Жизнь намного многообразней, чем любая, даже самая смелая фантазия. И об этом следует помнить. А потому, если нечто вызывает сейчас в вас какие-то неприятные чувства - это совсем ничто в сравнении с тем, что могло бы произойти; ибо то, что может произойти (но пока не произошло), конечно же много меньше того, что происходит сейчас. Да и, по сути, любая скорбь лишь укрепляет человека. И слова Ницше, то, что нас не убивает – делает сильнее, тут как никакие иные придутся весьма кстати. «Я предпринял большие дела: построил себе домы, посадил себе виноградники, устроил себе сады и рощи и насадил в них всякие плодовитые дерева; сделал себе водоемы для орошения из них рощей, произращающих деревья; приобрел себе слуг и служанок, и домочадцы были у меня; также крупного и мелкого скота было у меня больше, нежели у всех, бывших прежде меня… собрал себе серебра и золота и драгоценностей от царей и областей; завел у себя певцов и певиц и услаждения сынов человеческих - разные музыкальные орудия. И сделался я великим и богатым больше всех, бывших прежде меня…». (Еккл.2:4-9).
Жизнь – это сплошные ограничения. Только подобное является залогом выживания. Недаром христианская религия выдержана в духе исключительного аскетизма. И это ведь не просто так. Думаете, бедные были все и несчастные? Нет. Бывали и очень богатые послушники, которые раздавали все богатства земные и нищими шли в монастыри, чтобы получить жизнь вечную. Еще при жизни получить, потому что никто никогда бы не выдержал жить на земле и мучиться да страдать душевно. Самое страшное это душевное страдание. В этих страданиях случаются самоубийства (страшный грех по церковным правилам; самоубийств не отпевают). В этих состояниях человек становится не сам собой, а превращается в объект для манипулирования со стороны других. Ибо природа такова, что если почувствуют вашу слабость – загрызут. Поэтому-то человек инстинктивно и тянется к сильным. Сильному подчиняются, с сильного берут пример, сильного подсознательно хотят сместить, чтобы стать на его место, потому что сильный вызывает одновременно и страх, и зависть. А значит, если оступится он – воспользуется этим ближний. К сожалению.
Странное было чувство. С периодичностью оно преследовало меня всю жизнь. Это чувство, наверное, должен испытывать каждый художник, при наступлении которого он начинает творить. Творить, чтобы выплеснуть на бумагу или мольберт все то безумие, которое взлохмаченным вихрем взметалось в его душе, закручиваясь в клубок, и не давая покоя начинало проноситься внутри, толкая или на безумство, или на депрессию, в зависимости – будет ли выход этому чувству наружу. Это необходимо. Необходимо настолько, что я совсем не мог от этого отказаться. И мне становилось невероятно приятно, когда приходило убеждение, что это действительно так. И что совсем ничего не нужно было менять. Совсем ничего. Равно как и пытаться убеждать себя в чем-то совсем ином. (Что наверняка бы уже и вовсе противоречило происходящему. Тому, что было в реальности. Тому, отчего я теперь совсем не мог отказаться.)
Я не верил, что это все будет продолжаться слишком долго. Мне казалось, что в любой момент оно может закончиться. И сколько я не буду убеждать себя в обратном, ничего больше не произойдет. Не произойдет другого. Того, о чем я даже никогда бы и не мог подумать. Но что в реальности - существует. Существовало. Будет существовать.
Шагая по жизни, я все реже старался оглядываться по сторонам и тем более оборачиваться назад. Так выходило, что я понял, что излишнее оглядывание забирает слишком много сил. И часто как раз тех сил, которые могли понадобиться в будущем.
Сколько раз... Сколько раз я мучительно понимал, что мне уже не дано вернуться. Но сколько раз, постоянно ломая в себе что-то - я возвращался. Я настойчиво стремился туда, где только начиналось то, во власти которого я находился теперь. Теперь уже конечно теперь. Но тогда. Вот бы мне тогда успеть как-то по-иному взглянуть на что-то. Вот бы мне тогда успеть задержать, остановить, пойти совсем по другому пути. Пусть такому же ошибочному, но может быть это не был ошибочный путь. Может все еще могло получиться иначе, с совсем иным результатом.
Но я все время хотел убежать от судьбы. Избежать ее. Избежать всего того, что было загадано изначально. Загадано существованием чего-то невидимого и неизведанного. Существование которого невидимо нам. А отчего так происходит – для нас непонятно.
И, наверное, ничего на самом деле нельзя было поделать. Ну, по крайней мере, я не мог. И даже если бы очень того захотел – не смог бы все равно. Ибо существует нечто, в тайну которого нам не дано вторгаться. И уже точно не будет ничего, что стало бы понятно мне. Так выходило. И я ничего не смог с этим поделать. Да может и не хотел. И эту загадку мне уже не разрешить. Потому я внезапно настолько стал другим, что перестал узнавать себя. Изменился. Изменилась даже моя внешность. А внешность — это вообще было то, что во мне менялось чаще всего. Причем, не только цвет, длина волос, или выражение лица, но и, наверное, уже само лицо становилось другим. И причина в этом, как мне кажется, то, что моя душа становилась другой. А внешность, тогда уже, словно бы подстраивалась под то, что было внутри. И в зависимости от этого – я становился то старше, то моложе. А чаще всего старше. Хотя поступки были свойственные молодым.
Но уже как раз для меня это было и оправданным. Потому что как бы молодым я никогда не был. Словно, из подростково-юношеского возраста я перепрыгнул сразу во взрослую жизнь. Минуя молодость, к которой, в общем-то, я никогда и не стремился. И как ни странно – это было именно так. И, наверное, стоит вообще задаться вопросом: что думал я в тот момент, когда это в реальности происходило?
Но как же мне не хотелось на самом деле возвращаться в свое детство. Ни в детство, ни в юность. Словно я чувствовал, что как раз с того времени существует надо мной нечто, что способно даже не то что вызвать какие-то негативные последствия, а скорее, заставить меня как бы заново пережить тот ужас, который уже стал мной забываем.
И ничего с этим нельзя было поделать. А чтобы избавиться от этого - был только один способ: заново пережить трагедию. Причем на самом деле – трагедия это была или радость – значения большого не имела. Важен был сам факт переживания подобного. Погружение в то свое состояние, которое приходилось испытывать когда-то. И самое печальное было как раз это. Потому что иногда прошлое радовало. А иногда приносило разочарование. Причем, конечно же, мучительнее всего (для психики) было третье состояние. Когда прошлое словно бы заставляло погружаться в него. И это было только полбеды. Потому что «погружение» означало и то, что я внезапно начинал пребывать в измерении прошлого. И порой былую действительность воспринимал с какой-то новой для себя стороны. Словно одновременно наблюдая со стороны и находясь непосредственно в ней. И это было самое мучительное, что только могло быть. Потому что при этом я ощущал свою полнейшую неспособность что-либо изменить и как-то воздействовать на ситуацию. А она уже не отпускала. И это притом, что я хотел выбраться.
Но изменить ничто было невозможно. Причем, нельзя было просто констатировать факт. Не забывайте, что я находился в глубине этой ситуации. Ситуации, произошедшей когда-то много лет назад в моем прошлом. Но теперь для меня словно наступило это прошлое. И ничего с этим нельзя было поделать. И надо было как-то заново переживать его.
Я не хотел, чтобы все было легко. За годы жизни я даже как-то привык к тому, что любая задача не сразу поддавалась, а на это требовалось затратить определенное усилие. И при этом правильный ответ я или видел уже сначала, или же в моем сознании прослеживалась дорога к этому ответу. И я проходил эту дорогу, радуясь, что все складывается именно таким образом, и совсем не нужно мучиться. Я ведь знал, что много людей мучается уже от того, что не видна перед ними такая дорога. Что если каким-то образом и просматривается она, так они сами упускают ее. Зачастую или вообще не находя, или если и улавливая что-то, то постепенно со временем сбиваясь с пути. Можно даже сказать, что само время сводит на нет усилия. Затуманивает разум. Когда начинает казаться что вы уже у цели, уже дошли, а в итоге все оказывается не так. По-другому.
Я верил, что со мной по-другому не будет. Слишком большую плату я уже заплатил, чтобы передо мной рождался туман, в котором я бы сбивался с пути. Нет. Нет, нет, и нет, -- повторял я, иной раз устало, а иногда и с радостью проходя множественные пороги, где другие явно сбивались с пути, натыкаясь на рифы. Подводные камни были везде. Почти в любом деле перед индивидом постепенно вырисовывалось то, на что он не только неожиданно натыкался, но и выходило так, что вроде как иначе уже и не мог. И уже в таком случае кто-то навсегда сходил с дистанции, кто-то задумывался о несправедливости жизни, а я, не унывая, продолжал движение. Потому как знал, что ничего не может быть опаснее остановки. Ведь даже дай я себе минимальный отдых, и уже совсем не ясно, смогу ли двигаться далее. Скорей всего нет. Скорей всего упаду, собьюсь с пути, быть может даже заплачу от постигшей меня неудачи. И поэтому не провоцировал судьбу. И не останавливался. И все время двигался вперед, словно понимая, что попросту нельзя иначе. Что иначе невозможно.
Со временем я каким-то бессознательным образом запутывал жизненные ситуации, которые без моего участия пускались в свой жизненный ход. Притом, что какое-то достаточно длительное время потребовалось на то, чтобы я понял, что это так. И еще долго существовало нечто, что оттягивало выводы, которые исторически все равно должны произойти. При этом я замечал, что происходит разветвление жизненного пути. И вместо одной судьбы я начинаю проживать несколько. Словно несколько судей начинают принимать участие в судьбе моей. И оттого она становится не только не понятнее, но и запутаннее. А долгожданного разрешения не только не предполагалось, но и как будто вообще не предусматривалось. Что это было, как не загадка. Отчего все время вмешивалось что-то, что намеренно оттягивало мое понимание собственной судьбы. И не иначе как действительно не существовало, чтобы говорило об обратном.
Prof. Dr. Сергей Зелинский
чемпион мира🥊 (США,1998), доктор философии, профессор психологии, тренер-психолог 3-х чемпионов мира, автор 250 книг Сергей Зелинский.