Кирилл Аваев
Самолет летит на Запад,
Солженицын в нем сидит –
«Вот те нате, хрен в томате!» -
Белль, встречая, говорит
Частушка
Спим мертво. По приказу капитана имеющий будильник Ринат будит его каждые час-два. Бдительность и контроль - прежде всего. Мы с Сагитом от этой «вахты» освобождены за ненадобностью. И вдруг: «Подъем. Якорь поднять». Помня об опасностях предыдущей штормовой ночевки, все мгновенно вскакивают в одежду и выскакивают на палубу. Что случилось? Оказалось, что просто хорошая погода и терять ее капитан не захотел. На вопрос: «А который час?» Кирилл, потупив взор, скромно ответил: «Четыре тридцать две». Я от всей души пообещал при первом же случае начистить ему физиономию. Спали часа три.
В результате этот день я почти полностью провел в сонном или в хорошем смысле сумеречном состоянии. И не я один. Дрыхли все. В каюте и на палубе в резиновой лодке. В спальниках и без спальников. Сытые и голодные. Трезвые и под хмельком. Отоспались.
Идти начали хорошо. Поставили грот. Затем - стаксель. Вышли из бухты. Ветер хороший. Выцеливаем на Чермоз. Яхта просто летит. Паруса, полные ветра. Супер. Но четверым на палубе делать уже нечего. Двое справляются. И капитан отправляет нас с Сагитом спать. Отрубаемся моментально. Вообще такого крепкого сна, как на яхте, у меня уже давно не было. Где угодно, на сколько угодно, когда угодно... Глаза закрыл – заснул. Моментально. Через час, а может, два, а может, три - наша смена. Выходим, а Чермоз… Вот он. Рядом. Дошли.
Капитан созывает совет. Что дальше? Возвращаемся или идем на Березники? Единогласно все за возвращение. Кириллу надо идти не вверх по течению, а вниз. Остальных ждет работа. Разворачиваемся, и вновь - спать. Когда иногда просыпаюсь на пару минут или на полглаза на палубе или в каюте, то вижу, как яхта с хорошим креном по иллюминаторы летит … Ощущение - супер…
Но день близится к концу… Ринат, за это время изучивший лоцию наизусть, начинает задавать вопросы о бухте, где можно было бы встать. И что оказывается? Нас ждет Полазна! Вперед уже не успеваем, а все удобные места ближе к Чермозу мы уже пропустили. А нам по фиг! Нам по барабану! Полазна так Полазна. Мы уже опытные, у нас уже все получается, грот на раз, стаксекль на раз-два…
Капитан командует: «Идем ближе к левому берегу». Мы идем.
Капитан командует: «Убрать паруса!» Мы убираем.
Капитан командует: «Завести мотор!». Сагит заводит.
Красота! Все по часам. На берегу - елки, сосны и прочие лиственные. Травка зеленеет. В небе солнышко блестит.
И тут… мотор глохнет.
И тут мы обнаруживаем, что идем очень близко к берегу.
И тут мы буквально кожей ощущаем, как нас на этот берег начинает нести.
И тут мы видим, что прямо по курсу - буровая платформа.
Короче, п…ц!
Сориентировавшийся капитан орет: «Ставим грот!» Грот взлетает. Начинаем маневрировать. Тут вдруг заводится мотор. Кирилл кричит: «Убрать грот!» Грот падает. И вот тут наступает не просто п…ц, а полный п…ц, ибо только что начавший работать мотор вновь глохнет и времени для установки паруса нет, и, что еще хуже, нет пространства для маневра. Платформа - впереди, берег - слева. Нас отжимает … Катастрофа неминуема…
Хватаю лодочное весло и катапультируюсь по левому борту на нос. Ору Ринату, чтобы хватал второе и двигал на нос одерживаться, ибо платформа буквально в двух метрах. Краем глаза вижу, что Ринат рядом. Кирилла и Сагита не отражаю, но организмом чувствую, что они в кокпите. Один на руле, второй с мотором…
Все дальнейшее происходило в какие-то секунды, но мыслей за это время было много. Причем руководствоваться я в то время решил, как позже выяснилось, самыми дурацкими. Итак, рассуждал я следующим образом: вдвоем с Ринатом одерживать яхту мы сможем, и платформы она если и коснется, то лишь чуть-чуть. И далее: гораздо опаснее, если она ляжет на берег, тогда вообще неизвестно, как ее с берега поднимать. Короче, перед глазами все мной ранее виденные и читаные крушения и последующие робинзонады. Решаю сместиться на левый борт и в случае необходимости прыгать в воду, чтобы, отталкивая яхту, не дать ей столкнуться с берегом. А яхту несет! Я уже почти в прыжке… и тут заработал мотор. И в миллиметрах от платформы и секундах от крушения мы выходим на чистую воду…
Ох…ть, как хорошо!
Разбор полетов состоялся позже, когда мы уже стояли на знакомом пирсе и пили водку за спасение. Только на стояке отлегло и отпустило. И только на стоянке все ощутили тот напряг и то, чего он стоил. Похоже, что до первой рюмки все пружины у всех членов команды были сжаты до предела. И когда полегчало, все стали разговорчивыми, и разговоры были из серии: «А вот тогда…», «А я тут…». Кстати, Сагит первую рюмку вылил за борт Богу Реки, что помог и не допустил.
Итак, что выяснилось в процессе разбора.
Первое: мысль одерживаться от платформы была верная. Здесь мы сделали все правильно. Впрочем, ума на это много не надо. Второе: мысль прыгать в воду – дебильная, ибо удержать яхту я бы все одно не смог, и ее просто положило бы на меня. Со всеми вытекающими из этого факта печальными последствиями. Третье: самое безопасное место на яхте Кирилла – кубрик. Именно в нем надо скрываться, если яхте что-либо грозит и предотвратить это что-либо невозможно. Четвертое: героизм в таких случаях вреден. Кстати, оказалось, что Ринат тоже собрался прыгать и спасать яхту! Так бы и не досчиталась страна одного либерального политолога и одного дизайнера-графика, на могилках которых могли бы написать: «Они погибли как настоящие моряки» или, что более соответствует истине: «…как полные идиоты».
Пили мы в этот день только за Сагита. Он, не обращая внимания ни на буровую платформу, ни на берег, ни на команду, работал с мотором… И не лихорадочно дергал пусковую веревку, а методично и в хорошем темпе (секунды!) перебирал все возможные способы его реанимации. Последний или предпоследний способ сработал. А потому, когда в
очередной раз на реке придется налить и поднять, то все мы обязательно скажем: «За Сагита!».
Отметив спасение, решаем выполнить задуманное, но отложенное до лучших времен. А именно порыбачить. Желание у нас есть, время в наличии, удочки ждут, но нет червей, ручейника или какой-нибудь иной наживки. Традиционные макароны в качестве наживки забракованы, а потому идем с Кириллом на поиски. Лопатки нет, и Кирилл берет топор.
Картине поиска червей с топором нужно уделить особое внимание. Представьте себе провинциальный, но достаточно крупный поселок, который живет своей жизнью, в которой редко случаются странности. Или еще проще: представьте себе свой двор, где все знакомы и все известно. Это с одной стороны. С другой стороны, в этом поселке или дворе вдруг появляются люди, которые тоже живут своей, но абсолютно иной жизнью, для которой этот поселок или двор - не более чем очередное место с каким-то своим не сильно отличающимся оригинальностью интерьером. Для этих людей место и его атрибуты не существенны, не значимы. Они часто вообще не замечаемы. Для них важнее они сами, их взаимоотношения, их работа. Более того, кроме них самих, их взаимоотношений и работы, для них ничего нет вообще. Это даже не ситуация пришельцев, но ситуация мимопрошельцев, то есть тех, что проходят мимо. Откуда-то возникают, проходят и исчезают. Ситуация «проходимцев». Место и «проходимцы» существуют как бы в разных плоскостях, разных измерениях, но при этом взаимодействуют, видят и слышат друг друга.
Помню, в Ярославле после одного из велопробегов, в пять утра я бродил один в безлюдном городе. К шести мы с городом подружились и стали на «ты». Он мне разрешал делать все, сказав, чтобы я не обращал внимания на его движущиеся части в форме людей, трамваев и машин. Я спал на скамейках города, летал на его вертолете, купался в его реке. Город обо мне заботился, я предложил ему дружбу. Мы были вдвоем - город и я. А люди? Они были его частью, его принадлежностью. Такими же, как деревья, церкви и дома. Только и всего.
Вот такая ситуация случилась и в Полазне. Мы с Полазной стали своими еще в первый наш заход, и теперь мы снова проходили мимо. Шли по улице, о чем-то спорили, размахивали топором, периодически останавливаясь, чтобы поковырять им землю. Представляю, как это выглядело со стороны. Два бородатых мужика. Один - в оранжевом комбинезоне «Нижневартовскнефтегаз». Другой - в чем-то обезличенном, но с явными следами качественной рабочей грязи. Идут. Топор переходит из рук в руки. О чем-то громко говорят. Видно, что не всегда соглашаются друг с другом. Потом вдруг, внезапно останавливаются и давай всаживать топор в землю. Порубив землю в одном месте, идут дальше. Вновь рубят землю. И так вдоль всей улицы. Не знаю, как отнеслись к нам полазненцы, но если бы я увидел людей, которые рубят землю топором, то как минимум сильно бы удивился…В конце концов, червей нам дали местные жители. Удочку мы закинули. Ничего не поймали. Но об этом мы узнали уже на следующий день.
А на пирсе мы познакомились с одним замечательным молодым человеком. Во-первых, он был трезв. Во-вторых, оказался студентом и только по совместительству сторожем. Когда еще мы только подходили, он уже вышел нас встречать. Помог пришвартоваться. Его первый вопрос сразу показал, что это наш, это свой в доску. Улыбаясь и краснея, он произнес: «А спинакер вы ставите?». И видно было, что он знает, что он помнит, что он скучает, что он ходил. Увы, со спинакером мы его разочаровали, зато чуть погодя, когда все познакомились и Кирилл подарил ему свою книжку о летчике-алкоголике (о столь неоднозначном содержании опуса парень, естественно, не знал), мы не только реабилитировались, но, похоже, превзошли все его ожидания. И он вновь раскрылся: «Ой, а я сейчас «Матренин двор» Солженицына читаю. Но я, конечно же, отложу Александра Исаевича. Я сейчас Вас начну читать! А Александра Исаевича я потом прочитаю. Сейчас - только Вас…» Вот так Кирилл с пол-оборота обошел лауреата Нобелевской премии, ибо был здесь и сейчас. Был реален. Видим, слышим и осязаем. Был человеком, чье имя помещают на обложке. Был материализацией буквенной виртуальности. Ведь и вправду, встретить в Полазне живого писателя было равнозначно материализации Андрея Болконского или Микки Мауса. Человек впервые увидел живого писателя! И какая разница, что фамилия у него была Аваев, а не Пушкин, Толстой или Солженицын. В Полазне все они были равны. Но писатель Кирилл Аваев равнее всех.
(Продолжение следует)