...Александра Ниловна была средней из пяти сестер и единственной представительницей этого большого, но, увы, уже вымирающего семейства, которая унаследовала от своих славных предков не только фамильную профессию, но и большую коллекцию драгоценностей и живописи. Любящие друг друга сестры не усомнились в справедливости такого поступка родителей, отчего-то считая себя не в праве рассчитывать хоть на маленькую толику принадлежащих теперь только Александре Ниловне общих семейных ценностей. Даже после ее смерти они едва ли захотели бы претендовать на них, уступая все свои права мужу сестры.
Аркадий Зиноныч, шикарный, с классической как у Маркса шевелюрой мужчина, мог считать такое к себе отношение вполне справедливым. Его право на имущество жены, было столь бесспорным и очевидным, что не давало и малейшего повода усомниться в нем. И речь, конечно же, шла не о первоочередном наследственном праве, а о его личном к этому «имуществу» отношении: за долгие годы совместной жизни он не только ничего не растерял из бесценной коллекции, но значительно приумножил и расширил ее. Его тесть и учитель, если бы был жив, без сомнения, мог быть доволен им - Аркадий Зиноныч и по образу мыслей, и по делам своим более чем удачно вписался в их аристократическое и дружное семейство.
...Коллекция семьи, занимая свое достойное место во всех всемирных каталогах, имела общенациональное значение и в перспективе, по завещанию, должна была перейти в собственность государства.
...Правду сказать, такой патриотизм и забота о державных интересах при всей положительной сущности этой семьи были вызваны прежде всего весьма деликатными и печальными для нее обстоятельствами — Аркадий Зиноныч и Александра Ниловна были бездетными. Точнее, когда-то они имели ребенка, но их единственный сын умер в пятилетнем возрасте от белокровия, раз и навсегда отбив у родителей желание иметь детей. Потрясенный тогда такой потерей, Аркадий Зиноныч едва не умер от переживаний и, будучи от природы нежным, чувствительным и немного эгоистичным человеком, опасаясь новой возможной боли, решил, что дети - это слишком хлопотное, отнимающее много душевных сил удовольствие, - не для него. Он деликатно, но твердо дал понять супруге, что появление каких-либо еще младенцев в их семье нежелательно, больше не возвращался к этой теме. Александра Ниловна, еще долго оставаясь под впечатлением от горя, обидевшись на судьбу и не желая предавать память сына, которого для нее никто и никогда заменить не мог, неожиданно легко согласилась с мужем, отказавшись от счастья материнства. Жизнь со всеми ее сиюминутными хлопотами стремительно пролетела, только на своем исходе обнаружив, как они были тогда не правы. Наследника и продолжателя их дела не было и, утешаясь пустой мыслью, что все, что они делали, они делали во благо всего родственного клана, продолжали жить с горьким чувством обманутых разочарованных людей. Они были очень одиноки еще и потому, что их громадные ценности словно магнитом притягивали к себе дурных людей, озабоченных ожиданием их скорой смерти. По этой причине Аркадий Зиноныч рассорился со всеми родственниками, запретил им даже переступать порог своего дома. Завещание имущества государству было последней каплей, переполнившей чашу корыстного нетерпения непорядочной его родни, и она, так и не дождавшись смерти и денег «старых пердунов», проклиная и их самих, и всех их не родившихся детей, наконец, отстала.
...Племянника жены Аркадий Зиноныч даже любил. Андрюшенька в силу своей врожденной непрактичности и воспитания, никогда не пытался даже представить громадной стоимости коллекции, не имел на нее виды. Честно признаваясь, что дело, которому тётка с дядей посвятили всю жизнь, ему не по плечу и не по вкусу, он сам отказался от наследства, предложив передать его "потом" в дар Отечеству. Ухватившись, как за соломинку, за эту благородную идею, и, «вставив» ее в рамку «гражданского подвига и долга», дядя неожиданно обрел оправдание и смысл своей жизни, стал относиться к племяннику с особой нежностью как к сыну. Андрюшенька был в числе очень немногих людей, которыми дядя дорожил, был искренне привязан и рад. Но даже для него он едва ли сделал бы исключение и пригласил на завтрак с девицей, которая не была ему, Андрюше, даже невестой. Аркадий Зиноныч с его любовью к старине, к ее традициям и манерам, хотя и слыл как бы не от мира сего, словно из прошлого века «оригиналом», был все-таки вполне благоразумен, чтобы не демонстрировать напичканного, как госхранилище, ценностями дома первым встречным. Узнав, что Андрюша приехал в Питер на каникулы с некой «весьма интересной особой», он вполне мог пережить это прелюбопытнейшее событие и не повидаться с ним и с его, возможно, не последней подружкой.
Исключение для Анны было сделано благодаря родне. Зинаида Ниловна так расхвалила эту «славную», в высшей степени «достойную девочку», что даже не склонный к сплетням любознательный, но не любопытный Аркадий Зиноныч захотел на нее взглянуть. Успех Аннушки превзошел все ожидания...
…Она сидела за чаем, словно ожившая героиня старинного романа: ее старомодный туалет необыкновенно удачно гармонировал с настроением царившем в этом доме. Выпрямив узкую спинку, Аннушка красиво помешивала ложечкой чай и, едва пригубляя, вела с хозяевами неспешную беседу.
Аркадий Зиноныч, пораженный ее красотой, спросил о родных и был очень удивлен, узнав, что она сирота. Окинув ее одобрительным взглядом, он пошутил
- Вам никогда не приходило в голову, что вы родились несколько не в свою эпоху?
Отлично понимая его мысль, Анна приняла комплимент, рассыпалась тихим мурлыкающим смехом.
- Представьте, часто...
Она сидела недолго и, когда время, в рамках приличия подобных визитов, истекло, легко и просто поднялась уходить. Поблагодарив за гостеприимство, они с Андрюшенькой направились к выходу, как вдруг, словно случайно, зацепившись взглядом за одну из висевших в гостиной миниатюр, Анна остановилась. Она изумленно, словно и не ожидала вовсе увидеть здесь так поразившую ее картину, оглянулась на Аркадия Зиноныча.
- Это действительно Астафьев?!
Александра Ниловна быстро переглянулись с мужем. Астафьев, автор немногих дошедших до современности полотен, был известен лишь очень узкому кругу специалистов, никогда «не выставлялся» и о его творчестве если и упоминалось когда, то только в контексте с очень немногими эпизодами из жизни царствующих особ.
- Вы знакомы с его творчеством?
Анна, словно не расслышав вопроса, несколько секунд задумчиво всматривалась в маленькую потемневшую от времени «тарелочку».
- Нет, нет... Конечно же нет, что вы... Просто однажды, так получилось, мне совершенно случайно попалась на глаза её репродукция и признаться честно, поразила невероятно. Я попыталась разыскать что-либо о творчестве этого художника, но это оказалось невозможным. Только в зарубежных каталогах я еще нашла несколько строк упоминаний о нем, и всё. А жаль...
- Вот как?
Как будто не замечая пристального, изучающего её взгляда Аркадия Зиноныча, Анна с легким ностальгическим трагизмом уставилась на картину, помолчала.
- …Когда человеку есть что сказать миру, он пишет. Только зачастую, - и отчего так, никто не знает, - его мысль непонятна, она не доступна другим. Слишком много условностей, символов... И надобно иметь много душевных сил, специальных знаний, чтобы прочувствовать, проникнуть во внутренний мир автора. Но есть художники совсем другие. Я не знаю как их обозначить - одухотворенные, что ли... Их видение мира, которое они выражают теми же самыми словами, жестами, красками, что и другие, находит отклик мгновенно. Их мысль материальна! Она жива! Она понятна и доступна всем - и царствующим, и не царствующим особам. В их творениях есть... - Анна запнулась, опустила голову, нахмурилась, как будто подыскивала слова. - …В них есть благодать. Да, да именно так - благодать!
Аннушка, словно забывшись, словно именно сейчас разрешила, наконец, очень важную для себя задачу, заторопилась.
- Именно творчество таких авторов заставляет чужие души трудиться. Понимаете?! Именно так, а не наоборот! Они пробуждают от лени, равнодушия, эгоизма; это, как глоток из живоносного источника, который питает потом долгие годы, возможно, всю жизнь. И становится понятно, отчего императрица так приблизила к себе этого простого и неизвестного художника. У нее, у этой царствующей особы, было всё!, но не было того, что смог открыть для нее в своих картинах этот болезненный, не призванный никем гений. Он давал надежду. Таких как он и как Федюнин, - Анна сделала жест в сторону другой, висевшей чуть в стороне, миниатюры, - немного. В нашей современности они почти не встречаются. Искусство натолкнулось на бесплодный пласт, где много породы, но вовсе нет руды...
Александра Ниловна обняла Аннушку за плечи.
- По-моему, Анна, вы слишком несправедливы к остальным. Очень жаль, что вам не удалось побывать на недавней «Художественной ярмарке». Для истинных ценителей искусства это был настоящий праздник.
- Хотя и довольно скучный... - Анна улыбнулась.
- А вам разве удалось ее посетить?! - Александра Ниловна покраснела от удовольствия, уставилась на нее изумленными глазами.
- Возможности нашей провинции, к сожалению, действительно не велики, но пару сотен километров до столицы - это не та жертва, о которой стоит говорить, если речь идет о таком событии. Но, признаться честно, я ожидала большего. Мне затруднительно судить, что это было - всего лишь недобросовестной недоработкой устроителей, или современным мастерам уже и в самом деле нечего сказать миру. Но выставка мне больше напоминала шоу, в котором творчеству была отведена отнюдь не главная и весьма двусмысленная роль.
- Вам действительно ничего там не понравилось? - Аркадий Зиноныч окончательно пришел в хорошее расположение духа, приязненно смотрел на гостью. Она почти дословно передала его собственную мысль, которую он недавно высказал по этому поводу на творческом семинаре.
- Отчего же? Но два или три автора, которые были только что и интересны, не дают оснований для восторга и мнения, что современная живопись не в упадке. Для салонов, под мебель и интерьеры, такое художество, пожалуй, что и пойдет. Но ведь мы говорим именно об искусстве, а вечном движении мысли и обновлении. - Анна обреченно покачала головой. - Современные мастера, похоже, больше озабочены техникой рисования, формами, позабыв о главном. Их произведения мертвы, искусственны, в них нет ни искры Божьей, ни его благословения.
- М-м-м-да... - Аркадий Зиноныч даже причмокнул от удовольствия. - Однако мы должны быть справедливы и снисходительны: невозможно ожидать от всех того, что дается только избранным.
- Это правда. Но сколько претензий! Сколько бесстыдных заявок на свою исключительность и бессмертие. Они, эти бездарности, не просто претендуют на какую-то свою избранность, но угадывая настоящий талант, затаптывают его самым бессовестным образом. Никто не спорит: безусловно, все имеют право на свое, в данном случае выраженное кистью на холсте, личное мнение. Но это же недостойно, не прилично выдавать его, очень субъективное, за единственно верное и правильное! Истина не должна быть собственностью только одного, очень узкого и зачастую крайне непорядочного и не талантливого круга лиц. Должности и звания не есть индульгенция от глупости и бездарности. - Анна оглянулась на Астафьевскую картину. - Эта переживет века. И люди, глядя на нее, никогда не зададутся вопросом ни о членстве ее автора в каких-либо творческих союзах, ни о том, был ли он «заслуженным деятелем»... Его мысль, его боль за мир, за радость бытия в нем, за Бога, который единственный и дает ощущение полноценности и полнокровности жизни, так понятны и доступны. В каждом мазке, в каждом штрихе ощущается любовь и благодарность за нее. А краски... Обратите внимание: ни одной ни единственной темной. Всё светлое, солнечное. Какая красота, какая изящная простота! И сюжет как будто ни при чем. Его не сразу замечаешь. Все в движении. Но какая лёгкость, какая оптимистическая ностальгия! Разве угадаешь за ней трагическую судьбу автора?. Говорят, императрица, когда ей представили художника, не сразу поверила, что такие жизнеутверждающие полотна может писать человек со столь печальной биографией. Она плакала. И много ли картин современных мастеров заставляют так остро переживать и чувствовать? Феодосий Астафьев писал, потому что жил, ощущая скоротечность бытия и бессмертие души. Современники, позабыв о душе, но заботясь о плоти, думают, что будут жить вечно...
Аркадий Зиноныч побагровел от восторга. Растроганный почти до слез, он взял Аннушкину руку, сжал ее в своей огромной пухлой ладони, поцеловал.
- У меня нет слов... - Он помолчал, едва справляясь с волнением. - Вы очень неплохо образованы.
«Неплохо подготовлена...» - Анна, пряча злорадный насмешливый взгляд, скромно потупилась, всеми силами стараясь не выдать своей радости, что ловушка сработала. Бессонные ночи за томами специальной литературы, скучные походы в музеи, библиотеки и выставки, похоже, оправдали поставленную цель и эти, не искушенные в человеческом коварстве и подлости интеллигенты, купились на ее хорошо срежессированный и отрепетированный спектакль. Анна, не позволяя себе расслабиться, вела свою партию дальше.
- Ну что вы! Нет! - Она передернула плечами, смущенно улыбнулась. - Хотя... Знаете, если бы были живы родители, я, скорее всего, выбрала бы не педагогический. Сейчас получить образование, тем более в столице, стоит немалых денег. Бесплатно учиться возможно только «в принципе». Мои интересы носят исключительно любительский характер.
С этой грустной ноты беседа опять перешла на вечную тему искусства и места человека в нем. Анна, как бы невзначай, задала пару интересных вопросов, и Аркадий Зиноныч не устоял, «оседлал» своего любимого конька, прочёл целую лекцию по истории отечественного изобразительного искусства. Аннушка не сводила с него восторженных благодарных глаз, как губка впитывала каждое слово, и только иногда вставляла короткую, в тему, реплику, подталкивала его продолжать.
…Потом они опять пили чай, обедали, неторопливо обсуждая вопрос состояния культуры в стране. Все сошлись во мнении, что этот невиданный на сегодняшний день ее упадок ни к чему хорошему не приведет.
Они расстались очень довольные друг другом.
...Вечером Аркадий Зиноныч долго не ложился. Он ходил из угла в угол своего кабинета, жестикулировал, бросал в темноту отдельные реплики, мурлыча под нос знакомые «оперетки». Александра Ниловна млела от радости за мужа: такие счастливые минуты случались в их жизни теперь не часто и всегда были следствием либо удачного приобретения чего-то стоящего для коллекции, либо, - что случалось гораздо реже, - от встречи с новым замечательным человеком.
…Анна, не навязываясь, не приходила до самого отъезда, одержав этим психологическим ходом еще большую победу и выгоду для себя. Мнение, которое сложилось о ней, было совершенным и, как готовый прекрасный портрет, в котором лишние мазки только испортили бы все дело, не требовало никаких новых доказательств. Выдержав необходимую паузу, она опять очень ненавязчиво, но кстати напомнила о себе, окончательно закрепив свой безусловный успех. Слегка изменив один не главный элемент в одежде (как будто избегая и стыдясь говорить о своих материальных затруднениях, не позволявших ей иметь больше одного платья), Анна отправилась к дядюшке с последним визитом. Вполне разглядев, кто в доме «главная скрипка», и, угадав страсть старика к изяществу, красоте, музыке символов и жестов, Анна купила для него коробку настоящего французского шоколада, доставив тем самым ни с чем не сравнимое удовольствие.
...Их короткий визит затянулся до позднего вечера. Андрюшенька, не искушенный в тонкостях высокого искусства, примостился в углу дивана и, убаюканный покойной мыслью, что Анна рядом, мирно спал. Александра Ниловна заботливо прикрыла племянника тяжелым пледом, вернулась к столу, к разговору. Анна уже без труда, не прилагая усилий, окончательно застолбила свои позиции и, заручившись самыми лестными и выгодными для себе рекомендациями питерской родни жениха, собралась в Москву...
(продолжение следует...)