Пожалуй, начну свою историю с моей мамы. Она является коренной москвичкой в 3-ем поколении, всю свою жизнь прожила на Кутузовском проспекте в доме, в котором ранее жил сам Леонид Ильич Брежнев, и утверждала, что много раз его видела. Я ей, конечно, верю, но она у меня та ещё фантазёрка! Моя мама — человек особенный, к сожалению, не только для меня, но и для всех. У неё задержка умственного развития, которую всегда принимали за инфантилизм и рассеянность. Диагноз ей поставили уже в пожилом возрасте под моим сильным давлением. Она счастлива, вопреки всему. Оставшись без родителей довольно-таки поздно, в 45 лет она осиротела. В этот самый момент, как коршуны, на неё налетели родственники со всех уголков России, чтобы якобы помочь по хозяйству. Они как раз-таки выгнали домработницу Нину, которая с незапамятных времён работала на моих бабушку с дедушкой и нянчила мою маму с самого рождения. За год такой помощи из дома вынесли почти всё, что бабушка с дедушкой и ещё многие другие поколения моей семьи насобирали: ценные книги, иконы, мебель, коллекции посуды, кукол и одежды. У моей бабушки также были винтажные платья Диор и Шанель, которые чудом не оказались на барахолке.
Спустя год, когда родственники совсем ошалели и перестали впускать маму в свою же квартиру, за дело взялись соседи, а точнее Катерина Матвеевна, которая, кстати, даже успела меня понянчить, хотя во времена маминой молодости была уже очень пожилая. Катерина Матвеевна, имея связи с высшими эшелонами МВД, очень быстро вытравила родственников. Она разыскала ту самую Нину и смогла вернуть её. Нина наконец-то смогла начать учить маму взрослой жизни, при живых родителях ей не позволялось напрягать девочку лишними знаниями. Теперь же она научила маму готовить, убирать, ходить по магазинам и оплачивать всевозможные счета, а также ухаживать за собой. Забегая вперёд, скажу, что я помню Нину, как второго родного человека после мамы. Она умерла, когда мне было всего лишь около 3-ёх лет, но навсегда останется для меня бабушкой Ни. К сожалению, я так и не смогла узнать, откуда взялась Ни и почему у неё не было родственников, кроме мамы.
Мама с Ни жили душа в душу. Они часто ездили отдыхать в Крым, в местечко под названием Балаклава, что под Севастополем, также часто бывали в ГУМе. Мама не знала, сколько денег ей оставили, но экономить им не приходилось. Нина отправила маму учиться в кулинарное ПТУ, где у неё открылся дар к готовке. Они часто приглашали всех соседей на свою огромную кухню, посреди которой стоял большой овальный стол, застеленный белоснежной скатертью. Мама помнит абсолютно всё это в подробностях. Её мозг работает очень странно, она может несколько часов описывать свою жизнь с Ни или истории из ПТУ, но никак не может вспомнить свой возраст. Я по крупицам собирала всю историю своей семьи.
В какой-то момент мама захотела работать, Катерина Матвеевна помогла и тут, устроив её в столовую РУДН. Мама рассказывала, что у студентов и даже преподавателей была особая примета — если они попадали в её смену, то зачёты и экзамены сдавались на отлично, а премии выписывались так, что только успевай собирать бумагу. У неё сохранилась фотография, где в центре стояла она в переднике и с половником, а вокруг бесконечное множество иностранных и русских студентов, преподавателей. Два раза в неделю мама уходила на работу, но вместо зарплаты она всегда приносила какие-нибудь удивительные фрукты и консервы, банки и бутылки с пугающими жидкостями, множество различных бус и украшений. Деньги она очень быстро раздавала студентам, которые смекнули, что добрая повариха легко с ними расстаётся, и часто начали этим пользоваться. Нина пыталась с этим бороться, но всё безуспешно. Денег хватало, а мама была счастлива, как маленькая девочка, что у неё появилось так много друзей. В какой-то момент она даже начала приглашать студентов к себе в гости. Она, наверное, понимала, что старше всех, но из-за того, что они общались с ней наравне, она впала в юность. Судя по старым фотографиям, она особо выделяла студентов из Африки. Они приезжали целыми толпами, жили неделями, приходили и уходили, когда им заблагорассудится. Однажды что-то случилось и студентам под страхом отчисления запретили приезжать к маме в гости, а её саму с позором уволили. Нина не совсем понимала, в чём же дело, пока не заметила, что у мамы прекратились месячные. Всем стало ясно, что она беременна. Маме было 50 лет, и она не признавалась, кто отец. Влиятельность Катерины Матвеевны и настойчивость Ни оградили маму от аборта, на котором настаивали врачи. Первым же делом, узнав о маминой беременности, Катерина Матвеевна завела всех к себе в кабинет и, усадив Ни рядом с собой, дала ей телефонную книгу. Она говорила имя и фамилию абонента, а Ни искала его в книге, набирала и передавала трубку старушке, та иногда долго, иногда кратко, но всегда строго по делу с кем-то разговаривала. После разговора она надиктовывала Ни адрес или сумму и называла нового абонента, не объясняя при этом ничего. После нескольких часов разговоров по телефону все трое вышли из кабинета уставшие, но довольные. Катерина Матвеевна подняла все свои связи. Во-первых, она позвонила главному врачу хорошего, но далёкого подмосковного роддома, в котором тайно рожали детей любовницы, а иногда дочери высокопоставленных чиновников и богатых людей, которые в свою очередь не хотели огласки. Остальные же звонки были совершены директорам магазинов и универсамов. Покупка детских вещей, мебели, колясок и всего остального, в конце восьмидесятых была практически невозможна, но не для Катерины Матвеевны. Она всё-таки смогла где-то найти несколько десятков коробок с американской детской смесью и подгузниками, что было вообще за гранью мечтаний любой советской мамы.
Что особо запомнилось маме в роддоме? Если вы не знали, то обычно чернокожие детки рождаются светлыми и их довольно трудно отличить от белых. Да и при желтухе зачастую младенцы быстро темнеют под лампами. Так что, понять, что ребёнок чернокожий, мог только тот, кто часто видел чернокожих младенцев. Роды маме дались очень тяжело, и она на несколько дней попала в реанимацию. Но, когда она попала в обычную палату, ребёнка ей так и не принесли. Мама очень испугалась и потребовала, чтобы срочно позвонили Ни. Нина приехала и с ходу, раздавая указания всем: от врачей, случайно попавшихся ей на пути, до санитарок, устроила такой шум, что в итоге к ним в палату пришла целая делегация врачей. Мама очень боялась, что младенец умер. Главврач долго молчал, а потом велел принести ребёнка. В полной тишине медсестра распеленала младенца. Мама не могла понять, в чём же дело. Она помнила свои ощущения. Голова, тело, 2 руки и 2 ноги, на каждой по 5 пальцев. Молчание прервал главврач, он с прискорбием сообщил, что у ребёнка неизвестная ими болезнь. Сначала они приняли это за желтуху, но с каждым днём под лампой младенец всё сильнее темнел. К концу 3-его дня, находясь под лампой постоянно, врачи испугались и отправили кровь на соответствующие анализы. Все были уверены, что дело в билирубине, но результаты анализов показали отменное здоровье у малыша, во что никто не мог поверить. Маме первым делом предложили написать отказную, но она не совсем понимала, почему все так переживают. «Она же негр!» — громко рявкнула Ни и, подойдя к столу, начала запеленать ребёнка обратно. В этот же вечер мама вышла из больницы с младенцем на руках.
Первые проблемы начались в паспортном столе. Маме не выдавали свидетельство о рождении. Паспортистка Зульфия Карповна отказывалась писать имя, которое ей говорила мама. Она считала, что советский ребёнок должен носить красивое советское имя — Зоя или Зина, но никак не Зурбаге. Нина в детстве часто читала маме истории о прекрасном, но таком далёком приморском городе Зурбагане, что мама ещё в детстве придумала это имя для своего будущего ребёнка. Паспортистка сдалась, и я официально стала Зурбаге Ивановной. Отчество мне дали в честь дедушки.