Летом 1950 года на секретном Семипалатинском ядерном полигоне состоялся необычный судебный процесс. Он был строго засекречен, поскольку судили того, кто сам обязан был блюсти законность на полигоне и карать ее нарушителей. Мне удалось ознакомиться с материалами этого дела[1]. Подсудимым оказался председатель Особого военного трибунала полковник-фронтовик Константин Сергеевич Суворов.
Отдел контрразведки МГБ СССР на Семипалатинском полигоне работал в полную силу. Ядерный щит страны ковался в обстановке строжайшей секретности и эту секретность обеспечивали органы госбезопасности. Но отсутствие реальных шпионов, которых то ли не было, то ли их не могли выявить, сильно портило статистику. Поэтому для улучшения показателей, как и в довоенные годы, вылавливали «шпионов» и обезвреживали «врагов народа», которые таковыми не были. То есть, занимались фабрикацией контрреволюционных дел.
Противодействовать этому попытался председатель Особого военного трибунала гвардии полковник юстиции Суворов. Те, кто был с ним знаком, говорили мне, что это был честный и мужественный человек.
Константин Суворов - ровесник века, родился в 1900 году в пос. Мурмино Рязанской области. В Красной Армии - с 1919 года. Он прошел всю войну, был награжден четырьмя боевыми орденами и медалями. В том числе в апреле 45-го - Орденом Ленина.
На должность председателя Особого военного трибунала Суворова назначили в конце 1947 года. Находился суд на территории Семипалатинского испытательного ядерного полигона (СИЯП или неофициально - "двойка"). Сам полигон располагался в в 130 километрах северо-западнее г. Семипалатинска, на левом берегу реки Иртыш.
Изучая поступавшие из отдела контрразведки МГБ дела, Суворов понял, что многие из них сфальсифицированы. Сначала пытался образумить следователей. Но только обострил отношения. Тогда Суворов вместе с секретарем того же трибунала гвардии лейтенантом Комаровым, говоря языком обвинительного заключения, стал проводить линию по «смазыванию контрреволюционных дел».
Ответный удар последовал в начале 1949 года. В январе был арестован Комаров. Его обвинили во вредительстве, которое, по мнению следователей отдела контрразведки, выражалось в склонении им подсудимых к отказу от показаний, данных ими на предварительном следствии. Через десять месяцев «взяли» Суворова. После его ареста дело приняла к производству Главная военная прокуратура.
В промежутке между этими двумя арестами произошло событие, которое всколыхнуло весь мир. 29 августа 1949 года на полигоне было успешно проведено первое испытание атомной бомбы РДС-1, после чего стало ясно, что США утратили ядерную монополию.
Вначале Суворова и Комарова обвиняли по контрреволюционной статье 58-7 УК РСФСР (вредительство), затем переквалифицировали их «преступные действия» на статью 193-17 (злоупотребление властью).
Согласно обвинительному заключению, Суворов и Комаров «проводили антигосударственную практику склонения подсудимых, обвинявшихся в измене Родине, к отказу от показаний, данных ими на предварительном следствии и в начале судебных заседаний, чем обеспечивали сокрытие изменников Родины от должной кары по советскому закону».
Далее на десяти печатных листах детально излагались конкретные эпизоды их преступной деятельности. Расскажу об этом на примере двух дел – Лебедева и Астахова.
Дело Лебедева слушалось трибуналом 13 июля 1948 года. Изучая его, Суворов догадался, что оно сфальсифицировано. Но в судебном заседании подсудимый настойчиво и упорно продолжал признавать свою вину в сотрудничестве с разведывательными органами иностранного государства. Ему был вынесен обвинительный приговор - 25 лет лишения свободы.
Далее, как утверждается в обвинительном заключении, Комаров, исходя из «общей установки Суворова», вручая Лебедеву в тюрьме выписку из приговора, вступил с ним «в неофициальные переговоры, при которых упрекал его в связи с признанием им своей вины»:
- Запугали тебя, видать, крепко, парень. Послушай моего совета. Обжалуй приговор и напиши всю правду.
И здесь Лебедева прорвало. Он разрыдался и рассказал секретарю трибунала, что абсолютно ни в чем не виноват и что признания в сотрудничестве с иностранными спецслужбами у него выколотили, в буквальном смысле этого слова, следователи МГБ.
Письменное заявление (жалобу) осужденного Лебедева секретарь принес и положил на стол Суворову. Тот принял решение срочно направить дело с этой жалобой в Военную коллегию, приложив к материалам дела личное письмо. В нем он указал, что приговор является неправильным и подлежит отмене.
При таких обстоятельствах Военная коллегия направила дело Лебедева на доследование. Однако в МГБ, используя известные методы, вновь заставили Лебедева признать вину в измене родине...
Иначе развивались события по делу Астахова, которого органы МГБ также обвиняли в сотрудничестве с иностранной разведкой. Процесс этот состоялся 14 августа 1948 года.
«В начале судебного заседания, - как отмечалось в обвинительном заключении, - Астахов виновным себя в измене Родине признавал и давал развернутые показания по существу инкриминируемого ему обвинения. Впоследствии же, в результате постановки Суворовым вопросов провокационного характера, Астахов встал на путь отказа от своих показаний, сначала в части принадлежности к разведывательным органам, а затем и от остальных эпизодов обвинения».
После этого Суворов объявил перерыв, в ходе которого, если верить обвинению, Комаров по его указанию переговорил с подсудимым и «спровоцировал его на заявление о применении в отношении него работниками органов контрразведки якобы незаконных методов допроса».
Позже выяснилось, что методы эти не «якобы», а в действительности были незаконными. Применял их по большинству поступивших в трибунал дел старший следователь отдела контрразведки МГБ капитан Марков, снятый потом с должности за пьянство и моральное разложение. Но следствие в отношении Суворова и Комарова вначале доверили именно ему.
После направления дела Астахова на дополнительное расследование, Суворов, беседуя с заместителем военного прокурора Степановым, высказал ему свое мнение:
- Вот такие дела – у контрразведчиков сорвался еще один орден. Они ведь за каждого разоблаченного шпиона получают орден.
Но тогда уже каждый шаг, каждое произнесенное Суворовым слово фиксировались. И эта фраза тоже попала на страницы обвинительного заключения.
В определении о возвращении дела Астахова на дополнительное расследование суд под председательством Суворова предлагал, в частности, органам следствия допросить ряд лиц из числа бывших военнопленных, показания которых могли иметь существенное значение. Но ничего этого сделано не было. Видимо, фамилии в протоколах были вымышленными. Хотя в официальной справке МГБ указывалось на невозможность установления и допроса этих лиц «по причине отсутствия на них полных автобиографических данных».
21 декабря 1948 года дело Астахова, направленное после доследования в трибунал, Суворов вторично отправил на доследование – по тем же основаниям.
Этим, как отмечалось в обвинительном заключении уже по делу самого Суворова, он «поставил органы контрразведки перед фактом невозможности привлечения Астахова к судебной ответственности».
Но у органов госбезопасности всегда был запасной вариант. Особое совещание при МГБ СССР 8 июня 1949 года заочно приговорило Астахова к 25 годам лишения свободы.
Полковнику юстиции Суворову инкриминировались в вину и другие «факты проведения антигосударственной практики склонения изменников Родины к отказу от своих показаний», вынесение по таким делам оправдательных приговоров. Помимо этого, он обвинялся в том, что «вопреки требованиям об усилении мер судебной репрессии в отношении изменников Родины», выносил им явно заниженные меры наказания (дела Марченко, Дашко Доника, Шерматова и др.)…
Процесс над Суворовым и Комаровым состоялся 4 июня 1950 года. Выездная сессия Военной коллегии Верховного суда СССР под председательством полковника юстиции Г.Я. Зайдина предпринимала попытки объективно подойти к оценке собранных по делу доказательств. Но решимости вынести оправдательный приговор у судей не хватило. Приняли компромиссное решение – направили дело на дополнительное расследование. Потребовалось ещё 13 лет и настойчивость в вопросе восстановления справедливости, которую проявил генерал-майор юстиции Дмитрий Терехов…
А в приговоре выездной сессии Военной коллегии от 4 июня 1950 года судьи в основу своих выводов положили показания народных заседателей, участвовавших вместе с Суворовым в вынесении оправдательных приговоров. Они свидетельствовали о том, что не замечали, чтобы Суворов склонял подсудимых к отказу от своих показаний. Сами же подсудимые по этим делам не были передопрошены. Очные ставки с ними также не проводились. Кроме того, Военная коллегия установила, что показания одного из основных свидетелей обвинения были целиком построены на сведениях, ставших ему известными из разговоров с сотрудниками отдела контрразведки, куда он частенько захаживал.
Сам же Суворов, как усматривалось из материалов дела, «задолго до возникновения уголовного дела против него ставил вопрос о ненормальных взаимоотношениях с местными органами прокуратуры и контрразведки на почве предъявленных им законных требований об улучшении качества следствия».
В общем, решение было компромиссным. Военная коллегия освободила Суворова и Комарова из-под стражи. В качестве меры пресечения суд избрал для них подписку о невыезде. В адрес Главной военной прокуратуры было вынесено частное определение о незаконных методах ведения следствия.
Доследование длилось более года. Все это время Суворов и Комаров оставались в Семипалатинске, не имея средств к существованию. Они не раз писали о своем неопределенном и крайне тяжелом материальном положении в Москву. А следователи умышленно затягивали дело, зная о его бесперспективности. Лишь 26 июня 1951 года заместитель военного прокурора войск МГБ СССР прекратил дело за недоказанностью предъявленного Комарову и Суворову обвинения. Тем самым им давали понять, что хоть и не доказали вины, но все равно подозревают – оставляют на них клеймо не разоблаченных врагов. Так длилось еще двенадцать лет.
Только в мае 1963 года заместитель председателя Военной коллегии генерал-майор юстиции Д.П. Терехов написал письмо Главному военному прокурору генерал-лейтенанту юстиции А.Г. Горному с просьбой пересмотреть основания прекращения этого дела. В ответном письме говорилось, что основания пересмотрены и дело прекращено за отсутствием состава преступления, а следователь Главной военной прокуратуры, проводивший следствие по делу, за «необъективное его ведение» освобожден от должности и привлечен к партийной ответственности.
[1] По материалам судебного производства Военной коллегии Верховного суда СССР №002/50.