Когда брательник предложил сходить в морг, Антон согласился сразу. Его давно занимал вопрос, насколько трупы из кинчика реально похожи на настоящие. Да и вообще прикольно.
Встречу назначили на восемь вечера. За окном дождь, сумерки – трупаки в темноте, наверно, совсем страшными выглядят.
– Почему днем нельзя было? – спросил он боязливо.
– Глупый, что ли? – фыркнул брат. – Ты ж мелкий, а в морг детям не положено, чтоб психику не травмировать. Приходится ждать, пока начальство уйдет.
На территорию больницы пробирались через дырку в заборе. В кованую дверь патологоанатомического отделения стучали условным стуком.
Отворил санитар – тощий, череп пергаментной кожей обтянут, зеленая униформа в зловещих пятнах.
– Вот, – представил двоюродный брат, – наш юный гость.
Санитар зловеще усмехнулся:
– Ну пошли.
И сразу хвать за плечо – пальцы холодные, цепкие. Тоша не сомневался: брательник с ними вместе пойдет. Но тот сразу за дверь, одного бросил!
Страшный дядька деловито спросил:
– Тебе показать, как храним, или сразу на вскрытие?
Решимость Антошкина улетучивалась все стремительнее.
Но храбро сказал:
– Давайте в хранилище сначала.
– Ну тогда гляди. – Санитар втолкнул его в сумрачную комнату.
Стены кафельные, посреди каталка, на ней тело под простыней. Рука выбилась, к полу свешивается, пальцы скрючены.
Проводник включил яркий свет, скинул покров. Дед. Тощий. Голый. На груди неприятные пятна синие. И глаза приоткрыты, будто подсматривает.
– Этого только привезли, – сказал санитар. – Оформить надо.
И бирку клеенчатую с чернильным номером протягивает:
– Давай, помогай. На ногу прицепи ему. На большой палец.
Руки у Тошки дрожат, ладони вспотели. Но храбро взял. А едва холодного тела коснулся, взвизгнул: показалось, шевельнулся мертвец.
– Слабак, – пренебрежительно сказал санитар.
Бирку сам покойнику надел, а Тошу потащил в комнату побольше. Здесь оказалось еще ужаснее. Два стола металлических. На одном голый труп, да какой – серо-синий, с грудью вспоротой. Под головой деревянный чурбачок, острая бороденка смотрит в потолок, а лицо молодое совсем. У секционного стола женщина в белоснежном халате. Глаза строгие. И его откуда-то по имени знает. Велела:
– Подойди ближе, Антон.
Подошел. Страшно, противно. Руки липкие.
Докторша усмехнулась:
– Да ты боишься! Может, домой?
– Нет-нет! Я хочу посмотреть! – голос дрогнул, сорвался.
– Прямо вскрытие посмотреть? А не стошнит?
Подросток сглотнул. Прошептал мужественно:
– Я смелый.
– Хорошо. Давай тогда вместе закончим с грудной клеткой.
С равнодушным лицом погрузила обе руки в разрезанную грудь. Вытащила из покойника что-то большое, черное, омерзительное. Спросила:
– Как думаешь, что это?
Биологию Тоша любил. И, хоть сейчас очень боялся, головы окончательно не потерял. По форме, да и месту откуда достала, на легкое похоже. Но почему цвет такой? Должно ведь розовым быть? Или хотя бы бурым?
А докторша вдруг предложила:
– Наклонись. Понюхай.
Тут уж не выдержал. В страхе отступил, взмолился:
– Можно, я уйду? Пожалуйста!
Но злющая только усмехается:
– Нет, милый. Никуда ты не уйдешь. Мы еще даже не начинали.
И санитар настороже, сзади. Одной стальной рукой держит, второй его голову почти к секционному столу наклоняет.
Гниль. Химическое что-то. И отчетливо – как из пепельницы переполненной.
Подросток закашлялся. Врачиха сказала:
– Курил с пятнадцати. Умер в двадцать. От рака легких. За пять лет органы дыхания обратились в труху.
Легкое черное, страшное, вонючее в руках держит, предлагает:
– Рассмотри. Вообще живого места нет.
Тоша когда-то статью читал: про черные легкие – вранье и пропаганда. Специально в темный цвет красят. Но тут однозначно не краска. При нем вытащила. Цвет, несомненно, настоящий. И запах реально чувствуется!
А врачиха вдруг смотрит ему в глаза и говорит ангельским голосом:
– У тебя, кстати, тоже очажки поражения уже имеются.
– Да я... почти не курю!
– Ты с Надеждой Михайловной не спорь! – хохотнул санитар. – У нее глаз особый. Своего клиента за километр чует.
Но Тоша упрямо повторил:
– Не верю я. Это надо всю жизнь по три пачки в день смолить, чтоб легкие такими стали.
Врачиха напомнила:
– Клиенту моему всего двадцать было.
– Да лажа. Не мог он за пять лет так скуриться! – упорствовал подросток.
– Генетика у всех разная, – назидательно сказала доктор. – И твоя, как мне кажется, подкачала.
Улыбнулась:
– Мне прямо самой интересно стало. Давай, Стасик. Сделаем ему снимочек.
Страшный бритоголовый схватил подростка в охапку, поволок, кинул на стоящий рядом ледяной стол. Ужас какой, тут ведь тоже трупы лежали! Когда Антон попробовал вырываться, ощутимо двинул в солнечное сплетение, велел:
– Лежи тихо.
С грохотом подкатил устройство – вроде как аппарат рентгеновский. На грудь ему тяжелую, холодную пластину поместил. Через пару секунд подал врачихе снимок.
Та поместила его на окошечко с подсветкой, сказала радостно:
– Как я и думала. Вот очаги.
В руках указка. Тычет в отчетливые темные пятна:
– Не ошиблась я, Антон. Пусть и мало ты куришь, а начало уже положено. Иногда встречается предрасположенность генетическая. Так что у тебя даже пяти лет нету – за год сгоришь.
– Врете вы все!
Взглянула равнодушно:
– Да дело твое, не верь. Но мы с тобой скоро встретимся снова. Только ты будешь с биркой на ноге. И поспорить со мной уже не сможешь.
– А если... если я совсем курить не буду? Очаги исчезнут?
– Есть некоторые шансы. Но гарантии дать не могу.
Тут уж Тошка не выдержал, начал носом хлюпать. А Надежда Михайловна властно велела страшному санитару:
– Выведи отсюда этого слюнтяя. Надоел.
Мужик снова ему в плечо вцепился, поволок прочь.
Уже у двери подросток выкрикнул:
– Не дождетесь! Не умру я!
Он не видел, как «доктор» радостно улыбнулась и сама поспешно кинулась прочь от мертвого тела.
...Антон больше не курит. Даже запаха табачного не выносит.
Ваши лайки заряжают канал энергией!
