Из "Записок" С. П. Жихарева (декабрь, 1805 г.)
2 декабря 1805 г., суббота. Известия из армии (здесь Война Третьей коалиции) становятся мало-помалу определительнее, и пасмурные физиономии именитых москвичей проясняются. Старички, которые руководствуют общим мнением пораздумали, что нельзя же, чтобы мы всегда имели одни только удачи; недаром есть поговорка: "лепя, лепя и облепишься", а мы лепим более сорока лет, и кажется столько налепили, что Россия почти вдвое больше стала.
Конечно, потеря немалая в людях; но народу хватит у нас не на одного Бонапарта, как говорят некоторые бородачи-купцы, и не сегодня, так завтра подавится окаянный. Впрочем, слышно, что потеряли не столько мы, сколько немцы, которые будто бы яшася бегу, тогда как мы грудью их отстаивали.
3 декабря, воскресенье. Всюду толкуют о подвигах князя Багратиона (Петр Иванович), который мужеством своим спас арьергард и всю армию. Я сегодня воспользовался воскресеньем и объездил почти всех знакомых, важных и неважных, и у всех только и разговоров слышал, что о Багратионе. Сказывали, что генерал Кутузов (Михаил Илларионович) доносит о нем в необыкновенно сильных выражениях.
Кажется, что мы разбиты и принуждены были ретироваться по милости наших союзников (бой у Мерзбаха); но там, где действовали одни, и в самой ретираде войска наши оказали чудеса храбрости. Так и должно быть (в битве под Аустерлицем).
Удивительное дело! Три дня тому назад мы все ходили как полумертвые, и вдруг перешли в такой кураж, что Боже упаси! Сами не свои, и чёрт нам не брать! В Английском клубе выпито вчера вечером более ста бутылок шампанского, не смотря на то, что из трех рублей оно сделалось 3 р. 50 коп, и вообще все вина стали дороже.
Войскам нашим велено возвратиться, и Государь скоро будет в Петербург.
А между тем пока мы деремся с заграничными французами, здешние французы ломают разные комедии и потешают Москву, как ни в чем не бывало. Никогда Французский театр (?) не видал у себя столько посетителей, сколько съехалось в сегодняшний бенефис мадам Сериньи и мосье Роз.
Правда, что театр невелик, но зато был набит битком. Давали трехактную комедию "Les Conjectures ou le Faiseur des nouvelles" (Догадки или разносчик новостей, комедия Луи-Бенуа Пикара); эта пьеса как будто нарочно сочинена для настоящей эпохи и представляет довольно верно непобедимую страсть нашего общества к новостям, разным заключениям и пересудам (чтобы не сказать, сплетням). Она разыграна была удачно, с большим ансамблем.
6 декабря, вторник (Николин день). Рассказывают пропасть анекдотов обе удальстве наших солдат в продолжение трехдневной баталии. Между прочим, на одного гренадера фанагорийского полка напали четыре француза и закричали: пардон, т.е. сдавайся! Но он выстрелом убил одного, другого повалил прикладом, третьего приколол штыком, а четвертый бежал. Государь приказал представить к себе храбреца.
- О чем вы задумались, - шутя, спросил я сегодня Петра Ивановича Богданова, - кажется, с "Гением" уладили, девицам Скульским стихотворения их исправили, графиням Гудович просодии объяснили и с барышней Баташевой склонения и спряжения кончили, день ваш наполнен; о чем же думать?
- А вот, любезный, о чем я думаю, - пресерьезно отвечал мне Петр Иванович, - у какого Николы завтра слушать обедню? У Николы Явленного, у Николы Дербентского, у Николы Большой Крест, у Николы Красный Звон, у Николы на Щепах, у Николы в Столпах, у Николы в Кошелях, у Николы в Драчах, у Николы в Воробине, у Николы на Болвановке, у Николы в Котелках, или у Николы в Хамовниках?
Ко всем не поспеешь; а поехать к одному, так чтобы другие причты не обиделись! Все приглашали на храмовой праздник и угощение. Вот подлинно душа-то ангельская!
Я так завтра отправлюсь к Николе на Курьих Ножках: там у Лобковых три праздника, приходский, именины сына и рожденье насмешницы ma tante, которой, по уверению отца, минет 19 лет, хотя мать считает ей только 17.
Но сколько бы ни было, она точно мила; со временем насмешливость исчезнет, потому что с летами, говорят, чувствуют больше нужды в людях, а веселость и остроумие останутся. Я поеду поздравить ее и повезу ей букет, разумеется, стихотворный, или лучше смехотворный.
7 декабря, четверг. Вчерашний день прошел весело, не смотря на то, что мое самолюбие очень страдало. Как быть? Не всякое лыко в строку!
Видел приезжего из Петербурга, г. Стратиновича (Д. Х.), человека средних лет, с умной физиономией, очень плешивого и очень серьёзного. Он служил или служит цензором, говорит как книга, прехладнокровно рассказывает пресмешные вещи и, по-видимому, в связи со многими знатными людьми много толковал о графе Головкине (Юрий Александрович), которого признаёт одним из остроумнейших и образованнейших людей в России и выхвалял его дипломатические способности, которые были причиной назначения его послом в Китай.
Между прочим, описывая некоторые черты характера Головкина, он рассказывал, что он не может равнодушно слышать трех русских пословиц:
1) все Божье да царское,
2) хоть не рад, да готовь.
3) без вины виноват.
А на счет наших дельцов, или почитаемых такими, отзывается, что все они состоят из людей, которые хотят и не умеют, или умеют и не хотят, или не хотят и не умеют, но что таких, которые бы хотели и умели, он еще не встречал.
Любопытно его замечание на счет некоторых особ известного круга: они, утверждает граф Головкин, при всех добрых своих качествах, имеют такие недостатки, которые уничтожают эти качества: например, много говорят и мало знают, много проживают и мало имеют доходов; много о себе думают и мало значат.
Стратинович прибавил, что все замечания графа заключают в себе какую-то тройственность.
В театре давали оперу "Глупость или Тщетная Предосторожность", плохой перевод с французского; эта опера, которая шла как нельзя хуже, называется в оригинале "Une folie" (Opéra-comique. Автор: Étienne Méhul; либретто: Jean-Nicolas Bouilly), кто же видал называть Folie глупостью? Содержание пьесы есть шалость молодых любовников, так бы и должно назвать ее.
Приезжие из Петербурга рассказывают чудеса об игре и пении в этой опере французской актрисы Philis Andrieux (здесь Жаннетта Филлис), которая производит необыкновенный восторг, о каком здесь и понятия не им имеют.
10 декабря, воскресенье. Все наши власти и знать в великой ажитации по случаю послезавтрашнего дня. У главнокомандующего (здесь Александр Андреевич Беклешов) огромный обед, а вечером нарядный бал в Дворянском собрании. На Кузнецком мосту точно гулянье, в магазинах толпа, а у мадам Обер-Шальме (Мари-Роз, модистка) такой приезд, что весь переулок заставлен каретами.
Записным танцовщикам нашим: Валуеву (Петр Степанович), Козлову (Иван Иванович), Демидову с товарищи, много предстоит работы; сколько им будет упрашиваний от маменек, тетушек и бабушек, чтобы не обошли их дочек, племянниц и внучек. Этим господам теперь лафа: в город нет ни гвардейцев, ни армейцев; есть несколько гарнизонных, отживших свое время, офицеров, но кто же из наших барышень решится танцевать с такими кавалерами?
5-го числа уехал в Петербург молодой наш ученый Двигубский (Иван Алексеевич), недавно с таким отличием возвратившийся из чужих краев, человек очень умный и ловкий. Он будет здесь профессором. Это новый дар Михаила Никитича Муравьева и новое доказательство его попечений об университете (здесь Императорский Московский университет).
Ф. И. Евреинов (Федор Иванович) сказывал, что несколько московских хватов, и в том числе Черемисинов, Зотов и Крюков вытребованы были к главнокомандующему на головомытьё за какую-то болтовню. Александр Андреевич приказал представить их к себе в приемный день, когда соберется больше публики, да при всех отщелкал их по-свойски так, что сгорели от стыда и не знали, куда даваться.
- Ах вы, негодные мальчишки, служили без году неделю, да туда же суетесь судить и рядить о политике и критиковать поступки таких особ! Знаете ли, что вас как школьников следовало бы выпороть хорошенько розгами? И вы еще называетесь дворянами и благородными людьми, беспутные. Какие вы, к чёрту, благородные люди! Так, щавель, сущая дрянь!
Евреинов говорит, что начальник рассердился больше на то, что эта непростительная болтовня происходила в "Певческом трактире", при большом стечении купцов и простого народа, который с неудовольствием слушал ее, и что из этого легко мог бы произойти какой-нибудь гвалт, неравно гибельный для самих болтунов; иначе он бы пренебрег этим, зная, что сам Государь пренебрегает подобными россказнями и не желает, чтобы их преследовали.
12 декабря, вторник. Между тем как наши знатные москвичи праздновали рождение Государя (Александра Павловича) и благополучное возвращение его из армии, сперва на большом обеде у начальника столицы, а после на бале в Дворянском Собрании, незнатный студент праздновал сей нареченный и святой день дома, с несколькими добрыми знакомыми.
У нас обедали неизменный Максим Иванович и любезный дедушка. У одного в голове журнал Друг Просвещения, а другой до смерти сердит на всех актеров и особенно актрис; говорит: горничные, сударь, настоящие горничные, никакого священного огня в груди не имеют.
Пресмешной! Хочет найти священный огонь в груди у Баранчеевой (Антонина Ивановна). Говоря о священном огне, я к стыду моему должен признаться, что он и в моей груди погасает: решительно учиться не могу и с Нового Года прощусь с университетом!
Не знаю, тотчас ли пойду в Петербург, это будет зависеть от воли моих домашних, но только наука не лезет мне в голову. Петр Иванович (Богданов) говорит, что это пройдет и что я нахожусь в каком-то переходном состоянии. Я не понимаю этого выражения, но чувствую, что обманывать себя глупо, а других - грешно, и нечего тратить время по-пустому; невеждою не останусь, а полу-невеждою быть куда не шло.
Антонский (Прокопович-Антонский Антон Антонович) призвал меня и спрашивал, приготовил ли я стихи для акта; я отвечал, что нет и что написать ничего не могу.
- Ну, так и тебе-та ничего не будет-та, - сказал он, серьезно рассердившись: и ленишься-та и балахрысничаешь-та.
Я возразил, что по уверению Петра Ивановича я нахожусь в переходном состоянии, и потому я не виноват; к тому же он сам написал прекрасную пьесу Гений, и мне с ним, как старшим, входить в соперничество непристойно, тем более, что мы живем вместе. Доброжелатель мой засмеялся, et le voila desarme (и вот он обезоружен).
15 декабря, середа. Все это время дни мои также пусты, как и моя голова. Готовимся к акту, и чтоб не совсем огорчить Антонского, который постоянно ко мне так благосклонен, хотя и нередко журит меня, я решился потешить его и написал немецкую речь о пользе изучения иностранных языков, которую Де Санглен (Яков Иванович) находит очень хорошею и не требующею многих поправок: Hochznverehrende Versammlung! In unseren Zeiten ist das Stadium der lebenden Sprachen ein nothwendiges mid vvesentliches Stuck einer gnfen Erziehung (Высокопочтенное собрание! В наше время изучение живых языков есть необходимая существенная часть хорошего воспитания), и np.
Напротив, Тургеневы (сыновья Ивана Петровича Тургенева – Андрей, Александр, Николай, Сергей), воспитанники Лемана (Иван Иванович Леман - воспитатель в московском университетском благородном пансионе) и записные немцы, говорят, что это просто какая-то жижа, которую даже и водою назвать нельзя; но что впрочем я смело могу читать ее, потому что кроме их никто меня не поймет (довольно самолюбиво!).
Де Санглен гладит меня по головке, вероятно потому, что мы часто видаемся с ним на вечерах у Катерины Александровны Муромцовой, где я бываю постоянным свидетелем его любезничанья; и в самом деле он человек хорошего тона и очень веселый в обществе, великой затейник на всякие игры и умеет занять молодых дам и девиц; все его любят и все ему рады. Я не видывал человека, который бы так ловко соединял педагогику с общежитием.
В воскресенье открытие нового театра в доме Пашкова на Моховой (здесь взамен сгоревшего в 1805 году частного Петровского театра); дают "Прекрасную Арсену". Разумеется, Прекрасною Арсеною будет Сандунова (Елизавета Семёновна), а Монстром – Прусаков (Артамон Никитич). Постараюсь попасть на этот спектакль, благо свободный день.
18 декабря, понедельник. Я слышал вчера, что Петербург встретил Государя с таким восторгом, какому не было примера. Последствием этой встречи был рескрипт петербургскому главнокомандующему, с которого списки ходят уже здесь по рукам; он скоро должен появиться и в газетах, но покамест еще не напечатан и не дошел до нас.
Вот некоторые из него подлинные фразы, достопамятные по чувству и выражению. Государь, поручая главнокомандующему повторить жителям Петербурга признательность его, между прочим, изволит изъясняться так: "Любовь любезного моего народа есть моя лучшая награда и единый предмет всех моих желаний".
Наши москвичи и особенно стихотворцы, в порывах своего усердия и преданности к Государю, обыкновенно называют его Титом, Марком-Аврелием, Антонином и проч., потому что не могут ступить шагу без древних громких имен; но я спрашиваю: справедливо ли нашего благочестивого Батюшку-Царя сравнивать с римскими, не-христианскими владыками?
Эти кесари любили триумфы, любили лесть и обожание, а наш император отказывается даже от всех почестей, кои принадлежат, независимо от сана, его личным заслугам, и вот тому разительный пример.
В день рождения Государя, кавалерская дума поднесла ему чрез депутатов своих, князей Прозоровского и Куракина, орден св. Георгия 1-й степени; но Государь, не приняв его, приказал сказать думе, что он благодарит ее за внимание к таким деяниям его, которые он почитает своею обязанностью; но что знаки 1-й степени ордена св. Георгия должны быть наградою за распоряжения начальственные; что он не командовал, а храброе войско свое привел на помощь своего союзника, который всеми оного действиями распоряжал по собственным своим соображении, и что потому не думает он, чтобы все то, что он в сем случай сделал, могло доставить ему cie отличие; что во всех подвигах своих разделял он только неустрашимость своих войск и ни в какой опасности себя от них не отделял, и что, сколько не лестно для него изъявленное кавалерской думой желание, но имев еще единственный случай оказать личную свою храбрость и в доказательство, сколь уважает он военный орден, находит теперь приличным принять только знак 4 степени.
Стоит только прочитать этот отзыв Государя, чтобы вполне почувствовать блаженство быть его подданным и жить под его державою.
Князь Одоевский (Петр Иванович), который вменяет себе в честь, славу и обязанность прежде всех получать все известия, на что употребляет важные суммы, - первый распустил этот отзыв Государя думе по городу, приказав в своей домашней конторе переписать его в большом количестве экземпляров и роздал их своим знакомым.
Предрагоценный человек, этот князь, даром что под векселями и другими деловыми бумагами не иначе подписывается, как действительным камергером и старшиною Российского Благородного Собрания.
Нам сказывали по секрету, что Александр Андреевич также ожидал рескрипта, но, не получив его, очень прикручинился и даже не скрывает своей грусти: говорит, что он бы желал получить доказательство государева внимания не для себя собственно, потому что он век свой отжил, но для Москвы, которой усердию и любовь к Государю проявились во всем блеск во время отсутствия его из России.
Новый театр в дом Пашкова ни хорош, ни дурен, а так, ни то, ни се; сделан из манежа и узок не по длине. "Прекрасная Арсена" в том виде, как ее представляют, вовсе не прекрасна. Во время представления я узнал, что товарищ наш Морозов без памяти влюблен в Сандунову и ходит потихоньку в театр всякой раз, как она играет.
Сегодня мы отрыли у него целую кипу посланий, мадригалов и сонетов к знаменитой актрисе, и все это - в прозе. Ну кто видал писать мадригалы и сонеты в прозе? Преоригинальная мысль! Впрочем,
Amis, respectons ses amours,
Pour qu’il respecte aussi les notres (Друзья, почтим его любовные похождения для того, чтобы и он почитал ваши).
20 декабря, середа. Завтра экзамен, послезавтра акт, и затем - прощайте навсегда пансион и университет! Около трех лет тому назад я только и бредил, что об университете, и еще в начале нынешнего года думал не оставить его иначе, как со званием кандидата, а может быть и магистра; а теперь бегу из него без оглядки простым, недоучившимся студентом, бегу не зная сам куда. Видно, по выражению Жуковского, таков человек (стихотворение В. А. Жуковского "Человек"):
Игралище Судьбы, волнуемый страстями,
Как ярым вихрем лист, - ужасный жребий твой
Бороться с горестью, болезньми и собой!
Не без сердечного однако ж сожаления оставлю многих моих доброхотов и пособников и никогда не забуду их забот и попечений обо мне. Да и как забыть умного, положительного Страхова (Петр Иванович), учёного, красноречивого и добродушного Сохацкого (Павел Афанасьевич), гениального Мерзлякова (Алексей Федорович) и даже самого кропотуна Антонского, превосходного наставника и доброго человека.
Не говорю уже о Петре Ивановиче, с которым еще не так скоро расстанусь, и который был мне другом и братом, и, не смотря на свое педантство, есть один из превосходнейших людей на свете по качествам сердца и по образу мыслей. Не забуду и тебя, мой милый, беспечный Буринский (Захар Алексеевич), будущее светило нашей литературы, поэт чувством, поэт взглядом на предмет, поэт оборотами мыслей и выражений и образом жизни, словом: поэт по призванию!
...Дар вдохновения! - один твой огнь небесный
Певцов монарховых живить, воспламенять
И сделать гласы их и лирну песнь возможет
Достойными хвалить достойные дела.
Пусть зависть в бешенстве грудь собственную гложет,
Но не дерзнет препнуть парение орла!
Наш юный Александр с Великими сравнится,
Не пламенный перун - оливы будет несть,
Ему вселенная с любовью удивится
И вечные венцы монарху станет плесть!
О царь! будь божеством - монархом над сердцами,
Храни и защищай любезных Пиэрид!
Они усыплют твой алтарь любви цветами,
И кроткого царя их будет гимн хвалить!
Ах! продолжи свой путь, великий, несравненный
Монарх и человек, для счастья поздных чад!
И да возможешь ты державой вожделенной
Чрез целые сто лет Россию утешать!
(из З. А. Буринский «Приди, Поэзия, дар неба драгоценный!..», 1802)
Не забуду тебя, скромный обитатель бедной кельи незабвенного нашего поэта Кострова (Ермил Иванович), которого наследовал ты талант, не наследовав его слабостей!
23 декабря, суббота. Экзамены кончились благополучно, и акт прошел, как следует, т. е. как проходил он двадцать лет назад и проходить будет опять через двадцать лет (и двести (от ред.)).
… Завтра отдых: постараюсь выспаться хорошенько, чтобы как можно бодрее встретить праздник. Для меня одной Рождественской заутрени мало: пойду прежде в Успенский собор, а там поищу, не будет ли где другой и третьей попозже. Готов бы их прослушать хоть десять, лишь бы послужили ноги.
Что это за красота такая?! Этот громкий, торжественный, все потрясающий клик пророка: с нами Бог! Этот канон, составленный из таких чудных песен Дамаскина!..
Право, кажется, что, исключая Пасхальной превосходнее Рождественской службы ничего не было и нет; по крайней мере для меня она есть самое высокое и утешительное наслаждение и переносит меня в эпоху моего детства, когда, бывало я, непременный чтец покойной бабки, прочитав великое повечерие корифеем восклицал: с нами Бог! а за мною уже двухорный клирт певчих провозглашал громогласно:
С на́ми Бог, разуме́йте язы́цы, / и покаря́йтеся: / Я́ко с на́ми Бог.
Услы́шите до после́дних земли́: / Я́ко с на́ми Бог.
Могу́щии покаря́йтеся: / Я́ко с на́ми Бог.
А́ще бо па́ки возмо́жете, / и па́ки побежде́ни бу́дете: / Я́ко с на́ми Бог.
И и́же а́ще сове́т совещава́ете, / разори́т Госпо́дь: / Я́ко с на́ми Бог.
И сло́во, е́же а́ще возглаго́лете, / не пребу́дет в вас: / Я́ко с на́ми Бог.
Стра́ха же ва́шего не убои́мся, / ниже́ смути́мся: / Я́ко с на́ми Бог.
Го́спода же Бо́га на́шего Того́ освяти́м, / и Той бу́дет нам в страх: / Я́ко с на́ми Бог.
И а́ще на Него́ наде́яся бу́ду, / бу́дет мне во освяще́ние: / Я́ко с на́ми Бог.
И упова́я бу́ду на Него́, / и спасу́ся Им: / Я́ко с на́ми Бог.
Се аз и де́ти, я́же ми даде́ Бог: / Я́ко с на́ми Бог.
Лю́дие ходя́щии во тьме, / ви́деша свет ве́лий: / Я́ко с на́ми Бог.
Живу́щии во стране́ и се́ни сме́ртней, / свет возсия́ет на вы: / Я́ко с на́ми Бог.
Я́ко Отроча́ роди́ся нам, / Сын, и даде́ся нам: / Я́ко с на́ми Бог.
Его́же нача́льство бысть на ра́ме Его́: / Я́ко с на́ми Бог.
И ми́ра Его́ несть преде́ла: / Я́ко с на́ми Бог.
И нарица́ется И́мя Его́, / Вели́ка Сове́та А́нгел: / Я́ко с на́ми Бог.
Чу́ден Сове́тник: / Я́ко с на́ми Бог.
Бог кре́пок, Власти́тель, / Нача́льник ми́ра: / Я́ко с на́ми Бог.
Оте́ц бу́дущаго ве́ка: / Я́ко с на́ми Бог.
С на́ми Бог, разуме́йте язы́цы, / и покаря́йтеся: / Я́ко с на́ми Бог.
Сла́ва: С на́ми Бог:
И ны́не: С на́ми Бог:
Я́ко с на́ми Бог.
Итак, до времени, все мирское в сторону!