…Он не знал, что делать. Он не знал как сообщить жене очередное жуткое известие. Умерла Цезарина. Она отравилась по дороге домой купленным на станции пирожком и, впав в кому, не дотянула даже до ближайшей станции.
…Впрочем, не один Павел Андреевич прибывал сейчас в почти шоковом состоянии. Трагическая, совершенно нелепая кончина обожаемой всеми сестры вогнала в ступор даже волевую, всегда выдержанную Любовь Ниловну. Растерявшись, она не знала, как подступиться к этому новому, безумно горькому и печальному факту. Посоветоваться было не с кем. Аркадий Зиноныч заболел от горя, слег, едва подавал признаки жизни. Александра Ниловна, занятая заботой о муже и еще похоже не осознававшая до конца весь ужас случившегося, только рыдала, заслонялась ладошками, отметала любые попытки посоветоваться с ней относительно дополнительных исследований и экспертиз. Да, правду сказать, особой надобности в них и не было. Диагноз был ясен, как белый день. Анализ недоеденного пирожка и содержимого желудка Цезарины не оставляли никаких сомнений и поводов для двусмысленных кривотолков - она стала жертвой собственной доброты и безалаберности.
…Цезарина была младшей и самой любимой сестрой в их большой и дружной фамилии. И дело здесь было вовсе не в жалости к ее не сложившейся романтически-несчастной судьбе, а в том особом невероятно трогательном обаянии, доброте и совестливости, которые всем и всегда понятны и притягательны. Если бы людей еще при жизни можно было канонизировать и причислять к лику святых, Цезарина Ниловна, без сомнения, была бы удостоена такой чести одной из первых.
...Личная ее жизнь до обидного не задалась. Она была одинока, хотя и любила: Аркадий Зиноныч был ее первой и единственной любовью, которую она пронесла через всю жизнь, не разу не изменив, не усомнившись в ней. Эта тайна, хранимая, как ей казалось, очень надежно, давно уже не была тайной для семьи. Но уважая ее чувства и право самой распоряжаться собственной судьбой, домашние не лезли к ней с советами, расспросами и совершенной дурацкой в такой ситуации «помощью». Аркадий Зиноныч поначалу смущался, переживал, потом привык и даже ревновал, не без основания считая ее второй после жены своей половинкой.
Смыслом жизни Цезарины кроме Аркадия Зиноныча была деятельная любовь к несчастным животным, а, главное, людям, которые иногда находились в гораздо более бедственном положении, нежели бродячие собаки и коты. Имея далеко не пролетарское происхождение, относясь к той известной, нескромно именуемой «сливками общества» прослойке, она, однако, не гнушалась больных и грязных тел опустившихся людей, возилась с ними, лечила, не боясь заразы и «позора». Без сомнения, ее не малое, доставшееся от близкой и дальней родни состояние, уже давно было бы роздано ради бездомных и обиженных, если бы не бдительность далеко не так отчаянно добродетельной родни. Сестры, справедливо полагая, что ее громадное имущество хотя и было в свое время «переписано» на нее одну, принадлежало всем, тем не менее не стали скупердяйничать, разрешили Цезарине Ниловне сдавать недвижимость в наем, распоряжаться полученными деньгами по собственному усмотрению. Обрадованная такой уступкой Цезарина немедленно организовала вполне приличный приют для бомжей и несколько передвижных для них же столовых. К несчастью, «потерянных» для общества людей с каждым годом становилось все больше и, уже не справляясь с добровольно взятыми на себя обязательствами, испытывая острую нужду в деньгах, она пошла по миру с протянутой рукой, выпрашивая для своих голодных и больных подопечных хлеба и средств. И странное дело, ей не отказывали. Простая озвученная ею истина, что чужой беды не бывает, что от несчастья зарекаться нельзя, и что сегодня бедствуют одни, а завтра, возможно, придет очередь остальных, находили живой отклик в сердцах «крутых» и «сильных» мира сего. Давая ей деньги, они, наверное, впервые задумывались над тем, что в мире есть еще и какая-то другая, очень голодная и безрадостная жизнь...
Цезарина тратила на себя мало и если до сих пор не сняла и не отдала последнего платья, то только потому, что боялась сестер: родня грозилась «прикрыть лавочку», если ее жертвенность перейдет известные рамки приличия.
…Злосчастные пирожки были куплены ею на одном из полустанков не потому, что кто-то из родни был голоден: продуктами, оставшимися после свадьбы, были забиты все сумки, авоськи и коробки, которые заботливая Цезарина везла своим «друзьям». Купить, как потом оказалось уже прокисшую испортившуюся стряпню, ее опять же заставила жалость.
…Женщина с ребятишками стояла в толпе торгующих и, прижав к ногам прикрытую аккуратной чистой тряпочкой корзину, с отчаянной безнадежностью пыталась всучить проезжающим свои скрюченные уже остывшие пирожки. Сегодня был явно не ее день... Отворачиваясь от уже утративших товарный вид беляшей и картофельников, пассажиры равнодушно проходили мимо, никак не реагируя на ее расстроенное, умоляющее лицо. Девочка, желая помочь матери, взяла пирожок и, поискав в толпе доброе лицо, совершенно правильно выбрала Цезарину. Отказать было невозможно. Цезарина Ниловна купила нн один, а целых десять, - как бы на всю семью, - пирожков. Громко расхваливая, правду сказать, уже невкусное лакомство, она откусила полпирожка, пошла к поезду, оставляя после себя тут же образовавшуюся очередь...
К «деликатесам» из родни не прикоснулся никто. Любовь Ниловна, глядя как сестра без особого аппетита жует «резиновое» тесто, брезгливо поморщилась.
- Цезарина, можешь не есть, - нас уже никто не видит... Оставь эту гадость для своих котов. Я не понимаю, право, как можно быть такой легкомысленной?.. Ведь ты же врач!
Аркадий Зиноныч, который по жизни питался только свежими домашними протертыми женой супчиками и специально для него приготовленными диетическими кушаньями, с каменным лицом смотрел на совершавшую «гражданский подвиг» свою вторую половину.
- Цезарина, оставь, пожалуйста... Любаша права - только закаленный на помойке желудок может выдержать то, что ты держишь сейчас в руках...
- Зачем вы так? Женщина старалась... Пирожки свежие, вкусные...
- По тебе это заметно...
Цезарина Ниловна с трудом доела картофельник, потянулась за другим. Она откусила только его верхушку, потом устало опустила руку
- Просто не хочется... Я сыта.
Любовь Ниловна потянулась к пирожку, принюхалась.
- Я так и знала! Да он же уже кислый! Выброси немедленно. А еще освободи желудок и прими таблетку.
Цезарина отобрала назад пирожок, аккуратно завернула в бумажку, спрятала к остальным: «Собачка съест...»
Она задумчиво уставилась в окно, помолчала, обратилась к сестре
- А таблеточку я, пожалуй, приму...
Таблетка не помогла.
Через полчаса ужасная рвота, выворачивая наизнанку, катала ее по купе.
Зрелище было страшным. Аркадий Зиноныч, совершенно от природы не мужественный, выскочил в коридор, метался, рыдал, рвал на себе волосы, не зная, как и чем помочь. Цезарину «откачивали» еще несколько врачей, случайно ехавших вместе с ними в вагоне. Но ни они, ни их грамотная помощь уже ничем не могли помочь: еще через час Цезарина впала в кому и, не доехав до ближайшей станции всего несколько минут, умерла.
…Вагон отцепили, изолировали, стали проводить необходимый комплекс противоэпидемических мероприятий. Семья задержалась в незнакомом городе на две недели, дожидаясь результатов вскрытия.
...Выводы экспертов оказались ошеломляюще безжалостными. Во-первых, ни один из отведавших злосчастное кушанье пассажиров не заболел и даже не был инфицирован; а, во-вторых, из более чем двух десятков пирожков, собранных по вагонам для анализа, только в двух, тех самых, что успела съесть и надкусить Цезарина, были обнаружены следы погубившей ее инфекции...
* * *
…Анну, вернувшуюся с мужем из путешествия через несколько дней после похорон, никто и не думал упрекать в ужасном совпадении (с момента ее появления в семье фамилия понесла уже вторую невосполнимую утрату). Больше того, если у кого-то, кроме Полины Ниловны, разумеется, и появилась подобная мыслишка: дескать, что-то здесь все-таки не так, она очень скоро уступила место другой - хорошей и уважительной. Анна была выше всяких похвал: огромные деньги, полученные Андрюшенькой после продажи наследственного имущества Зинаиды Ниловны по ее приказу были отданы родне. Большую часть получили Аркадий Зиноныч с женой. Растроганный, он возбужденно ходил по комнате, закатывал глаза, вздыхал, иногда останавливался перед скромно опустившей ресницы Аннушкой, смущенно покашливал.
- Это, в некотором роде, даже весьма неожиданно... Я даже не знаю, что сказать... Право, это так благородно... Но все-таки, имеем ли мы право воспользоваться и принимать такие подарки?.. Это все-таки завещано вам. Вы молоды, а у молодых большие, чем у нас, стариков, потребности... и такие ценности... я не нахожу слов...
- Не нужно слов. Мы ведь не чужие. Это все так понятно. Мы с Андрюшей решили, что будет правильно поступить именно так. А что касается наших потребностей… Так они как и у всех честных людей не велики. И все, что необходимо человеку для счастья, наша семья сумеет и заработать. Истинные ценности никогда не измерялись деньгами. Ведь так?
Анна обвела присутствующих теплым бархатным взглядом, сделала жест, как будто хотела обнять их всех.
- Счастье — это когда можешь сделать хоть чуточку счастливее кого-то еще...
Любовь Ниловна так же уступила свою долю Аркадию Зинонычу, и тот очень скоро приобрел для коллекции несколько весьма стоящих вещиц.
...Анна с интересом рассматривала новые ценности. Аркадий Зиноныч, волнуясь и как будто еще не веря в такое приобретение, демонстрировал свои сокровища, с благоговейным трепетом пересказывал историю их создания и жизни. Анна слушала внимательно, заинтересовано, радуясь не меньше, чем дядя. Аркадий Зиноныч, с точки зрения Аннушки, «вложил» деньги исключительно удачно: он не стал «распыляться» на приобретение вычурного антиквариата и малоизвестных картин, а «прикупил» действительно ценности, то есть драгоценности. Это имело свои преимущества: бриллианты, занимая малый объем, но имея громадную стоимость, со временем только росли в цене и, не подвергаясь порче даже при длительном и не очень деликатном хранении, были беспроблемно транспортабельны и во всем мире конвертируемы...
Анна еще раз похвалила себя за то, что так удачно пристроила на время «свои» деньги. Теперь они были не только надежно защищены от инфляции и дефолтов, но, дожидаясь хозяйку, обрастали огромными процентами.
…Она не стала ничего додумывать, и когда пришло время пристраивать наследство, доставшееся от Цезарины Ниловны, опять предложила Андрюшеньке подарить дяде и эти деньги...
Коллекция пополнилась новыми экспонатами.
* * *
...Аркадий Зиноныч был преисполнен к Анне самых нежных чувств не только за ее бескорыстное великодушие, но и за особую деликатность в отношении памяти любимой им женщины.
…Подавая Аркадию Зинонычу чек на миллион долларов, Аннушка чуть придержала его за кончик.
- А об этих деньгах разговор особый. Конечно, они от чистого сердца и без всяких условий с нашей стороны. Однако... Я не знаю, право, как вы к этому отнесетесь, но я хотела бы предложить... посоветоваться... Возможно, это стоит обсудить... Цезарина Ниловна ушла от нас так рано... И горечь от такой потери... Это не возможно выразить никакими словами!, это никогда не изгладится, не заживет в душе!.. Но ведь и мы люди. И тоже, к несчастью, смертны. Уйдем мы, уйдет память о нас и о тех, кто был дорог, любим, и кого, по-большому счету, забывать нельзя. Цезарина Ниловна была особым человеком. Она всю жизнь жила для других, ничего не требуя взамен. Это ли не подвиг?! Светлая, чистая душа... И, думается, память о таких людях не должна исчезнуть. В вашей коллекции, уважаемый Аркадий Зиноныч, много бриллиантов и почти все из них носят человеческие имена, имеют собственную историю. Отчего бы и нам не создать маленькое чудо, назвав его именем женщины, которую мы все так любили? Мастерство наших ювелиров вполне достойно того, чтобы доверить им подобный проект...
Идея Анны была принята с огромной благодарностью и воодушевлением. Вся семья проявила горячее участие в увековечивании памяти Цезарины. Из сотни эскизов и образцов камней были отобраны лучшие и после бурных обсуждений и необходимых правок сданы в работу самым известным ювелирам.
…«Колье Цезарины», состоявшее, собственно, не только из самого колье, но и подвесок, и броши, можно было без всяких натяжек отнести к шедеврам современного ювелирного искусства. Даже искушенный в таких вещах Аркадий Зиноныч не без внутренней дрожи принял изделие и, потрясенный его красотой, а, главное, верно угаданной и переданной мастером основной идеей, не смог сдержать рыданий. Изящество, изысканно-утонченное великолепие созданной вещи каким-то непостижимым образом вдруг обнаружило потрясающее сходство с настроением внешности и внутренним миром умершей Цезарины. Казалось, даже яркий стремительный блеск всегда чопорных и холодных бриллиантов был здесь особенным: завораживающе мягким, теплым и каким-то невыразимо щемящим…
…Они передавали из рук в руки эту почти живую одухотворенную красоту, молчали и, ощущая невероятно приятное чувство как будто вдруг сошедшей на них благодати, плакали чистыми, светлыми, как сами алмазы, слезами.
Любовь Ниловна подошла к Анне, обняла ее за плечи и, не сказав ни слова, поцеловала, спрятала в её ладонях мокрое от слез и благодарности лицо. Аркадий Зиноныч хотел сказать речь, но задохнулся от переполнявших его чувств, поклонился Аннушке, тихо прошептал.
- Я благодарен. Чрезвычайно...
(продолжение следует...)