Настоящая работа представляет собой исследовательский очерк
о произведении «Несрочная весна» И. А. Бунина. Рассказ «Несрочная весна», написанный в 1923 году, автор статьи считает -
апробацией метода «воскрешения действительности», реализованного в романе «Жизнь Арсеньева». Воскрешения в буквальном (для
православного миросозерцания) смысле этого слова, имеющего
целью не символическое, но реальное воскрешение русской жизни (русского быта) и самой России «в ее неизреченной красоте»
(К. И. Зайцев). Пафос, художественная идея создания книги «Жизнь
Арсеньева» состоит в Воскрешении России, а художественный
метод Бунина, реализованный во всей его творческой полноте
и целостности при создании романа, – «воскрешение», а не «воспоминание». Таково отличие «метафизической правды» (К. И. Зайцев)
от «правды памяти».
1. Рубежный характер 1923 года
в восприятии Буниным 1917года
О рубежном для И. А. Бунина характере 1923 года свидетельствует В. Н. Муромцева-Бунина: «О создании “Жизни Арсеньева”
я могу сообщить немного, – Иван Алексеевич редко говорил о том,
что задумал писать. В первый раз он сказал мне, что он хочет
написать о жизни в день своего рождения, когда ему минуло
50 лет, – это 23/10 октября 1920 года. Мы уже жили в Париже…
Но в это время он еще не начал писать художественные произведения, серьезно болел, очень волновался всяческими событиями. Начал он «Жизнь Арсеньева» летом 1927 года, в Грассе,
где с 1923 года уже была налажена его писательская жизнь» [1,
с. 142] (здесь и далее выделения текста полужирным шрифтом
принадлежат автору статьи – А. С.).
Важнейшее свидетельство, – «в Грассе, где с 1923 года уже
была налажена его писательская жизнь». Но и, предполагаем мы,
не только быт был налажен и писательская жизнь, но, главное:
Бунин нашел творческое решение в «1917 году», то есть творчески
перестал «волновался всяческими событиями». Стихия жизненных, событийных волнений, стихия восприятия «1917 года» была
упорядочена в творческом сознании Бунина именно к 1923 году.
Мы намерены доказать, что именно 1923 год становится тем
рубежом, откуда начинается рассказом «Несрочная весна» (5 октября 1923 года), созидание Буниным – в видимом формате – новой
творческой эпохи.
2. Особенность «метафизики Бунина»
в свидетельстве К. И. Зайцева
Сегодня, когда стал доступен в полном формате труд «И. А. Бунин. Жизнь и творчество», изданный в Берлине в 1934 году и принадлежащий Кириллу Иосифовичу Зайцеву - (Архимандрит Кирилл (Зайцев) (1887–1975) 31 декабря 1949 года в Свято-Троицком монастыре в Джорданвилле был пострижен в монашество с именем Константин в честь Константина Философа, учителя Словенского; 21 ноября 1954 года возведён в сан архимандрита) - мы сочли необходимым определить само понятие «метафизика» в том существе, как
применительно к творчеству Бунина понимал его К. И. Зайцев.
Первое упоминание слова «метафизика» отнесено у Зайцева
к размышлению над рассказом «В ночном море», дата создания
которого «в рукописи 18 (31) июля 1923 года», но работа над рассказом продолжалась еще и в сентябре 1923 года, то есть по датам
создания «В ночном море» предстоит «Несрочной весне».
К. И. Зайцев пишет о рассказе «В ночном море»: «Едва ли есть
другое произведеніе изящной литературы, которое вызывало бы такое ощущеніе метафизической пустоты, такое чувство холодной
примиренности съ небытіемъ. И невольно задумываешься: въ чемъ
причина столь потрясающаго впечатлѣнія, оставляемаго этимъ
короткимъ и простымъ разсказомъ?» [2, с. 68].
И далее, предложена, по нашему мнению, квинтэссенция смысла рассказа (вновь с опорой на метафизику): «Не есть ли самое
замѣчательное въ «Ночномъ морѣ» именно то, что передъ нами
нѣкое чудо метафизическаго перевоплощенія; что передъ нами
какъ бы рѣшеніе художникомъ нѣкой себѣ напередъ заданной
творческой задачи, которую можно было бы формулировать такъ:
какъ долженъ взирать на міръ человѣкъ, полный духовныхъ силъ,
человѣкъ религіозно одаренный, однимъ словомъ «человѣкъ» въ
высшемъ и священнѣйшемъ значеніи этого слова, который пришелъ бы – оставаясь «человѣкомъ», то-есть не испытавъ процесса
разрушенія личности! – къ отрицанію «тайны зеркала», или,
другими словами, пересталъ бы ощущать смерть, какъ тайну?»
(последние слова выделены разрядкой у Зайцева, но и мы их не можем не выделить. – А. С.) [2, с. 70].
«В ночном море» оказывается «преддверием» рассказа «Несрочная весна», подготавливает восприятие «Несрочной весны»
в необходимой, предполагаемой нами авторской логике. «Несрочная
весна» – это как раз и есть рассказ человека, который «перестал
ощущать смерть как тайну». Это главный смысл «Несрочной
весны», из него «вырастет» «Жизнь Арсеньева». Мы вышли к этой
мысли независимо от К. И. Зайцева, работая над смыслами «Несрочной весны», но рассказа «В ночном море» мы при этом даже
и не касались. Тем радостнее подтверждение наших предположений
об авторской логике Бунина.
«В ночном море» цитируется Александр Сергеевич Пушкин.
В комментариях к рассказу сказано: «Из равнодушных уст…»
и т. д. – неточная цитата из стихотворения Пушкина «Под небом
голубым страны своей родной…» [3, с. 264]. В этом стихотворении
Пушкин декларирует принцип «недоступной черты» меж миром
жизни и миром смерти, который, по нашему наблюдению, самим
Пушкиным преодолен в стихотворении 1830 года «Для берегов
отчизны дальной», а Буниным принят за основу воскрешающего
потенциала при создании «Жизни Арсеньева».
Таким образом, рассказ «В ночном море» преодолевает «недоступную черту» по Зайцеву – «тайну смерти». И следующий за ним
рассказ «Несрочная весна» прямо свидетельствует возможность
воскрешения, не только возможность, но сам факт: «мое восстание из мертвых есть явь, сущая правда». К. И. Зайцев же видит
в «Несрочной весне» лишь одно из «Странствий».
К понятию «метафизика» К. И. Зайцев в своем труде о Бунине
обращается около тринадцати раз. Все эти обращения заслуживают быть исследованными и осмысленными в отдельной работе.
Пока же лишь отметим, что само понятие метафизика К. И. Зайцевым не определено. Следовательно, мы предполагаем, что, возможно
раскрыть содержание метафизики по словарной статье В. И. Даля:
«с греч., наука, ученье о мире невещественном, о существенном,
духовном: ученье о том, что выше физики, т. е. земной природы,
что не подлежит чувствам человека, а одному умствованию его;
<метафи>-зический, к сему относящийся. Метафизик м. знаток
метафизики; ученый, умствующий о невещественом, неземном,
о духе» [4].
В определении В. И. Даля есть одна принципиальная особенность, которую необходимо не просто отметить, а причислить
«творческое преодоление ее» к важнейшим творческим принципам
Бунина и русской литературы. Особенность эта в следующем:
«ученье о том, что выше физики, т. е. земной природы, что не подлежит чувствам человека». Но (!) Бунин пишет только о том, что
подлежит чувствам человека. Именно потому и пишет, что все это
сфера чувств. Замечателен комментарий к «Несрочной весне», принадлежащий А. Саакянц: «Журн. “Современные записки”, Париж,
1924, кн. XVIII. За полтора месяца до написания рассказа, 20 августа 1923 года, Бунин сделал следующую запись: “Перед вечером
перед домом, по саду спокойный, недвижный, чуть розоватый свет.
И запах гари. Август, август, любимое мое. Gefuhl ist alles – чувство – всё. Гете. Действительность – что такое действительность?
Только то, что я чувствую. Остальное – вздор.
Несрочная весна.
Grau, lieber Freund, ist alle Theorien,
Doch ewig grun das goldne Baum des Lebens, –
Все умозрения, милый друг, серы,
Но вечно зелено златое Древо Жизни” [3, с. 680].
Эту особенность метафизики Бунина следует постоянно иметь
в виду. Отметим, что и К. И. Зайцев принципиально осмысляет метафизику творчества Бунина как выходящую за пределы земного,
но доступную сфере человеческих чувств. Причем, сферу, доступную не только чувству писателя, но посредством художественной
правды позволяющей и читателю осязать «неосязаемое». Повторим
еще раз слова К. И. Зайцева о рассказе «В ночном море»: «Едва ли
есть другое произведеніе изящной литературы, которое вызывало бы такое ощущеніе метафизической пустоты, такое чувство
холодной примиренности съ небытіемъ». Да, для такого восприятия
нужна некоторая «одаренность чувства», но, тем не менее – речь
идет о вещах реально осязаемых.
3. «Возвращаюсь … домой, в деревню»… – в Россию
Мы предполагаем, что «Несрочная весна» Ивана Алексеевича
Бунина занимает особое место в русской литературе. Именно так,
в этих масштабах.
В творчестве самого Бунина этот, условно скажем, рассказ
1923 года, созданный в Приморских Альпах, по дате под рукописью
5 октября, также находится на особом месте. Но это художественное
явление, обеспеченное логикой творчества Бунина столь же внезапно (чудесно – «сказочно» сколь и уместно, естественно). А вот для
русской литературы «Несрочная весна» звучит как весть о новой
эпохе творческого бытия, о новых возможностях творчества. Бунин
«Несрочной весной» «убедительно пророчит мне страну, / Где я наследую несрочную весну» (Е. А. Баратынский) [5, с. 275].
Итак, «Несрочная весна» – это рассказ о новой стране и о новой
эпохе: «“Возвращаюсь, говорит, домой, в деревню, там мне дали
надел при моем бывшем имении, и я, знаете, живу теперь так же,
как тот опростившийся москвич, к которому вы едете, кормлюсь
трудами рук своих, свободное время посвящаю, однако, прежнему
своему большому историческому труду, который, думаю, может
создать эпоху в науке…” Солнце серебряным диском неслось уже
низко за стволами, за лесом. И через полчаса создатель эпохи сошел на своем глухом полустанке – и заковылял, заковылял со своими
мешками по зеленой березовой просеке, по холодку вечерней зари»
[3, с. 267].
Это эпизод «в сенях вагона». Мы предполагаем, что в сенях «советского» вагона как бы беседуют «названный автор» «Несрочной
весны» и лирический герой творчества Бунина – Алексей Александрович Арсеньев, являющийся как бы эпистолярным рассказчиком
«Несрочной весны».
Роль «создателя эпохи» как раз отведена автору-Бунину, предполагаем мы (он же будущий названный автор будущей «Жизни Арсеньева»). В «Несрочной весне», может быть, и впервые, Буниным
опробован принцип изложения, принцип письма от лица лирического героя. В должном масштабе этот принцип будет осуществлен
при создании книги «Жизнь Арсеньева».
«Возвращаюсь … домой, в деревню» – Бунина следует читать
не только «медленно и погружено» » [5, с. 102], но еще и постоянно пытаясь возрастать до того академического интеллектуального
потенциала, которым обладал Бунин, то есть пытаться так же знать
и помнить всю русскую литературу, как знал и помнил ее Бунин.
Что значит «возвращаюсь … домой, в деревню»? Это значит, в первую очередь, что надо вспомнить эпиграф к главе второй «Евгения
Онегина»: «O rus! … Hor / О, деревня! / Гораций (латин.) О Русь!»
То есть, «создатель эпохи» в Россию возвращается, домой – в Россию, намереваясь не просто преодолеть «недоступную черту»,
но вовсе отменить ее, «трудами рук своих, прежним своим большим
трудом, который может создать эпоху в науке». Важно определение
«прежний труд», то есть автор остается в той же творческой логике, в которой работал всю жизнь (до 1917 года), не отказываясь
от своих творческих открытий. Но он приобретает новое качество
(«преодоление “недоступной черты” – «отрицаніе «тайны зеркала»,
тайны смерти – К. И. Зайцев), тем самым создавая эпоху. Все это
в точности будет осуществлено в «Жизни Арсеньева».
Следует только иметь в виду, что «Несрочная весна» – целостное
художественное произведение и значение его – самостоятельное,
а не служебное. Но вместе с художественной самостоятельностью
«Несрочной весны» есть еще и логика творческого пути Бунина.
И в названной логике «Несрочная весна» предстоит «Жизни Арсеньева» и… – обещает «Жизнь Арсеньева».
Отметим, что ряд эпизодов «Несрочной весны», в том числе и «в
сенях “советского» вагона“, несут повышенную смысловую нагрузку
в художественной системе рассказа. И Бунин повторяет их, упоминает с некоторыми уточнениями, – концентрирует их в заключительной части рассказа, в какой-то мере «закольцовывая» композицию
«Несрочной весны». Отметим эти эпизоды, поименуем их: «ночь
на крыльце» и «обращение к Евгению Абрамовичу Баратынскому».
4. «Ночь на крыльце» – не умствование
(определение метафизики), «но – чувство, чувство – все…»
Мы привычно произносим сочетание «образ автора». И непривычно останавливаемся перед другим феноменом – «душа автора»,
«сердце автора». А ведь «ибо где сокровище ваше, там и сердце
ваше будет» (Лук. 12:34). Следовательно, «сокровище», неделимое
на смысл и художество, сокровище произведения следует искать
там, где сердце автора. Приведем цитату из Нового Завета полностью: «Продавайте имения ваши и давайте милостыню. Приготовляйте себе влагалища не ветшающие, сокровище неоскудевающее
на небесах, куда вор не приближается и где моль не съедает, ибо
где сокровище ваше, там и сердце ваше будет» (Лук. 12:34).
1917 год – Россия, имения уже и продавать не надо: сожжены,
а те, что остались, – отняты. И вор не просто приблизился, а он
и правит. Но возможно приготовить себе «сокровище неоскудевающее на небесах».
Сокровище, главное сокровище Бунина – Россия. В России – сердце автора «Несрочной весны». Но ведь «России – конец,
да и всему, всей моей прежней жизни тоже конец?» [5, с. 220] –
Как бы не так! – «И росло, росло наваждение: нет, прежний мир,
к которому был причастен я некогда, не есть для меня мир мертвых, он для меня воскресает все более, становится единственной
и все более радостной, уже никому не доступной обителью моей
души!» («Несрочная весна», 127) и еще – «И та ночь, что провел
я на крыльце трактира, тоже была для меня только моим прошлым.
Разве я воспринимал ее как ночь в июне тысяча девятьсот двадцать третьего года? Нет, эта ночь была одной из моих прежних
ночей. Прежние были и зарницы, и гром, и свежий ветер, с которым приближалась гроза…» [5, с. 269].
«На крыльце…» – здесь, по нашему предположению, сосредоточен один из важнейших символических смыслов «Несрочной
весны». Полагаем, что «на крыльце» нам явлена авторская позиция
Бунина и позиция его лирического героя в его взаимоотношениях
с Россией.
«Россия, кто смеет меня учить любви к ней!» – это все так…
Но Любовь оказывается – больше… и боль, тоска? Да, и тоска, и…
время, и… еще нечто большее – предощущение возможности новой эпохи – требуют, заставляют сменить интонацию. Россия, ныне
во внешнем – Советская… Но, на крыльце и ночью, и – «закатывался
замазанный лунный серп. Потом и он скрылся» – Россия! И, поэтому, хотя бы так коснуться: «позвольте хоть на крыльце посидеть»,
но не к Советской России, конечно, он обращается, а к Тому, Кто
может разрешить «посидеть на крыльце».
Вся «Несрочная весна» – это и есть в символе – «на крыльце»
у России. Но раз есть «крыльцо», есть – жива и сама Россия – это
главное чувство «Несрочной весны». Россия – не умерла, не погибла,
не исчезла… Здесь, «на крыльце» начинается созидание «обители
души», опробуется возможность воскрешения наяву, в творчестве,
Державы Российской. И… возможность личного воскресения в воскрешенной России. Гибель России в творческом сознании Бунина
напрямую соединена с собственной гибелью («Конец»). Однако –
свидетель «Несрочной весны» жив. Но, пока он жив, жива и Россия,
жива в его существе.
Но что для писателя жизнь? – Творчество. Следовательно, он
жив и может вернуться в Россию, которая оказывается жива – в нем.
Можно воскресить ее в тексте книги, в том ее живом существе, бережно сохраненном душой, сердцем. Важно, не вспомнить Россию
и рассказать, какой она была. Нет, воскресить Ее наяву, и жить
в Ней и Ей наяву. Дает ли русская литература, русская природа
такую возможность? Кажется, «Несрочная весна» проверяет, примеривает на себя смыслы действительного, буквального воскресения.
И, примерив, убеждается в том, что смыслы эти и само Воскресение
действенны, возможны. И свидетельствует об этом. И укрепляет
собственное свидетельство свидетельством традиции русской литературы, обращаясь к строкам Евгения Абрамовича Баратынского.
В видимом составе произведения, обращаясь и подчеркивая важность, приоритет этого обращения, прямым выносом строк Баратынского в заголовочный комплекс рассказа – «Несрочная весна».
Мы говорим «в видимом формате». Потому что у «Несрочной
весны» есть и формат невидимый, не отмеченный еще в изучении
«Несрочной весны» Бунина. На нем построена вся смысловая парадигма «Несрочной весны», то есть, видимое укреплено невидимым,
в соответствии с «принципом двойного свидетельства», ставшим
традиционным для Бунина при создании «Жизни Арсеньева».
Но пока формат видимый и строки Баратынского.
5. …сей Призрак
Эпизод «на крыльце» чрезвычайно важен для рассказчика «Несрочной весны». Он обращается к этому эпизоду дважды, сначала
в логике повествования, в ходе развития сюжета, а потом в заключительных фрагментах, где концентрируется содержание рассказа,
раскрывается существо «заголовочного комплекса», не просто
и не только как цитаты из стихотворения Баратынского, но как уже
усвоенный текстом «Несрочной весны» смысл лирических наитий Баратынского. Вспомним статью Бунина «Е. А. Баратынский
(По поводу столетия со дня рождения)» (Впервые: журн. «Вестник
воспитания», М., 1900). «Баратынский, – говорит Пушкин, – принадлежит к числу отличных наших поэтов. Он у нас оригинален – ибо мыслит. Он был бы оригинален и везде, ибо мыслит
по-своему, правильно и независимо, между тем как чувствует
сильно и глубоко» [6, с. 594].
Вот они, «метафизические» возможности русской литературы:
не умствование о неосязаемом, а мысль «правильная и независимая», мысль, основанная на чувстве (осязаемом и реальном),
«сильном и глубоком».
Мыслит и чувствует вместе с Баратынским и эпистолярный
рассказчик «Несрочной весны»: «Помнишь ли ты те стихи Баратынского, из которых я привел тебе несколько строк и которые
так совпали с тем самым важным для всей моей теперешней
жизни, что таится в самом сокровенном тайнике моей души?
Помнишь, как кончается эта элегия, посвященная предчувствию
того Элизея, который прозревал Баратынский под тяжестью своих
утрат и горестей? Среди запустения родных мест, среди развалин
и могил, я чувствую, говорит он, незримое присутствие некоего
Призрака (ударение на «а» проставлено Буниным. – А.С.); и он, «сия
Летийская тень, сей Призрак» –
Он убедительно пророчит мне страну,
Где я наследую несрочную весну.
Запустение, окружающее нас, неописуемо, развалинам и могилам нет конца и счета: что осталось нам, кроме «Летийских теней»
и той «несрочной весны», к которой так «убедительно» призывают
они нас?» [3, с. 275]
Следует обратить внимание на следующий, может быть,
и спорный, но объективный для нашего восприятия, факт. Статья
тридцатилетнего, уже творчески сформировавшегося Бунина о Баратынском интересна, но в ней нет «уверенной руки подлинного
Бунина». Поясним: более ранняя статья «Памяти сильного человека
(по поводу 70-летней годовщины со дня рождения И. С. Никитина)»
(1894) – художественное явление – целостное и безусловное, уверенное явление. Статья о Баратынском, повторим еще раз, в нашем восприятии, «не безусловна». Но в обращении к Баратынскому в «Несрочной весне» диалог идет уже на равных. Мы предполагаем здесь,
что в 1900 году Бунин еще не пережил в должной мере тот состав
и ту глубину «утрат и горестей», которая позволила бы говорить
с Баратынским на равных. «1917 год» – восполнил в творческом сознании Бунина необходимую меру страданий. Но не в сопоставимой
мере страданий стал для Бунина возможен диалог с Баратынским,
а единое с Баратынским (и – Пушкиным), в критериях и практических опытах русской литературы, понимание путей преодоления
испытаний, посылаемых «судьбой».
Литература
1. Муромцева-Бунина В. Н. Жизнь Бунина (1870–1906). Беседы с памятью. М., 1989.
2. Зайцев К. И. И. А. Бунин. Жизнь и творчество [Электронный
ресурс] / К. И. Зайцев. – Берлин: Парабола, 1934 // Некоммерческая
электронная библиотека «Вторая литература». – Режим доступа: http://
vtoraya-literatura.com/publ_2045.html (дата обращения 29.10.2017).
3. Бунин И. А. Собрание сочинений: В 6 т. М., 1987–1988. Т. 4. Текст
рассказа цитируется по этому изданию с указанием стр. в тексте статьи.
4. Даль В. И. Толковый словарь живого великорусского языка.
В 4 т. М., 1994. (Репринт. изд. 1903–1909). [Электронный ресурс] http://
superbook.org/DICTIONARY/DAL/s.htm (дата обращения 29.10.2017).
5. Степун Ф. А. Встречи: Достоевский – Л. Толстой – Бунин – Зайцев – В. Иванов-Белый – Леонов. Мюнхен, 1962 [Электронный ресурс]
Некоммерческая электронная библиотека «Вторая литература». – Режим
доступа: http://www.vtoraya-literatura.com/pdf/stepun_vstrechi_1962_text.
pdf. (дата обращения 29.10.2017).
6. Бунин И. А. Собрание сочинений: В 6 т.. М., 1987–1988. Т. 6.
Опубликовано: Литературная классика ХХ века : актуальные подходы : монография : посвящается 100-летию со дня рождения
А. М. Абрамова / под ред. Т. А. Никоновой ; Воронежский государственный университет. – Воронеж : Издательский дом ВГУ,
2018. – 346 с. ; С. 167 - 176.
