Борис Спасский — про Бобби Фишера.
В 2016 году десятый чемпион мира по шахматам Борис Спасский дал большое интервью «СЭ» в рамках рубрики «Разговор по пятницам». И вот что он рассказал про знаменитый матч за звание лучшего шахматиста планеты против американского гроссмейстера Бобби Фишера.
— Вы говорили, что летали на премьеру фильма «Жертвуя пешкой».
— Не летал. Добирался в Берлин поездом. Так лучше по здоровью. А фильм оказался слабенький.
— Что не понравилось?
— Моя память все хранит, я еще жив. А там — игра, актерство. Какой-то заменитель!
— Удивительно вы формулируете.
— Настолько все искусственное...
— Актер, который вас играет — хоть в чем-то попал?
— Я ничего не заметил!
— А с Фишером?
— Тоже мимо. Этот глазами вращает, но Фишер-то — другой! Рост, мимика, поведение... В фильме нет интриги, упущено главное — как я согласился продолжать матч. Мог ведь все прекратить, уехать победителем!
— Вы были правы, оставшись?
— Сейчас задним числом размышляю — напрасно так поступил. Нужно было Фишеру дать возможность добиться своего. Он начал сдавать матч! Представьте, что мы — боксеры. Если один говорит «все, сдаюсь» — принимай сдачу! А я отказался.
— Он понимал, что сдает?
— Еще бы! На вторую партию не явился. Судья включил часы — и зафиксировал поражение Фишера. До этого матча он ни единой партии у меня не выиграл.
— Вы на третью вышли — и первое поражение.
— Да. Фишер получил огромную уверенность. Понял, что может бороться.
— Советские чиновники не настаивали на вашем отъезде?
— Да приказывали! Председатель Спорткомитета Сергей Павлов полчаса разговаривал со мной по телефону. Расписал, что делать: «Пишешь протест на это, на то, улетаешь...» Но я уперся — буду играть! Дурак, конечно. Все-таки матч выходил за пределы индивидуальных интересов.
— Судя по всему, вы были уверены, что обыграете Фишера?
— Мне было его жалко. Видел — парень сходит с ума! А относился я к Бобби хорошо. Это Корчному, чтоб нормально играть, надо соперника ненавидеть. Я абсолютно не такой. Напротив меня сидел сбрендивший ребенок. Какая уж тут ненависть?
Но во мне должен был проснуться спортсмен, для которого победа важнее всего. Я фокусов не придумывал. В отличие от Фишера — который сыпал заявлениями по любому поводу. То предъявлял претензии исландцам как организаторам, то президенту ФИДЕ Максу Эйве, то советской стороне. Птички перестали петь в рейкьявикском заливе — кто виноват? Спасский! Потом для меня открылось — весь этот прессинг был продуманным.
— Неужели?
— За Фишером стоял идеолог по фамилии Ломбарди. Его идея — держать меня в постоянном психологическом напряжении. Хотя уже во время матча я чувствовал — кто-то на Бобби крепко давит. Тогда грешил на Крамера, этот сумасшедший вился вокруг Фишера, будоражил...
— Вы о полковнике, который возглавлял федерацию шахмат США?
— Нет, полковник — Эдмондсон. А Крамер — бизнесмен. Невероятно крикливый!
Я упустил еще один момент — перед третьей партией приключился скандал между главным судьей Лотаром Шмидтом и Фишером. Бобби заорал: «Хей, заткнись!» Ну что за разговор?!
— Вы здесь при чем?
— Мне надо было просто встать: «Бобби, на сегодня хватит. Сыграем в следующий раз!» До этого со мной встретился Эйве: «Борис, вы можете уехать с матча в любую секунду, я пойму это решение. Бобби ведет себя ужасно. Никогда еще претендент такого себе не позволял...» Чтоб президент ФИДЕ говорил настолько откровенно — удивительный случай!
— Он-то к Фишеру относился скверно.
— В 1975-м Эйве ему отомстил — отобрал звание чемпиона мира и отдал без матча Карпову. Но это уже другая история.
— С Ломбарди после встречались?
— Года три назад в Дрездене на турнире для гроссмейстеров старше 75 лет. Ломбарди туда приезжал. Мне передали его слова о матче с Фишером: «Мы хотели любой ценой выбить Спасского из колеи. Он не должен был понимать, что происходит...» При этом больше всего боялись, что не выдержу и хлопну дверью.
— Балансировали по грани.
— Думаю, они знали, что творится в моей бригаде.
— Откуда?
— Я взял помощником Иво Нея из Эстонии. Он оказался американским шпионом. Сговорился с Робертом Бирном, который вел шахматный отдел в «Нью-Йорк Таймс», что станет соавтором книги о матче. Ней был в курсе всех наших замыслов — а американцы ждали от него информацию. Если б я решился на отъезд, бригаде Фишера об этом сообщили бы сразу.
— Как же КГБ допустил такого человека к вам?!
— Да какой КГБ... Знаю только о том, что Комитет послал там своего человека проверять стулья. Ночью.
— Зачем?
— Появилась информация, что в один из них помещен странный компонент. Вставка! В итоге исландская полиция нашла в стуле деревянный наполнитель. Ни на что, конечно, не влиял. Полицейский, который обнаружил, оставил себе эту дулю на память.
— Фишер когда-нибудь возвращался к событиям в Рейкьявике? Извинялся за свои выкрутасы?
— Нет, об этом не говорили. Зато пообещал, что сыграем второй матч — и сдержал слово. Сначала Бобби нацеливался на Испанию. В моем архиве сохранился факс, что главным организатором выступит Луис Рентеро, основатель турнира в Линаресе. Потом банкир Ездимир Василевич предложил условия поинтереснее. В 1992-м отправились на остров Свети-Стефан. Где наверху стояли югославские пушки, внизу — американский флот. По ночам, говорят, высаживались водолазы. Но на военный антураж старались не обращать внимания.
— Почему Фишер к вам относился тепло?
— Я его понимал. Сочувствовал. Хотя всех советских гроссмейстеров он называл агентами КГБ. Ненавидел коммунистов, евреев...
— При этом сам еврей.
— По материнской линии. Но считал себя немцем. Как-то спросил: «Бобби, я же русский — почему со мной дружишь?»
— А он?
— Промолчал. Фишер соткан из парадоксов. Одиночка, кинул вызов мировому порядку. 11 сентября погибли невинные люди, но поддержал террористов, направил огонь на себя. Для исландцев он все равно был героем. Америку они не испугались. Пригрозили, мол, если арестуете Фишера, гражданина нашей страны, всей Исландией пойдем за ним в тюрьму. Человек трагической судьбы. Я это понял, когда впервые увидел Фишера.
— Где?
— В Москве. Ему было пятнадцать. Долговязый мальчик, приехал с сестрой Джейн. В клубе на Гоголевском играл в блиц с Петросяном, Бронштейном, Васюковым, Лутиковым. Я же сел с ним за доску года через два на турнире в Мар-дель-Плата.
— Последний разговор с Фишером?
— Обсуждали, какой ход сильнее: е2-е4 или d2-d4? Сошлись на втором варианте, поскольку пешка защищена ферзем. Бобби звонил сам. Я никогда по телефону его не дергал. Знал, опять начнет рассказывать про свои, «фишеровские», шахматы. Я не одобрял эту затею. Там слишком много вариантов. А он уперся.
— Фишер до сих пор вам снится?
— Да-да, бывает. Его сгубили проблемы с почками. Нужно было сделать две нехитрые операции, но Фишер отказался. Не доверял врачам, боялся, что на столе его зарежут. Он и меня отговаривал.
— Это когда?
— В 1977-м в Рейкьявике. Я играл четвертьфинал претендентов с Властимилом Гортом. В конце матча скрутило так, что около гостиницы потерял сознание. В госпитале выяснилось — аппендицит. Фишер навел справки, позвонил. Шептал в трубку: «Ни в коем случае не соглашайся оперироваться!» — «Бобби, я ничего не боюсь. Нет оснований кого-то подозревать. Клиника солидная, врач говорит по-русски...»
— Были на похоронах Фишера?
— Не смог вырваться — возражала моя французская жена. Позже, заехав в Рейкьявик, положил цветы на могилу. Фишер заранее расписал — где должны похоронить, какая будет музыка звучать, кто может проводить в последний путь. Из шахматистов в его списке были трое — Андре Лилиенталь, Лайош Портиш да я.
— Что за место?
— Неподалеку тропинка, где мемориальная досочка: «Здесь собирался Альтинг — первый парламент Исландии». Между прочим, старейший в мире — создан в 930 году. Раньше, чем приняли христианство на Руси. А из музыки выбрал Green Green Grass of Home Тома Джонса. Я напевал ее, когда прогуливались по Будапешту. Фишер подхватил. Не ожидал, что он знает слова многих эстрадных песен.
— Ваш гонорар за матч в Рейкьявике — 93 тысячи долларов. Потратили за четыре года. На что?
— В 70-е это было целое состояние, но с деньгами всегда расставался легко. Из крупных покупок на ум приходит разве что «Волга» М-21. Надежный автомобиль, советский танк. Лет пять отъездил.
Читайте также: «Пришлось убегать из Франции. Лишь бы живым!» Семейная драма советского чемпиона мира
