Описывая отношения матери и ребёнка с разных сторон мы так или иначе вышли на горизонты желания Другого как желания матери, вокруг которого ребёнок вынужден крутиться в попытках завоевать в нём место, до него никому не доступное.
И прежде чем продолжить давайте пройдёмся по уже обозначенным моментам, чтобы показать как в свете уже сказанного они меняют свой облик.
В жизни ребёнка нет такого момента, когда бы он был полностью един с матерью - и это вовсе не горе и не проблема, которая рушит жизни своей безвыходностью. На совсем ранних этапах ребёнок имеет дело лишь с частичными объектами, вроде груди или соски, которые воспринимаются им как его собственные органы, части своего тела. Матери здесь нет не только как реального человека, но и как единого тела - ребёнок не понимает, что грудь принадлежит не ему, но замечает, что ведёт этот объект удовлетворения себя очень странно и своенравно.
Для матери же реальность ребёнка также оказывается под вопросом, поскольку он всегда прикрыт от неё инстанцией, регламентирующей уместность или неуместность выполнения её материнских обязанностей - и Лакан называет её Имя Отца. Именно эта инстанция обладает законодательной и запретительной функцией, в опоре на которую мать смотрит на себя со стороны и оценивает успешность своих стараний на сцене материнства, т.е. она буквально обращена в своём желании к Имени Отца, а не к ребёнку.
Поэтому единение с ребёнком обладает такой чрезвычайной важностью именно для матерей - давление Закона вынуждает настаивать, что этот "здоровый симбиоз" непременно есть, т.е. перед нами желание в полном виде, не сообразующееся ни с какими "естественными" причинами. Единение существует только на уровне Воображаемого матери, но при этом не имеет места в психической реальности ребёнка.
Ребёнок ничего об этом симбиозе не знает - его запросы на удовлетворение артикулированы в пустоту, и только Имя Отца понуждает мать считаться с ними, причём не столь важно, удовлетворяет она их или отклоняет - в любом случае, это ответ. Заметьте, что когда мать отклоняет позывы ребёнка, то их неуместность - "так нельзя", "сейчас не получится", и т.д., - она объясняет некой объективной невозможностью, придумывая почему бы в этот раз было нельзя. Однако теперь мы можем сказать, что обращается она в этот момент к Имени Отца, которая (инстанция) регламентирует не реальность вовсе, а желание матери. Т.е. в ситуации всегда присутствует третья фигура, которая полностью простраивает правила происходящего, однако остаётся невидимой и неучитываемой, если мы заходим к ней без инструментов анализа.
Всё это возвращает нас к разговору о роли Отца как отсутствующей фигуры, которая именно по причине своего отсутствия и имеет решающее значение. И заметьте, когда ребёнок кричит - а мы уже сказали, что кричит он в пустоту, - то ведь нет ни одной причины настаивать на том, что зовёт он именно мать. Напротив, если и есть сила, которая способна ответить на его зов, то это будет инстанция Закона, инстанция Имени Отца, которая и понуждает мать отвечать на запросы ребёнка, т.е. наделяет их силой требования. Поэтому ребёнок с самого раннего возраста обращен тоже не к матери, и это логично постольку, поскольку, как мы уже выяснили, никакой матери он в этом возрасте не знает.
И это также указывает на то, что именно Отец, а не мать, является
первичным объектом любви ребёнка - вопреки всему тому, что мы слышим от педагогики и психологии, вопреки всем воспеваниям материнской роли в жизни ребёнка. Именно отцовская инстанция оказывается тем, что ребёнок своим криком пытается призвать, обратив её внимание на своё несправедливое положение, которое требует вмешательства - т.е. требует привести к нему мать. В упованиях на роль матери и полном молчании относительно фигуры отца следует усмотреть попытки с отсутствующей отцовской фигурой таким образом свести счёты - т.е. перед нами желание субъекта истеризованного, чьим языком говорит современная психология и педагогика.
Другими словами, попытка предать Отца забвению в такой манере, что о нём "молчат", на первый взгляд отсылает к известному выражению "о мёртвых либо хорошо, либо никак", однако на самом деле высвечивает ресентиментные нотки, т.е. неспособность истерички усвоить отцовское и попытку восстания против него в этой связи, что делает его ещё более сильным и значащим.
Когда же ребёнок догадывается о том, что мать в отношениях с ним руководствуется не искренними чувствами, не их договорённостями, не писаными правилами, а чем-то ещё, что и понуждает её обращаться с ребёнком не всегда умело, то перелюбливая, то недолюбливая, то отказывая в удовлетворении, то устраивая невероятный праздник жизни на ровном месте, которого ребёнок просто не заслуживает, и он это понимает, - т.е. догадывается, что есть такая штука, как желание матери, - то вместе с тем понимает, что мать обращается с ним как с объектом, таким же важным и ценным, как и все остальные объекты на сцене материнского желания, обращение с которыми регламентировано Именем Отца. Никакой перспективы единения эта догадка не несёт, но ставит ребёнка перед вопросом: а что желание матери означает?
Ребёнок не понимает почему мать буквально "не видит" его, т.к. их отношения опосредованы, прослоены чем-то таким, что понуждает её обращаться с ним не так, как он требует. И хотя она часто убеждает его, что всё это посвящено ему и только ему, ребёнок понимает тем самым знанием, что акт и содержание различны, т.е. что даже эта натужная искренность обращена не к нему, ведь не ему она доказывает, что хорошо слышит его и правильно всё делает. Другими словами, мать действует бессознательно.
Важно здесь то, что, как мы уже говорили в прошлый раз, ребёнок вынужден крутиться около желания матери, поскольку оно опосредует его отношения с объектом удовлетворения. Хотя мать является вторым объектом любви, т.е. отношения с ней уже несут на себе печаль разрыва с Отцом, который вечно отсутствует и вместо себя посылает мать, тем не менее, наступает период, когда ключевую роль начинает играть материнское желание - а ведь это не то же самое, что мать, т.к. в её желании присутствует Другой.
Ситуация эта обладает двойственностью, поскольку мы понимаем, что желание матери, как любое желание - это чистой воды иллюзия, т.е. что-то такое, чего мать сама не понимает и о чём она точно не может дать отчёт ни себе, ни остальным, но что понуждает её действовать в определённой манере. И тем не менее, эта иллюзия обладает чертами самой суровой и требовательной реальности, т.к. именно в её отношении ребёнок вынужден себя расположить. Именно иллюзия желания матери, в которую ребёнок погружен как объект, оказывается той самой реальностью, в которую ему необходимо выйти, чтобы покинуть границы принципа удовольствия, где он вынужден терпеть произвол её желания, несмотря на галлюцинаторное удовлетворение.
Отсюда видно, что ребёнок ищет вовсе не еду, не кислород и не капитал для будущего успеха в социуме - все эти вещи, которые принято проводить по разряду реальности, когда нам говорят о "естественных потребностях", как раз-таки никакой реальной значимостью, т.е. тем, что заставляло бы ребёнка иметь с собой дело, не обладают. Его крик с самого начала обращён к Закону, т.е. к чему-то не-реальному, однако понуждающему мать отвечать, а значит, гораздо более реальному, чем все "ресурсы" вместе взятые. Т.е. желание Другого, как вещь иллюзорная, неуловимая, в которой даже мать не может дать себе отчёт, предъявляет себя ребёнку именно как настоятельная реальность.
И двойственность только усиливается, когда ребёнок понимает, что таким, какой он есть, места в желании матери занять не удастся - поскольку в этом статусе ему доступно только положение объекта.
А вот чтобы заставить мать воспринимать его не как объект, а как такую
реальность, с которой ей самой пришлось бы считаться, т.е. предстать в другой роли, ему нужно обрести некое новое качество, новый статус, некое достоинство, которым он, как реальный человек, для матери не обладает.
А что, как мы видели, обладает для матери реальностью настолько непосредственной, что она вынуждена с ней считаться? Инстанция Имени Отца, которая требует от неё исполнять свои обязанности. И ребёнку предстоит в очередной раз обратиться к Имени Отца, чтобы "стать её представителем" и через Закон заслониться от желания матери, представ перед ней в качестве того, кто обладает отцовским достоинством - иначе говоря, фаллосом.
Так ребёнок любого пола входит в свой Эдип, предлагая себя матери в качестве обладателя фаллоса, т.е. мужчины.
Рекомендую подписаться на группу в Telegram https://t.me/kaplyapsiho — там я выкладываю контент чаще и больше.