«Остров опасен для лётчиков со всех точек зрения, можно сесть и не взлететь: отсутствие площадки, кругом птицы — вдруг попадут в турбину! Микроклимат — ветры, туманы почти всегда».
В 1960 году на полярную станцию острова Врангеля прибыл молодой радист, только что окончивший Ленинградское арктическое морское училище. Здесь он проработает три года, и у него ещё всё впереди: поэзия, журналистика и работа в Комиссии по творческому наследию репрессированных писателей, когда Виталий Александрович Шенталинский раскроет архивы КГБ и опубликует материалы, касающиеся десятков имён и судеб.
Но это будет потом. Как поэт, писатель и общественный деятель Шенталинский начался в Арктике. И Арктикой же — посмертно опубликованной трилогией воспоминаний — увенчивается его творческое наследие.
Он оказался на острове Врангеля «по распределению», то есть почти случайно. И всё же именно сюда он хотел попасть, когда в сельской школе в Татарии — за тысячи километров отсюда — впервые услышал от учителя об острове, который лежит сразу в трёх полушариях: западном, восточном и северном. Он запомнил его тогда. На комиссии по распределению сказал, что хотел бы поехать «как можно дальше». И попал на Остров — отныне и навсегда, с большой буквы.
«Мамонтизма у нас хватает»
«Крохотный посёлок в бухте Сомнительной, горстка заметённых, еле видных из-за сугробов домиков. До места назначения — бухты Роджерс, где расположена полярная станция — «полярка», как её здесь называют, мне предстоит ещё пятьдесят километров дороги уже по земле, на восток вдоль берега. К счастью, туда отправляется трактор, едва успеваю переодеться в меховую одежду, заботливо предложенную зимовщиками, — и снова в путь. Шесть часов трактор пробивается сквозь пургу, волоча за собой сани с поставленной на них палаткой. Промороженный брезент ложится на плечи, сгибает шею, звенит и хлопает от ветра. Но под брезентом — весело: один из попутчиков совсем по-российски наяривает на гармошке, и с ней не так ощутимы летящий холод и ледяная каёмка вокруг лица, забываешь об онемевших в унтах пальцах».
И первая же новость по прибытии — трагическая: погиб товарищ по училищу, геофизик Олег Романов. Совсем молодой, подававший большие надежды. Катастрофа при, казалось бы, заурядном перелёте. Именно такою и будет Артика: радость и монотонный тяжёлый труд, восторг и опасность в ней совсем рядом, и за мгновение одно может сменить другое.
«Что же такое наша полярка? Это небольшая геофизическая обсерватория, круглосуточная служба Погоды и Природы. Цель её работы — комплексное изучение гидрометеорологического режима острова и прилегающих к нему районов и оперативная работа: обеспечение сведениями о погоде и состоянии моря самолетов в небе Восточной Арктики и судов на трассе Северного морского пути».
На Острове Шенталинский проработает вплоть до 1963 года, его делом будет контролировать радиоэфир Восточной Арктики, от Крестов Колымских до бухты Провидения. Идёт холодная война, а совсем рядом, под боком — американцы, которые, конечно же, хотят узнать как можно больше о погранзаставе и советской деятельности в регионе.
«Со стороны Восточно-Сибирского моря дорогу преграждает так называемый Врангелевский ледяной массив, пролив Лонга не уступает по ледовитости проливу Вилькицкого, и Чукотское море известно как одно из самых тяжелых: торосы в нём доходят до размеров айсбергов, в центре образуются мощные круговороты, сложные взаимодействия течений и ветров. Только с юго-востока пробиваются сюда рассеянные струи тёплого течения из Берингова пролива. С этой стороны обычно и подходят к острову пароходы. Срок навигации короток: в начале сентября море у берегов острова очищается ото льда, а в середине этого месяца уже начинает нарастать свежий лед — в воде появляются сначала иглы, потом сало, шуга, снежура, волна становится пологой и ленивой, пока и вовсе не успокаивается под ледяной коркой».
«Чего-чего, а мамонтизма у нас хватает», — такими словами приветствуют новоприбывших старожилы. Но Остров изобилен не только «мамонтизмом» — то есть бивнями, зубами и прочими костями, — но и живой фауной и флорой. Здесь самые большие моржовые лежбища и самые многочисленные медвежьи берлоги, здесь обилье леммингов и кочующие олени, здесь, наконец, цветут реликтовые, нигде более не встречающиеся цветы. Остров Врангеля — ещё и самый гористый, с богатым, но недостаточно изученным геологическим потенциалом. И здесь же обнаружена самая древняя в Азии — второго тысячелетия до нашей эры! — палеоэскимосская стоянка. Эскимосов на Острове почти не осталось, но условия проживания — если не первобытные, то мало отличающиеся от начала века, когда тут потерпела крушение канадская бригантина «Карлук».
«Нынче мне не спать, нынче я банщик. Друзья сочувственно жмут руку, повар подсовывает лучший кусок. Баня в Ледовитом океане — как её описать? В пятницу все свободные от вахты пилят и носят к бане белые и твёрдые, как рафинад, кубы снега. Мне предстоит превратить их в воду, не очень нарушая при этом великий закон сохранения материи… Затапливаешь в ночь на субботу. Баня промёрзла насквозь, и стены, и пол, и потолок — в ледяной броне. Итак, в бочку — снег, в печку — дрова, перелить готовую воду в порожнюю бочку, наколоть дров. Снаружи — мороз, метель, ночь, а ты чёрный от сажи и мокрый от пота. И снова: в бочку — снег, в печку — дрова... Потрескивают, отогреваются стены, баня заполняется густой смесью пара и дыма. В бочку — снег, в печку — дрова...»
Шенталинский — радист, животный и растительный мир, археологические раскопки не касаются его непосредственно, «по долгу службы», но всё это очень интересно ему. Главное же — ему интересны люди, их судьбы, каждая встреча — это сюжет, пусть зачастую и для миниатюры. Но люди редко выдерживают на Острове более трёх-пяти лет...
«На зимовках люди страдают не столько от одиночества, сколько, наоборот, от невозможности побыть одному, от чрезмерного и не всегда приятного общения. В самом деле, в Арктике живут такие же люди, что и всюду, но в обычных, «материковских» условиях они иногда, как резиновые шары, сталкиваются и тут же разлетаются без всякого следа. Неугодно тебе чье-то общество — ищи другое. На зимовке выбора в друзьях почти нет. За одну полярную ночь ты можешь узнать о человеке больше, чем за целую жизнь в нормальной обстановке».
«Все птицы — пуночки»
Виталий Шенталинский перестал работать радистом и уехал с острова Врангеля в 1963-м. Но уехал не так уж далеко — в Магадан. А главное — постоянно возвращался, и можно даже сказать, что все главные события Острова происходили под его присмотром, о многих из них он писал, а в некоторых даже принимал непосредственное участие.
Так, зимой 1975 года с американского острова Нунивак на Врангель была завезена группа овцебыков — первых в Советском Союзе. После кратковременного содержания в вольере овцебыков выпустили на вольный выпас. Это радостный сюжет. Есть и проблемные, даже трагические — о противостоянии между «поляркой» и «лесничими», о пьянстве и самоубийствах среди чукчей.
«Для врангелевских детей все птицы — пуночки. «Та пуночка, которая чечётка»… И всякое дерево — ёлка. «Я на материке видела ёлку, на которой висят яблоки» (это о яблоне). «Такие большие цветы, деревья называются».
Снова и снова Шенталинский возвращается на Остров, сперва — из Магадана, в семидесятые и позднее — уже из Москвы. Амдерма — Хатанга — мыс Шмидта или Певек… немногие люди даже в нашей стране пролетают этот маршрут снова и снова. Врангель превращается в «неоткрытый остров» — «всегда люди будут его открывать, на других уровнях, со свежими силами и средствами». И это не пустые слова. «Узнать то, чего не знают люди, и рассказать им об этом» — такая «самонадеянная мысль» владела Шенталинским с детства. Но ведь «невозможно всё узнать о всей Земле, а вот об отдельном Острове — можно попробовать». Ну, пусть не всё, пусть хотя бы кое-что... Однако экспедиция 1972 года, в которой принял участие Виталий Александрович, действительно вошла в историю. В этом году они с учёным-биологом Станиславом Егоровичем Беликовым (к нашей большой удаче — автором нашего портала) первыми в мире наблюдали, как залегают в родовые берлоги и поднимаются после зимней спячки белые медведицы.
С Беликовым они метили медведиц и обмеряли берлоги, и иногда, прямо скажем, вели себя настолько неосторожно, что жизни их могли окончиться так, как это нередко случается с теми, кто встречается лицом к лицу с белым медведем, не имея никакого оружия. Однако им повезло. Возможно, медведицы были просто слишком удивлены самоуверенностью непрошенных гостей.
«Обмеры медведицы и берлоги. А берлога непроста: длинный, широкий ход-коридор с тремя полусферами-выемками, в одной — родильная камера, в другой, судя по волосам и следам когтей, — детская, внутри — голубой полумрак-полусвет. Собираем экскременты–важный полевой материал для науки. Фото и киносъемка — до окоченения и измождения… Берлога № 2, из которой нас уже дважды выгоняла хозяйка Клава, наконец пуста. Залезаем внутрь. Вот это да! Светится голубым, комфортная, с длинным лазом и большой родильной камерой. В лазе три полусферических расширения, первое из которых образует как бы подобие прихожей. Удивительно чисто — куда только звери прячут свои экскременты? Выпишу в дневник из полевой книжки основные параметры этой берлоги. Длина хода — 538 см. Родильная камера: длина — 210 см, ширина — 170, максимальная высота — 132.Толщина потолка над камерой — 25 см. Стены сплошь покрыты следами когтей. В центре — на месте лежки — круглое сильно обледенелое углубление с примёрзшими волосками. На дне выступает плоский камень. И вот что интересно и важно: устье берлоги всегда находится ниже прихожей и родильной камеры, чтобы тепло сохранялось в них, не выходило наружу. По этому принципу строят и эскимосы свои иглу — хижины из снежных кирпичей, вход всегда ниже пола жилого помещения, не иначе как у зверей научились. Вообще медведица — большая искусница: ей ведь в течение многих месяцев заточения в берлоге надо сохранять для себя и для медвежат и энергетический запас, и оптимальный режим в берлоге, тепловой и газовый».
«Прошлой осенью, в октябре, на этой терраске, я наблюдал в бинокль за одной медведицей. Как раз здесь она явно искала, где бы ей зарыться. Покопала снег, бросила, в другом месте покопала, в третьем. Трудно сказать, как она чует, какой глубины снег. Как будто лот у нее есть, носом чует и глубину, и плотность снега. Сначала не могла зарыться, наконец снег ей подошел, нашла что искала. И вот тут я единственный раз видел, как медведица устраивает берлогу и залегает в нее… Очень быстро делается: передними лапами выбрасывает снег — и из-под ног, и из-под брюха, роет, роет, углубляется, быстро закапывается. И вот уже не видно ее совсем, только холмик снега снаружи. Ну, за полчаса примерно, быстро — не прерывается, не отдыхает ни минуты. Это уникальный был случай — видеть, как медведица залегла…
Только представить, в прошлом октябре она залегла в эту берлогу, ветер намел над ней прочную снежную крышу, долгую полярную ночь лежала там, в темноте, в своей загадочной летаргии. Потом где-то в январе очнулась, чтобы родить своих медвежат, — а рождаются они слепыми и глухими, с розовой кожицей в редкой шерстке, совершенно беззащитными, весом шестьсот-семьсот граммов. Выкармливала их своим густым молоком до самой весны, ловила момент, когда можно вскрыть убежище и выйти наружу, чтобы приучить зверят к свету, холоду и ветру. И уже прорыла дыру, но тут грянула пурга и опять запечатала ее с медвежатами. Двое суток она пурговала, как и мы, а когда наконец вскрыла берлогу, впервые после полярной ночи вышла на волю, осмотрелась и обнюхала горизонты, — и вот тебе, в этот самый миг два непонятных существа вскакивают перед ней. Инстинкт преследования не успел сработать, нас спасло ее удивление. Судьба приготовила нам двойной подарок. Во-первых, говорит Стас, таких случаев — как медведица выходит из берлоги после спячки — в научной литературе тоже нет. Получается, мы сделали открытие, только ради этого стоило сюда ехать. Видели то, что не видел ни один человек? А ещё стенали, что не везёт!»
Нет, Виталий Александрович определённо не мог пожаловаться, что ему не везёт на острове Врангеля!
«Ещё один Джек Лондон»
Мемуары Шенталинского — это, строго говоря, не совсем мемуары, а композиция из воспоминаний, исследований, дневниковых записей и просто писем, составленная его женой, Татьяной Сергеевной Шенталинской, уже после его смерти в 2018 году. Поэтому они так разнородны. Наиболее хронологически-последовательный рассказ об Острове и возвращениях на него — книга «Кому кольцо Садовое, кому Полярный круг». Дневники 80-х, экскурс в историю открытия Острова и советско-американского противостояния, а также рассказ о совместных путешествиях с С.Е. Беликовым — это книга «Обитаемый остров» (кстати, есть ещё и необитаемый — это остров Геральд, на нём Шенталинскому довелось побывать тоже). Наконец, «Город-ровесник» — книга о жизни и работе в Магадане 60-х, когда в городе кипела культурная жизнь, регулярно приезжали знаменитости с «большой земли» (от Константина Симонова до Вольфа Мессинга), а Виталий Шенталинский, работавший на местном радио, включал по утрам в эфир музыку Грига. Тогда же, кстати, в Магадане появился собиравший материал для будущей книги Олег Куваев…
«С Олегом Куваевым я познакомился в Магадане, где мы оба тогда жили. Мне сказали, что «он пишет». «Он пишет» — так мы говорили, но «писателями» себя не называли, боже упаси. И ходили друг к другу без церемоний. Комнатка в какой-то коммуналке. Встретил невысокий, светловолосый, крепкий человек в тельняшке и с трубкой. Пишущая машинка стоит, в ней — бумага с текстом. Думаю: «Ну вот, еще один Джек Лондон». Сели за стол, стали о чем-то говорить. Уже тогда я поверил в него как в писателя: было в нем что-то, заставляющее уважать себя, чувствовались какие-то мощные корни и серьезность намерений — что и подтвердилось в будущем. Теперь вижу: у него было главное, что нужно писателю, — первородство. Он брал не заемное, а из первых рук природы и жизни, жил не вторичным, не отраженным от литературы светом. Человек натуральный, как писатель и как личность рос прямо из земли, а не на асфальте. И еще, что было у Олега, — своя тема. Это у него связано с местом на земле, к которому он был привязан особенно крепко, где состоялся как личность и которое назвал «Территорией». Чукотка — именно здесь ему открылись глубоко и земля, и люди, здесь он открыл и себя как писателя… Рассказал я и о последней встрече с Олегом, за месяц до его смерти, четыре года назад. Тогда только вышел его знаменитый роман «Территория». «Поздравляю, Олег, ты хорошую книгу написал», — говорю ему. «А-а-а, ерунда, — отвечает, — это только школа. Я еще только начинаю писать…» А через месяц звонок: Олег умер, сердце остановилось… Ему было тогда только сорок лет».
«Город-ровесник» — как и две другие книги — вышел в магаданском издательстве «Охотник». Из трёх книг воспоминаний Виталия Шенталинского эта — самая личная. Она о встрече и начале совместной жизни с женой, одной на всю жизнь. О рождении сына. Она же — об общественно-политических перипетиях, ведь Магадан шестидесятых — это, как-никак, город, из которого совсем недавно осуществлялось управление репрессивной системой лагерей Дальстроя, и память об этом была ещё совсем свежа, а многие герои и антигерои — живы… Кроме того, в большей степени, чем две другие, это книга стихов — пронзительных и глубоких, лирических и мужских стихов Виталия Шенталинского.
Чукотка
На морщинах Чукотки
Озера, как слезы, стоят.
Лес страдает чахоткой,
Под нартами мамонты спят.
Ветер режет лицо
У дерзнувших отправиться в путь,
Словно скульптор резцом,
Оставляя лишь голую суть.
Кружит зверь у капканов,
Земля продолжает полет.
Ночь на плечи своих капитанов
Тяжелые руки кладет.
Пурга
В гостинице заснеженной,
Где сквозняки и тараканы,
Опять бродячий люд затвержено
Пьет, и поет, и бьет стаканы.
И стреляный гвардеец Арктики,
Обвязывая шалью грудь, Хрипит:
— Глотни-ка, друг, романтики
И расскажи чего-нибудь...
Здесь коротают непогоду.
Здесь не живут, а только ждут,
И бьют посуду год от году,
А иногда друг друга бьют.
Очнувшись ночью в муке бренной,
Смекнешь, уставясь в потолок:
Земля — провинция Вселенной,
Забытый богом уголок.
Там, в небесах, о нас не знают,
Не шлют вестей, не ждут гостей.
Здесь — ветры душу надрывают
И голосят, как сто чертей...
Но завтра улыбнется солнце
И здесь не будет ни ноги.
И льдом покроется оконце
До следующей большой пурги.
***
...Забыть и грохот, и угар,
И будний круг, и теплый угол,
Уехать к черту на рога,
Где только родина и вьюга.
Одно спасение — в бегах,
Когда настигнет ностальгия
По осажденному в снегах
Осколку древней Берингии.
И вот последняя черта
Подведена под пережитым,
И Остров, как спина кита,
Всплывает в море Ледовитом.
В разрывах туч, в тоске утрат
Он вырастает предо мною.
Здесь ровно двадцать лет назад
Я связь держал с Большой землею.
Не изменился позывной.
Но «стариков» осталось мало, —
Как будто бомбой разрывной
Друзей моих пораскидало.
Крутой петляющей тропой
Мои друзья прошли, не прячась,
По Безымянному плато,
Где ветер мечется и плачет.
И снова не видать ни зги,
И спит медведица в сугробе,
Под колыбельную пургиХраня детёныша в утробе…
…Остаётся добавить, что я, пишущая эти строки, имела радость быть лично знакомой с Виталием Александровичем Шенталинским. Тепло его обаятельной, широкой и талантливой натуры, его заинтересованность в мире и в людях всегда были настолько велики и искренни, что не приходилось удивляться, что даже заледенелая Арктика была щедра с ним, открывая свои тайны.
***
Автор: Татьяна Шабаева, специально для GoArctic
Приложение, из книги Виталия Шенталинского «Обитаемый остров»:
«В 12 часов 20 августа над островом Врангеля был поднят советский флаг. Прогремел троекратный салют. В тот же день, обследуя остров, корабль вошел в бухту Сомнительную. На берегу виднелись избушки и палатки, а между ними — развешанные медвежьи шкуры; людей не было, моряки нашли только записку, в которой сообщалось, что островитяне ушли в западном направлении.
Зарубежная пресса не замедлила откликнуться на исход плавания.
«Нью-Йорк таймс», 18 октября 1924 года: «Охранный крейсер „Бэр“, моторные шхуны „Герман“ и „Сильвер Уэйв“ — три американских судна — тщетно пытались пробиться к острову Врангеля этим летом...Они не смогли справиться с арктическими ветрами...»
«Торонто дейли стар», 22 января 1925 года: «Американское судно „Герман“ не смогло достичь острова, и нежелательная конфронтация между американцами и русскими была избегнута».
«Нью-Йорк таймс», 20 октября 1924 года: «У Англии и Америки по существу нет никаких прав на этот остров; единственным государством, имеющим право на него, является СССР. Если советское правительство колонизирует остров Врангеля, то другие государства вряд ли будут оспаривать суверенитет СССР на эту территорию».
