Для сибирского зрителя режиссер Олег Липовецкий стал родным. Его работа с театром «Поиск» над «Мёртвыми душами» — пример общего успеха, о котором говорят критики и зрители, а один из знаковых актеров 90-х и современности Виктор Сухоруков через спектакль открыл не только театр, но и город Лесосибирск. Постановка путешествует по всей стране в региональной программе «Золотой Маски». А на «Истории От Матвея» в театре Кузбасса не купить билетов.
О работе в регионах и драматургии наших дней говорим с режиссером, актёром и драматургом.
Когда смотришь на географию ваших постановок, то обращаешь внимание на большое количество работ в регионах. Вам нравится искать самородков там?
Это точно не поиски самородков, потому что самородки ищут там, где с большой вероятностью они есть. С одной стороны – слишком огромная наша страна, много в ней городов и театров, чтобы так ездить и «мыть золото», с другой – почти в каждом театре есть самородок. Другое дело, что активные театры сами себя проявляют в театральном пространстве России, как и активные режиссеры, и в какой-то момент при помощи проводников — театральных арт-менеджеров, критиков, театроведов — находят друг друга. Как мы с театрами Сибири друг друга нашли. И, поэтому, это заслуга скорее театров, чем моя. Когда зовут — выбираешь. Точнее, сначала ты не выбираешь, а едешь куда зовут, потом, если складывается с профессией, уже выбираешь, куда поехать. Когда и театр и режиссёр не ошибаются — возникает творческий союз. Это большая радость.
Вы помните этот момент, когда стали выбирать?
Это не было так, что я поставил один спектакль и вдруг все понеслось. Это был длинный путь. Но, если говорить о сибирских театрах, то можно сказать, что был момент отрыва от земли и лихого творческого полёта. Это было с Лесосибирским театром «Поиск», где у нас случилась взаимная любовь (мы нашли друг друга с помощью театрального критика Павла Руднева). Он сосватал нас в лаборатории, и пусть мы не поставили тот спектакль, который репетировали, в силу того, что в «Поиске» просто не хватило актеров, но зато артисты вдохновили меня на безумство и мы сделали «Мертвые души» на троих. В Лесосибирске я был в состоянии творческого потока, в котором слились и энергия театра и энергия нашей команды. И мы в нем летели, непонятно в какую сторону без всякой ответственности. Художник должен быть безответственен. Вернее, не так. Он должен отвечать только перед собой, не нарушать уголовный кодекс и ограничивать себя только самостоятельно. Творческие самоограничения могут принести невероятные плоды. Но, как только в творчестве возникают границы, выстроенные посторонним человеком или системой, творчество заканчивается... Вот в Лесосибирске я ничем себя не ограничивал, и это было прекрасно. Поэтому, наверное, случился свободный полет. Эта работа меня многому научила, и я благодарен «Поиску» за это. В Лесосибирске люди сложноустроенные, но простые. Прекрасные люди. Именно эта работа меня научила презирать ответственность в творчестве, научила безумию в выборе выразительных средств в театре и безумию веры в идею, какой бы несбыточной она ни казалась. Работе с актерами тоже во многом. Потому что я до этого много чего и умел и не умел, и, надеюсь, и дальше буду учиться, но там я много для себя усвоил во время взаимодействия с этими людьми. Актер очень зависимая профессия, актер не очень много получает, если это не звезда, он очень зависит от режиссёра, от ролей, и вдруг, когда ты встречаешь совершенно другую модель существования театра, где каждый артист является краеугольным камнем этого театра, где не он зависит от системы, а система от него. В лесосибирском театре почти от каждого артиста зависит наличие театра вообще. Эти люди по-другому смотрят на театр. В их отношении к театру очень много благородства, потому что, когда от тебя так много зависит, то есть соблазн вести себя… на уровне суперзвезды. Но даже, взять и сравнить с каким-нибудь столичным театром: если оттуда уйдет суперзвезда – найдется другая суперзвезда, а здесь, в Лесосибирске – просто нет другого актёра, от него больше театр зависит, чем в Москве. И тем не менее это очень скромные люди, которые отдают этому театру всю свою жизнь, и работая с ними, я научился, как мне кажется, выстраивать коммуникацию совсем другого уровня. Я не могу это точно сформулировать. Ты работаешь с людьми, которые с одной стороны должны довольно четко понимать, куда ты их ведешь, ты должен убедить их, что им надо идти с тобой в одном направлении, а с другой стороны, ты с ними трепетен, осторожен, не потому что их боишься, а потому что ты их очень уважаешь.
Можете объяснить про ответственность? Потому что все то, что вы рассказываете кажется, что как раз про большую ответственность и нежную любовь.
Есть ответственность организационная, этическая и так далее, чем её больше, тем лучше. Если в театре прекрасная постановочная культура, благодаря ответственности цехов - это шикарно. Если в театре, благодаря ответственности, этика на высоком уровне, что и должно быть и в отношениях между персоналом, и в отношениях со зрителем, это тоже прекрасно. Я говорил об ответственности творческой, которая давит, когда что-то придумываешь, а про себя говоришь: «ой, а как на это посмотрят? Ой, а может это не получится, тогда может лучше не делать проще, лучше не придумывать то, что может не выйти? Может, лучше сделать то, что уже проверено тобой или другими?». Вот этой ответственности не должно быть, должна быть безответственность. Настоящий кайф – это когда ты можешь преодолеть страх и границы в творчестве, а если актёры вместе с тобой бросаются в это, он там двойной, пятерной, сколько их на сцене – во столько раз он и увеличивается, потому что это добавляет ручьев в этот общий творческий поток.
В пандемию в мотыгинском театре вышла премьера «Не про Мотыгино», которую собирали в том числе и из историй жителей поселка. Вам не кажется, что такие локальные истории сейчас единственная возможность через малое говорить о сложном и большом?
«Не про Мотыгино» которое мы делали с Катей Августеняк — это история нашей страны через историю микро-места. Мне кажется, в принципе, драматурги невольно идут к интимизации текста. Они будут всё больше писать про себя, про психологический мир, про какие-то проблемы внутриличностные, межсемейные, про свою внутреннюю Монголию. Внутри себя границы ставишь ты сам. Вот и тексты будут такие. Не социальные, не политические. Ни-ни. А то придётся внутреннюю Монголию менять на внешнюю. И я думаю, сейчас будет просто всплеск детской драматургии и детской литературы. Все рванут туда, потому что там можно высказаться.
Сейчас с успехом идет моноспектакль «Жирная Люба», который заканчивается вашими подростковыми воспоминаниями, в театре Кузбасса «История от Матвея», где изменения страны вплетены в жизнь подростков. Кажется, что мы все еще ищем свет в них, в тех, кто придет после нас.
Мы не знаем будет ли это «После нас». В варшавском гетто, я могу ошибиться в количестве, работали 5-6 театров, в том числе театр оперетты. Бывало, что артистов увозили и расстреливали после спектакля. В первом ряду сидели фашистские офицеры и прямо после спектакля они могли вывести часть зрителей и актеров и расстрелять. Но на следующий день был новый спектакль. Вот в этом и есть свет. В том, что жизнь сильнее. Что касается молодежи просто мы должны их учить свободе. Потому что можно научить и другому. Есть такой роман «Волна» Тода Штрассера. В РАМТе сейчас идет спектакль. История, основанная на реальных событиях. В американской школе ученики задали вопрос о том, как могло так случиться, что вся Германия стала зиговать, присягать Гитлеру и бомбить мирные города. И учитель сделал эксперимент, не говоря о нем ученикам, как бы организовал сначала, как игру, тайную организацию, а потом вся школа превратилась в такой фашисткий анклав, где люди начали бить несогласных. В какой-то момент он сам с ужасом почувствовал вкус власти, понял, что ему это нравится - быть фюрером… Хорошая книга. Полезная.
Больно слышать, когда говорят: «Вот мы будем надеяться на молодежь, они лучше, чем мы». Они будут лучше, чем мы, если мы их научим быть лучше. А если их научат другие, тому что умеют другие, они и будут другие. Это только от нас зависит, от родителей. Многие учителя - тоже родители. Ребенок всегда видит, что и как делают папа с мамой, и если в семье есть любовь и уважение, то они (любовь и уважение) и будут главными в его отношению к миру. Да, подростком ты должен пройти отторжение, сопротивление, радикальные какие-то дела, но любовь никуда не девается. Вопрос в том, насколько мы готовы обнимать своих детей, когда они бьются в истерике и посылают нас подальше, потому что у них подростковый возраст и больше ни почему. Я же сам был таким, помню очень хорошо. И у меня дочь старшая такая, и очень часто я слышу грохот сверху из комнаты, она рвет свои учебники и тетради потому что получила двойку, и она считает, что это несправедливо и весь мир несправедлив, а вокруг ад. И в этот момент выбор твой: орать на нее за то, что она двоечница или пойти и обнять, чтобы она плакала у тебя на плече.