коренными, но пробелы на месте других выдавали в нем ребенка. Я невольно улыбнулся в ответ.
— У вас такие ровные зубы сэр, — по-мальчишески тонкий, несформировавшийся голосок ослабил гул суеты вокруг.
— О, малыш, это всего лишь протезы.
Мальчик смутился, но леденец есть не продолжил.
— Я Тео.
В этот момент мне показалось, что мы произнесли это одновременно. Но я молчал. На лице мальчишки промелькнула заговорческая улыбка, но он ничего не спросил. Его голова метнулась в сторону аттракционов, и в глазах заиграли веселые огни.
— Может нам покататься на чем-нибудь?
— А где твои родители, малыш? — Недоумевал я.
— Тут нет никаких родителей, бабушек и дедушек, а если и есть, то они все сейчас как дети, веселятся от души.
Он дразнится, подумал я. Родители явно застряли в каком-нибудь тире и папа сейчас выпустил очередную пулеметную очередь, чтобы порадовать маму большим плюшевым медведем. А если его ждут бабушка с дедушкой? Тут я невольно подумал о своем недуге и даже решил, что мальчик, возможно, как и все устал объяснять мне, что он мой внук. Детям это надоедает быстрее. Может я его дедушка? Это более вероятно, если учесть, что мы отдаленно похожи. Фантазию мальчику не занимать. Ну, что-же. Марта мне потом все объяснит. И я согласился.
Тео ускорил шаг, и мне показалось он идет куда-то целенаправленно. Вскоре перед нами уже возвышалась карусель в виде цилиндра, сверху до низу усыпанная лампочками. Вверху цилиндра был установлен держатель, словно зонт и по всему радиусу с него свисали качели на железных цепях. Чем выше скорость, тем дальше качели отдалялись от цилиндра. Внезапно заиграла мелодия, и карусель стала набирать ход. Мальчик весело захлопал в ладоши. Мне тоже было тяжело скрыть восхищение. Интересно, катался ли я на такой карусели в детстве? Мы простояли минут пять — ровно столько длился сеанс катания и под конец ноги катающихся едва не касались наших носов. Такова центробежная сила. Я пошарил в карманах брюк, но там не оказалось ни цента. Тео уже успел занять одну из качель. Мне жутко не хотелось расстраивать его. А может и напоминать, что во всем виноват проклятый Альцгеймер. Наверное, мальчик представит его как злого господина, который не дает конфеты. Будка с билетером была пуста. По глазам мальчика я прочел немое приглашение. И нетерпение. Колени с треском согнулись, и на поясе защелкнулся ремень.
Я очнулся лишь, когда огни вокруг стали напоминать сплошное марево. И вместе с тем пришла легкость. Ветер развивал мою седину, морщинистые руки крепко сжимали цепь, а носки потрепанных туфель подогнулись под качель. Но я лишь физически оставался в кресле. Моя душа была где-то далеко. Была согрета и окутана пушистым трепетом ветерка. Я не замечал никого кроме мальчика, который летел в бездну вместе со мной. Почему я продолжаю все анализировать, тогда, как Тео просто растворяется в полете? Я взрослый, взрослым положено анализировать. А еще я подумал о том, что Тео завтра зайдет ко мне на чай с овсяным печеньем и будет делиться восторгом от веселья, а я буду лишь кивать головой, не подозревая, что принял в нем прямое участие. Веретено карусели замедлило свой бег.
Дождавшись полной остановки, мы вдохнули вечернюю прохладу.
— Куда отправимся теперь? — спросил я мальчугана странно ощутив азарт во всем теле.
— Как насчет парка Юрского периода?
— Это там, где полно динозавров? — спросил я, но мальчуган уже бежал в сторону больших ворот с импровизированным вулканом вверху.
Путешествие предполагало поездку на вагонетках. Мы сели в одну из них, и я подумал, что, наверное, странно выгляжу сидящим в вагоне размером с тумбочку.
Как только мы набрали скорость, я перестал ощущать, как тянет поясница и как коленям неудобно прижиматься к животу. А еще где-то внутри себя я перестал ощущать тяжесть болезни, которая съедала мою память день за днем. Я почувствовал себя ребенком. Дети не помнят своего прошлого, когда они младенцами мирно спали в своих кроватках или впервые попробовали брокколи. Они фактически живут без памяти, опыта. Как я. И без тяжести вины за ошибки и решения. Пока мы проплывали по парку и на нас с разных сторон наваливались тирэксы и брохкозавры, я почувствовал легкость. Мальчик рядом со мной ощущал детский трепет, эффект неожиданного появления ящеров заставлял его сильно зажмуривать глаза, будто это помогает ему справиться со страхом. Нам было просто и хорошо вдвоем. Нам не нужны были слова. Мы понимали друг друга будто мы — одно целое.
— Тебе даже разочек не было страшно? — спросил он меня.
Мне хотелось ответить — "мне страшно каждую минуту, хоть на меня не набрасывается динозавр из каждого куста", но поспешил кивнуть как можно более убедительно. Я не хочу, чтобы мальчик помнил меня слабоумным и вечно ноющим о своих болячках.
Ритм луна-парка, будто не уменьшался ни на секунду. Тот же вечный круговорот, беспокойный треск каруселей, скрежет, топот детских ног.
Комната смеха была нашим следующим пунктом назначения. Я приподнял большую плотную ткань, и нам будто открылось тайное знание — полное зеркал помещение. Изогнутые, волнистые, резные стекла, создающие иллюзии и способные показать тебя в зазеркалье. Но как только мы приблизились к одному из зеркал, я с ужасом обнаружил что... меня в нем нет. При этом Мальчуган залился таким смехом, что я поспешил спросить, что заставило его так громко смеяться.
— У тебя такие длинные ноги и узкие плечи, а башмаки стали в десять раз больше, — сказал он, продолжая хихикать.
Значит, он видит меня, понял я. Тогда почему я сам не вижу свое отражение, пусть и искаженное?
Память не может оставлять прогалины лишь у меня в мозгу. Она оставляет их повсюду: в сердцах людей, в том, что я для них перестал значить, то, чего лишил их, надежды, для кого-то я вовсе уже мертв.
Мое отражение это не моя оболочка с острым носом и шершавыми руками. Это не моя качающаяся походка и взъерошенные патлы волос с залысиной. Это мои воспоминания, мой опыт, мои шрамы потерь, разочарований и любви. Но у меня этого нет. Значит, нет и меня самого. Я сделал вид, что мне тоже смешно. Не хотелось лишать мальчика веселья. Это комната смеха, мне положено смеяться.
Мы вышли наружу, а Тео до сих пор придерживал живот и резко глотал воздух. Прохлада, идущая с моря, расправила легкие и усмирила смех.
Мы побродили вдоль витрин с лотерейными автоматами, где за ловкость и удачу можно было сорвать куш в виде кучи жевательных резинок, маршмэллоу и чупачупсов и маленький Лас Вегас сменился одиноким автоматом с гадалкой.
Она замерла, будто ждала Дня всех святых, чтобы начать свое темное дело. Синяя накидка прикрывала глазки-пуговки, улыбка растянулась и казалась зловещей, руки застыли над потухшим шаром с предсказанием. Стоило Мэтту нажать на кнопку, как цыганка встрепенулась, зазвенела всеми браслетами и бусами в знак того, что готова достать для нас вести из ниоткуда.
— Эсмеральда к вашим услугам, предсказание скоро появится, — шепнула она заговорчески и мы вплотную стали глазеть в шар, где переливались волны голубого тумана.
— «Тот, кто ждет силу духа от других должен найти её в себе».
— Что? Чушь собачья! — в недоумении выкрикнул мальчуган, а я призадумался. Я жду, что мои родственники и соседи проявят сочувствие и терпение, что они и делают день за днем, всматриваясь в мой потухший взгляд. Но напрягись я хоть на йоту, получилось бы у меня вспомнить даже дорогу домой? Смирись. Голос черного человека. Ты болен. Ты слаб. Я снова заглушил его в себе, но ночь накрывала нас с головой, розовый закат сменился непроглядной синевой, а это значит, что во мне уже умерло пару десятков клеток, в которых звучит имя жены, мой адрес, и этот мальчик, что стоит рядом.
Звук от удара вернул меня в реальность. Заставил содрогнуться, качнуться, но удержать равновесие на хрупких от старости ногах.
Тео, не получив еще одно предсказание, нещадно калечил автомат с гадалкой. Но ее застывший взгляд будто бы потух навсегда. Тут я заметил на колене мальчика отметину, глубокий шрам, будто от сильного сквозного ранения.
— Как ты заработал этот шрам? — спросил я.
— Помогал маме в саду, поскользнулся на траве, мокрой от дождя и коленом налетел на одну из острых когтей грабель. Прошла насквозь, кровь хлынула разом.
Я резко присел на одно колено и закатал штанину правой ноги. Изумленный я провел по своему коленной чашечке и нащупал точно такой же шрам. Небольшой, но можно прощупать кость. Я удивился такой находке. А еще больше — импульсу, который заставил меня проверить догадку. Что все это значит? Я не понимал. Мальчик, кажется, не был удивлен. Отстав, наконец, от автомата с предсказательницей он был в нетерпении побывать в фото будке.
Я заранее предполагал, что себя на фото я не увижу, но ведь увидит Тео, значит в его сознании я все еще существую.
Мы присели на лавочку и на нас посмотрел одноглазый фотоаппарат моей, наверняка, молодости. Это будет моментальное черно-белое фото. Вспышка ослепила меня, и я невольно прищурился. При второй попытке я широко улыбнулся. Мэтт наверняка показал язык. Через минуту из маленького отверстия появились фото. Полностью белые. Нужно лишь подождать проявление изображения. Пару минут, не более. Я чувствовал, как стучит маленькое сердце, как вибрации нетерпения вот-вот выскочат из его бегающего верх вниз кадыка. Как удивительны детские, невинные, искренние эмоции. Как по волшебству, фотокарточка начала проявляться. Как я и предполагал, на фото меня не было. Но Тео с такой теплотой прижал его к себе, будто хотел, во что бы то ни стало сохранить его в воспоминаниях надолго. А вдруг и у меня был такой день в луна-парке, о котором я напрочь забыл?
Мы еще немного побродили, и дуновение ароматов хот- и корн-догов заставило нас пускать слюни и мирно опустились на лавочку неподалеку. Я с облегчением вытянул ноги, дав им немного передохнуть. Тео заерзал.
— Наверно мне пора, Док, — сказал он.
— Понимаю, пора значит пора, — ответил я.
Хотя в глубине души не хотел отпускать его. Мне казалось, будто это наша последняя встреча, а завтра я познакомлюсь с ним впервые.
— Заходи к нам, угощу тебя пирогом от бабушки Марты, — зевнув, сказал я, но в ответ услышал тишину.
Он ушел. Внезапно и неожиданно.
Я долго всматривался вдаль, чтобы увидеть точку отдаляющегося от меня мальчугана, но не смог. Мое зрение, подумал я, тоже оставляет желать лучшего.
Светало. Я ушел в забытье и обнаружил себя только по утро. Солнце еще не поднялось, лишь лучи играли на ветках деревьев. Осень. По вечерам городок застилает дымка. Ветер становится колючим. Я посмотрел на окружающее пространство возле себя, но ни каруселей, ни вагончиков с лакомствами не обнаружил. Одним словом, луна-парк исчез. Я не стал успокаивать себя тем, что за ночь он свернулся и умчался в дальние дали. Это было бы не честно по отношению к мальчику.
Ко мне спешил человек. Приблизившись, я понял, что это женщина. Это Марта. На ней был серый кардиган, потертые джинсы, в руке она держала кремовый свитер. Мой свитер. Я знал это.
— Марта! — крикнул я и помахал ей рукою.
Она приблизилась ко мне и ее ладони мягко коснулись моих замерших щек. Она нежно поцеловала меня и воскликнула.
— Мэтью! Ты провел здесь всю ночь! О чем ты думал? Я столько домов прошла, но не нашла тебя. Я всю ночь не спала. Хотела звонить в полицию. Зачем ты ушел в такую даль, так еще и так поздно! Тебя нельзя оставить ни на минуту. Сдался мне этот хлеб в восемь вечера. Ты же теперь заболеешь.
— Но я был в луна-парке с внуком.
— Каким внуком? У тебя три внучки, и они все учатся в колледже в Висконсине. В луна-парк они уже как лет пять не ходят.
В тот миг я все понял. Это был не внук. И не какой-то посторонний мальчик. Это был я. Я, пришедший к себе старику, страдающему от болезни Альцгеймера чтобы, возможно, в последний раз показать, какого это быть ребенком, какого это помнить. Это был я.
Я взял Марту за руку, и мы пошли к нашему дому. Все, как и всегда. Но я помнил, что хочу выпить крепкого кофе и посмотреть еще один матч по бейсболу. И это давало мне надежду.
27 августа 2021 г.
Это не самый обычный контент в моем блоге, да и на всей Дзен платформе. Но надеюсь, эта история оставила след в вашем сердце.
Всегда ваш,
Читающий Лингвист