Марине Цветаевой исполнилось бы 130 лет. «Век-волкодав» не раз хватал великую поэтессу за горло, и только благословенный Крым дарил надежду на жизнь и питал творчество.
РАСПАХНУТАЯ РАДОСТЬ
Впервые Марина увидела Тавриду в 13 лет. Семья на год перебралась в Ялту, где мама рассчитывала поправиться от мучительной чахотки. Не стеснённая материально, Мария Александровна обустраивалась основательно: даже пианино арендовала, чтобы продолжать занятия музыкой. Для жительства определила модный пансион, принадлежащий Сергею Елпатьевскому. Преуспевающий врач-общественник вложил гонорары в трёхэтажный особняк на склонах Дарсана.
Красивый, стильный дом переживает нынче не лучшие времена. Владельцы квартир изуродовали фасады пристройками, и только старые кедры, кипарисы и оливы помнят двух маленьких девочек, ставших символами Серебряного века русской литературы. Было бы справедливо посвятить доктору Елпатьевскому и его гостям мемориальную доску.
«За дачей – округлость горы, пустой и свободной», – отмечает Анастасия. А Маринины эмоции запечатлелись в стихотворении «На скалах». Цепко-избирательная детская память сохранила значимые для ребёнка детали Южного берега 1905-1906 годов: заманчивую пустошь, костёр над морем, радостно шумящие пинии, – и первую влюблённость.
ЛЮБЛЮ ЭТИ ГАДЮЛЬКИ!
Второй раз Марина приехала в Крым спустя три года, на пасхальные каникулы. Ей недавно исполнилось 17, и мир стал другим – в прямом смысле. У девушки было очень слабое зрение. В детстве родители ещё заставляли носить очки, но в 16 лет гимназистка взбунтовалась и выбросила ненавистные стёкла. Скучная обыденность мгновенно превратилась в туман, и теперь Цветаева сама создавала комфортную ей среду.
В облике Марины появляются новые детали. В Ялте она покупает бусы – простецкие, сделанные из ракушек, и подороже – из самоцветных камешков. Задумчиво перебирает их, как чётки, прислушивается к шелесту. Улыбнётся: «Люблю эти гадюльки». Незамысловатые украшения очень шли ей.
Одно из впечатлений от поездки нашло неожиданное отражение в стихотворении «Вокзальный силуэт». Несмотря на привязку ко времени и месту – «Севастополь, Пасха, 1909 год», произведение пронизано тайной: «Стояли вы загадкой строгой. Я буду помнить вас такой». К кому обращены эти строки? Наверное, этого мы уже никогда не узнаем.
К ВАМ ДУША ТАК РАДОСТНО ВЛЕКОМА
В следующем году 18-летняя Цветаева издала первую книжку – «Вечерний альбом». «Властители дум» Валерий Брюсов и Николай Гумилёв опубликовали доброжелательные рецензии. Однако точнее всех уловил задумку юного дарования Максимилиан Волошин: «Эту книгу надо читать подряд, как дневник, и тогда каждая строчка будет понятна и уместна».
Вскоре автор статьи попросил аудиенции, подарил поэтическое посвящение – и Марина пала жертвой волошинского обаяния. Недолгие разговоры в Москве завершились приглашением в гости к Максу, в местечко с певучим названием Коктебель.
Весной 1911 года Марина мчится в Крым. «Стране голубых холмов» предшествует Гурзуф. Готовясь к встрече с Волошиным, девушка погружается в хитросплетения французских историко-приключенческих романов, которые рекомендовал новый друг. Наверное, тогда и зародился в её душе замысел стихотворения «Встреча с Пушкиным». Кратковременное гурзуфское затворничество дало Цветаевой возможность прочувствовать «очарование прежнего Крыма Пушкинских милых времён».
В НЕПРЕРЫВНОСТИ БЕСЕДЫ И ХОДЬБЫ
В начале мая Цветаева ступила на коктебельскую землю. «Гений места» щедро открывал подруге свою Киммерию. «Сколько раз он и я – по звенящим от засухи тропкам, несмотря на постоянную совместность – как только свидевшиеся друзья, в непрерывности беседы и ходьбы, часами-летами – всё вверх, всё вверх», – вспоминает Марина в очерке «Живое о живом».
Каждый день приносил событие. В Старом Крыму слушали пение Олимпиады Сербиновой – «голос редчайшего тембра и силы». В Феодосии «брызнула нам в глаза синева с плывущими розами, и мы поняли: вот он – волшебный город, и полюбили его навсегда». На лодке вместе с Максом прошли под «реймскими и шартрскими соборами» скал Карадага, увидели таинственный «вход в Аид», куда спускался Орфей в поисках Эвридики.
Волошинские старания увенчались успехом: «неулыба» освободилась от угловатости и замкнутости. «Я тебе страшно благодарна за Коктебель и вообще за всё, что ты мне дал», – признаётся Марина Максу. А среди множества новых знакомств было одно, изменившее её жизнь: Сергей Эфрон.
НЕОТВРАТИМОСТЬ ВСТРЕЧИ
Тем незабываемым летом в гостеприимном доме Волошина отдыхали сёстры и брат Эфроны. Их преследовала нескончаемая череда горестей. В 1909 году умер отец. Годом позже – трагическая гибель младшего брата. В тот же день, не в силах перенести горе, покончила с собой мать. Всё это тяжко сказалось и на душевном состоянии Сергея, и на его физическом здоровье: обострился туберкулёзный процесс.
Вот как рассказывает о знакомстве своих будущих родителей Ариадна Эфрон: «Она собирала камешки, он стал помогать ей, красивый грустный юноша с поразительными глазами; заглянув в них и всё прочтя наперёд, Марина загадала: если он найдёт и подарит мне сердолик, я выйду за него замуж! Конечно, сердолик этот он нашёл тотчас же, на ощупь, ибо не отрывал своих серых глаз от её зелёных, – и вложил ей в ладонь розовый, изнутри освещённый камень, который она хранила всю жизнь». Сердоликовую «генуэзско-венецианскую» бусину, оправленную в серебро перстня, Цветаева иногда использовала как печать – «поцелуй» для письма.
В самом начале 1912 года в Москве состоялось венчание. В положенный срок родилась доченька Алюшка.
В ОДНОМ ПОТОКЕ БЫТИЯ
Следующий год принёс горе семье Цветаевых: скоропостижно скончался отец. «Смерть папы провела линию рубежа в нашей жизни, – пишет Анастасия Ивановна. – Из всех городов прошлого сильнее всего позвал нас город, где мы были так счастливы два года тому назад. Мы не ошиблись, выбрав Феодосию».
Юные мамы не чувствовали себя одинокими: рядом – любящие мужья, очаровательные детишки. Но болезненная потеря потребовала сменить обстановку, чтобы собраться с мыслями и начать новый этап бытия.
В октябре 1913 года справили новоселья. Феодосия щедро одаривала гостей впечатлениями. Цветаевы с неподдельным интересом изучали древнюю Кафу, не переставали удивляться историческим ландшафтам, сохранившимся со времён генуэзского владычества. По счастью, средневековые храмы, глядящие на стены и башни цитадели, можно увидеть и сегодня. И представить, как кристаллизуются в душе юной поэтессы чудесные строки:
Над Феодосией угас навеки
этот день весенний,
И всюду удлиняет тени
прелестный предвечерний час…
ВИХРЬ БЕЗУМИЯ
Наступающий Новый год стал прекрасным поводом навестить Макса, зимующего в опустевшем Коктебеле. 31 декабря с утра мела метель – «сплошной сногосшиб». Продрогли до костей, но добрались. «Море бушует и воет. Печка бушует и воет. Читаем стихи. Стихов, как всегда, много, особенно у меня, – вспоминала Цветаева. – Глядим в красное жерло чугуна, загадываем по Максиной многочитанной Библии на Новый, 1914 год».
Гадания прервал пожар, случившийся из-за неисправности печи. Дворник, помогавший тушить пламя, сокрушённо покачал головой: есть такая примета нехорошая – если в первый день года был огонь, значит, весь год будем гореть…
По весне молодые люди переехали в Коктебель. С нетерпением ожидали встречи со старыми и новыми друзьями. Но всё пошло наперекосяк: в воздухе уже носился запах пороха, и тревожные настроения охватили беззаботное с виду общество «обормотов». «Всё время споры, переходящие в ссоры, которые, в свою очередь, возрастают до скандалов. Таков дух этого лета», – сетует Марина в письме. Поезд уносит её в Москву – и вовремя: 1 августа Германия объявила войну России.
УВОЗЯТ МИЛЫХ КОРАБЛИ
Прежняя жизнь была уничтожена. Начались тягостные годы метаний. Марина пытается найти «приют спокойствия» в Коктебеле. Мысль о переезде пришла в самые трудные дни, развороченные Октябрьским переворотом 1917 года. Оставив детей на попечение родственников, Цветаева буквально прокралась в Крым. Пишет сестре мужа обстоятельные инструкции – какие вещи нужно обязательно привезти, чтобы обеспечить мало-мальски сносное существование. А в конце письма «моя – для сердца – просьба: записную книжку об Але и тетрадку со стихами».
Она ещё сохраняет надежду, что сможет вместе с мужем и детьми пересидеть на краю земли трудное время. Но увы – Гражданская война сожгла мосты. Промаявшись у хмурого моря две недели, 25 ноября 1917 года Марина покинула Феодосию, напоследок зафиксировав впечатления в стихотворении-репортаже «Ночь. Норд-ост. Рёв солдат. Рёв волн».
Таково было последнее посещение поэтессой обители своей души. Однако всю оставшуюся жизнь, переживая смерти родных, трудности эмиграции, советскую неустроенность, Цветаева продолжала грезить о благословенной земле. Ариадна Эфрон написала: «Крым – колыбель маминого творчества и последнее её счастье».
Кирилл БЕЛОЗЁРОВ