Как же удобно в фантастическом мире устроена система передвижения во времени и пространстве. Концентрируешься на цели - и трансгрессируешь. Или касаешься портала - какого-нибудь там старого башмака или жестянки из-под колы - и уже на месте. А нам, маглам, что делать? Иногда очень надо.
Вот смотрите: это Софья в 1904 году. Фото сделано, вероятно, незадолго до её переезда с мужем в Смоленскую губернию. А до замужества она жила в Динабурге, переименованном в 1893 году в Двинск. Сегодня это латвийский город Даугавпилс.
При Софье Двинск был уездным городом Витебской губернии. Её молодость совпала с его расцветом. Железная дорога превратила Двинск в промышленный центр. Развернулась торговля зерном, льном и лесом, появился водопровод, открылись кожевенные и пивоваренные заводы, спичечные, дубильные и пуговичные фабрики, телефонная станция. Деревянные постройки стали меняться на каменные, выросли сады и парки, улицы стали мостить булыжником и освещать керосиновыми лампами, а с начала 20 века - так и вовсе электричеством. Залюбуешься.
Но мы сомневались, что Двинск и впрямь походил на рекламный буклет, и нашли способ попасть в город Софьиной юности. Для этого пришлось коснуться не ботинка и не банки, а местной газеты. Мы вообще к газетам испытываем нежность. Особенно к старым. Они вызывают у нас ностальгию по часам, проведённым в студенчестве в газетном зале Ленинки. Но сейчас речь об одной единственной.
“Двинский листок” начал выходить в 1900 году. Он, собственно, и просуществовал-то всего три года. Там публиковались новости, хроника, объявления, расписания поездов и пароходов - всё, из чего складывается пёстрый и реалистичный портрет города, а не открытка для туристов. Двинские репортёры, язвительные и даже ехидные, подмечали любую мелочь.
Злее всего они ругали антисанитарию. На улицах поднимались столбы пыли, а в канавах плавали в жидкой вонючей грязи щепки и мусор. Деньги на очистку выделялись, но грязь не исчезала:
“В одном месте лежит железное ведро, как будто бы кто-то брался за чистку, но, видя, что это непосильный труд, оставил на месте и ведро - все же поймут, что прилагались заботы”.
Тротуары на улицах были низкими, и даже при небольшом дожде вода с мостовой заливала подвалы, где находились магазинные склады:
“нам пришлось на днях видеть залитую молочную лавочку в подвале дома М. Витенберга. Нельзя думать, чтобы торговец выбросил сыр и масло на улицу; вернее всего, что, обсушив и обтерев их насколько возможно, лавочник пустил их в продажу”.
Санитарный комитет закрывал еврейские общественные бани, которые требовали капитального ремонта, но хозяева тайком продолжали ими пользоваться. Бани вспыхивали, ветер разносил огонь дальше. В еврейском квартале, скученно застроенном старыми деревянными домами, пожары были страшным бедствием:
“Ветхая труба печи пропустила огонь, что и было причиною пожара. Сгорела крыша и задние стены бани мещанина Эльи Мурина, и сильно обгорели два домика мещан Лесиных”.
От грязи и нечистоплотности вспыхивал тиф, и врач с санитарными попечителями штрафовали хозяев за нечищеные “ретирадные” места и мусорные ямы во дворах. А с “наступлением летних жаров” в городе появлялись бешеные собаки.
Впрочем, о какой чистоте можно говорить, если власти даже не нашли презентабельного места для нового здания женской гимназии:
“с одной стороны - пожарные конюшни, с другой - запах базарного навоза. У нас любят соединять хорошее с полезным. Гимназистки, параллельно с прохождением образования, сумеют сделать хозяйские закупки на базаре”.
Газета критиковала не только материальное, но и духовное. Специально открытые “кабинеты для чтения” пустовали. Зато танцы пользовались популярностью:
“В Погулянке первый танцевальный вечер удался во многих отношениях. Так как зала довольно небольшая, то кавалеры то и дело наступали на ноги дамам. От неистового топота в зале стояла такая пыль, что самые привычные танцоры беспрестанно чихали. На следующее утро было найдено множество дамских каблуков и несколько мужских подмёток”.
Любимой мишенью “Листка” был местный актёр и режиссёр Александровский:
“постановкой “Униженных и оскорблённых” он довольно наглядно доказал, что лучше бы он совсем не ставил этой пьесы. Он ухитрился даже пустить воздушный шар. По всей вероятности, г. Александровский хотел этим показать, что аэростат сначала надувают, а потом пускают, а с публикой поступают наоборот”.
Курьёзов “Листок” тоже не пропускал:
“В Двинске появился автомобиль господина Н. Автомобиль этот, с аккумуляторным двигателем, заряжающимся на 2000 вёрст, имеет вид изящного четырёхместного ландо и при своём появлении на улицах обращает на себя всеобщее внимание: что бы это могло быть, - ни огня, ни дыма, а экипаж катится? Он хорошо идёт по шоссейным и мягким дорогам, наши же мостовые для него неудобны”.
Надо признать, что газета умела ценить хорошее. Например:
“в декабре 1900 года в честь радостного события исцеления нашего обожаемого монарха потомственный гражданин Ш.Я.Закс отпустил 120 бесплатных обедов для бедных всех вероисповеданий и пожертвовал крупную сумму на благотворительность”.
С гражданином Заксом связана ещё одна маленькая заметка, на этот раз трагичная:
“28 мая на спичечной фабрике Закса упал в чан с горячей водой, где окрашивалась спичечная соломка, рабочий Эльяш Зильберман. Утром 30 мая Зильберман умер”.
Давайте запомним спичечного магната Закса. Он появится в нашей следующей истории.
Мы могли бы ещё долго зачитывать любимые отрывки, но боимся вас утомить. Главное, что мы увидели не парадное, а будничное изображение Двинска 1900 года, где помимо общего нарядного фона есть разные оттенки и детали. Забавно, что некоторые реалии и сегодня выглядят вполне современно.
Позже мы обнаружили ещё один способ оказаться в старом Двинске. Совершенно волшебный и ещё более библиофильский.
Начало наших историй можно прочитать тут.
Подписывайтесь, чтобы не пропустить продолжения.