Сработала теория маятника.
Российские спецслужбы объявили в розыск галериста Марата Гельмана. Эта новость только выглядит незначительной и частной. На самом деле, это событие – важнее и шире, чем может показаться.
Сегодня на наших глазах происходит вот что: закончился век жуликов в культуре. Жуликов, называвших себя адептами современного искусства. И Гельман был одновременно главным идеологом и символом этой эпохи.
Чем прославился Марат Гельман?
В 90-е, когда многочисленные андеграундные художники обрели творческую свободу (справедливости ради, там были и настоящие художники), когда по центральным каналам выступал Андрей Бартеньев в образе человека-собаки – Марат Гельман, предприимчивый молодой человек, «поймал волну» и поставил на поток торговлю такими «шедеврами».
Сработала теория маятника.
Если в 60-е Никита Хрущев разносил выставку авангардистов под народные аплодисменты, то с начала 90-х стали появляться экспозиции вроде «Седьмому съезду народных депутатов посвящается…». Все непонятное, все далекое от реализма объявилось гениальным. Галереи страны заполнили пятна на стенах и экспозиции из не сложно сказать чего и веток.
Ещё по теме: Современный Вавилон
И главным идеологом этого «искусства» стал Марат Гельман.
Словом, процесс, давно стартовавший в подпольной, диссидентской культуре, блестяще описал Сергей Донатович Довлатов буквально в двух фразах:
«Я выслушал сотни, тысячи откликов на мои рассказы. И никогда, ни в единой, самой убогой, самой фантастической петербургской компании меня не объявляли гением. Даже когда объявляли таковыми Горецкого и Харитоненко.
(Горецкий — автор романа, представляющего собой девять листов засвеченной фотобумаги. Главное же действующее лицо наиболее зрелого романа Харитоненко — презерватив.)»
Показательно, что написано это в конце 70-х. То есть, запрос на такую культуру формировался достаточно долго. И к 90-м окончательно созрел, тут Гельман пришелся как нельзя кстати. Демократия расцветала, столичные тусовщики тянулись ко всему «модному и элитарному».
На этих «закрытых и элитных» сборищах было принято щуриться и говорить со знанием: о, Джармуш!
Ещё по теме: Санду спасает мир от советских песен
Причем, очевидно, что никто из присутствующих скорее всего фильмы Джармуша в глаза не видел, но точно знает, что им следует восхищаться. О, Поллок! О, авангардисты!
Собственно, на мой взгляд, одна из главных функций совриска – служить маркером избранности для определенной части населения.
«О, Уорхолл, вы не понимаете».
К двухтысячным современное искусство окончательно оформилось в некий набор маркеров. И на этой почве взошли и вызрели, как ананасы в оранжерее, все возможные Петры Павленские (с прибитыми к брусчатке тестикулами), тонко чувствующие хипстеры в очках, «Гоголь-центы» и прочее.
Чем безумнее и дальше от понимания обывателя – тем лучше!
Правда, странно наблюдать за тем, как это зрелище становится центром культурной жизни страны.
Тут главное – не скатиться в другую крайность – запретов и порицаний, как было при СССР. Того монстра, которого создал Гельман и ему подобные, по большому счету породила риторика – «это непонятно простому человеку».
Советская власть отрицала и гнала все, что лежит вне социальной и реалистической плоскости.
Есть целая работа Ольги Седаковой, она называется «Посредственность, как социальная опасность», желающие могут прочесть и не пожалеют.
Автор говорит о том, что «простой человек» (как социальный конструкт) подчинил себе культурные процессы. Короткий отрывок оттуда:
«У меня была старшая подруга Татьяна Александровна Шевченко, замечательная художница, дочь Александра Шевченко, которого называли «русским Сезанном». Однажды – ей было уже за 70 – состоялась одна из первых ее выставок, на окраине Москвы. Татьяна Александровна была человеком ангельской души. Она писала нежнейшие портреты, нежнейшие натюрморты, составленные исключительно из красивых вещей: из цветов, из ракушек – из того, на что нельзя смотреть иначе, как любуясь. Она сама говорила, что ей хочется рисовать человека таким, каким его видят, когда глядят на него любуясь. В результате все у нее получались на портретах немножко лучше, чем это видно невооруженным взглядом – взглядом, не вооруженным очарованием. Это было не приукрашивание, а высматривание в человеке его лучшего. Она написала и два моих портрета, на которых я несравненно лучше, чем, я бы сказала, на самом деле. Так она видела. Одним словом, упрекнуть ее – с точки зрения «современного» искусства – можно было бы разве что в «украшении действительности», в смягчении ее драматизма, в странной безмятежности.
И вот мы открыли альбом для отзывов. Я глазам своим не поверила. Страница за страницей – все то же: «Для кого это все выставлено? Простой человек этого понять не может. Почему все такое мрачное? Почему все в мрачных тонах?» И ведь это были не какие-то агенты, не какие-то инспекторы из ЦК КПСС. Это были обычные люди, которые писали то, что думали».
То есть, современная культура существует между Сциллой и Харибдой.
С одной стороны, художественно спорный совриск с сонмами адептов и критиков, модных галеристов, хипстеров, «элитных» и «тонких» ценителей.
С другой – «простой человек», который исторически норовит подчинить искусство, большую культуру, своему порой крайне ограниченному пониманию.
Ещё по теме: Западные общества и СВО
Для него Тарковский – «что-то унылое, не для простого народа», Толстой – «многословный и необязательный».
Сейчас верх берет «простой человек». Вероятнее всего потому, что страна «переела» совриска.
Но очень хочется, чтобы в искусстве остался не только условный Прилепин, крайне патриотичный и каждому доступный, но художественно не более ценный, чем девять листов засвеченной фотобумаги из романа Городецкого.
В конце концов, почти ни один классик не был понят при жизни, это классику по большому счету и отличает – она пишется для потомков, а не для современников.
Но хотя бы откровенных жуликов из культуры выгнали. И то – неплохо.
ПОДПИСАТЬСЯ НА КАНАЛ, ЧТОБЫ ПЕРВЫМ УЗНАВАТЬ О НОВЫХ ПУБЛИКАЦИЯХ, МОЖНО ЗДЕСЬ.